Я пишу тебе. Не звоню. Не кидаю СМС. Это все пропадет вместе с интернетом. Я тебе пишу и прошу, чтобы ты распечатала это письмо на бумаге. Знаешь, в наше непростое время это более надежно, что ли….
Ты знаешь, мне не верится, что буквально через несколько минут тебе исполнится…столько, сколько мне было почти в два раза меньше, когда я узнала, что у меня будешь ты. Нет, в те годы, не было никаких УЗИ. И, конечно, я не знала, что родится девочка. И вообще мне было все равно. И мне исполнился только 21 год, когда я вышла замуж за твоего отца, которого по случайному стечению обстоятельств ждала два года из армии. И только через много лет узнала, что вытащила счастливый билет…Потому что… надежней твоего отца я не встречала людей.
Но…сегодня речь о тебе!!!! Потому что у тебя юбилей, который почему-то не отмечают. А мне кажется не так давно этот юбилей был у меня. Да, впрочем, так и есть. У нас-то с тобой разница всего-то в двадцать два года…И когда это я тебе еще расскажу все? И расскажу ли? Время то нынче вон какое непростое!
Мы с твоим отцом встречались недолго. Всего-то два месяца до армии. Ему было 18. И мне 18. Но я была старше на целых три месяца. И я работала. А он был студент. И я была на две ступеньки выше. Как мне тогда говорили мои коллеги, чтобы я не смешалась в одной толпе со студентами. И я не смешалась. Я понимала, что…что я старше. А он – твой отец – он влюбился. И он готов был горы свернуть. И когда мы начали встречаться, и он собственно уже понимал , что ему скоро в армию после окончания педучилища, он был готов на все, лишь бы я была его… Он мечтал. Да, твой отец был, да и есть мечтатель. Он мне говорил: мы с тобой распишемся (перед армией), но я тебя и пальцем не трону. А вот, когда приду после армии…мы поженимся. И у нас будет шестеро детей (этого достаточно?!). И я тогда думала, что это мальчишка просто сошел с ума. И думала только о том, как культурно от него отвязаться. Но это ты тоже знаешь.
Я думала, как от него отвязаться. Это умом. А душа так тепло мне шептала – это твоя пара, твой выбор. И я ей верила. Я верила своей душе, потому что понимала, что надежней и вернее парня не найти.
Ах! Но это совсем не то! Сегодня, дочь, твой день! И я хочу рассказать , как все было.
Свадьба у нас было 25 июля 1981 года. А после свадьбы я каждый месяц ждала весточки от тебя – ты уже пришла или нет? Получалось, что каждый раз жду и каждый раз, что-то все не так. Прошло полгода. И твой отец однажды мне в сердцах сказал:
-Ты не способна рожать!
Это меня задело:
- Ах, я не способна рожать?! Ну, держись!
И уехала на зимнюю сессию в университет. Я очень хотела учиться. Сессия была всего 10 январских дней. 11 января я приехала домой. Он ждал меня. А в феврале я уже знала, что у меня будет малыш. Нет! У нас будет малыш. Мы тогда еще не знали, кто это будет – мальчик или девочка. Тогда еще не умели определить. Это же был 1982 год. Но, если до этого, в моей жизни присутствовала тоска и скука…почему-то…необъяснимо…То, когда я почувствовала твоё присутствие в себе, я поняла, что у меня появился смысл жизни. Во мне проснулся материнский инстинкт.
Да, мне не было непросто, как и многим женщинам. Утром я просыпалось от приступа тошноты и бежала на кухню, чтобы открыть окно и глотнуть свежего воздуха. Токсикоз изматывал и казалось, что это никогда не кончится.
Но ничего, кончилось …Я пошла становиться на учет в женскую консультацию, а на следующий день меня вызвала первый секретарь райкома комсомола, где я работала, и сказала, что ей донесли о том, что я собралась рожать. Господи, а что в этом такого плохого? Я краснела и бледнела, как какая-то преступница. Но всего-то два месяца.. А уже донесли…Кстати, с разницей всего-то в два месяца и наш первый секретарь тоже отправилась рожать. И в тот момент , наверное, Господь, определил, что и ей надо стать матерью, чтобы понять меня.
Я, конечно, призналась, что это правда. Да, беременна. И стала на учет, ну что ж тут поделаешь…
И мужественно переносила токсикоз, который закончился, когда всего было три месяца беременности. И наступила благодать. А 22 мая изнутри меня кто-то постучал – наверное, ножкой. Я была, как раз на работе, в райкоме, и это было так неожиданно, и так радостно, что я не сдержала эмоций и поделилась ими со своей коллегой Лидой. А та мне строго высказала, чтобы никаких проявлений женского счастья она больше от меня не слышала. И я больше никогда не позволяла себе поделиться своим материнским счастьем, которое росло во мне. И понимаю Лиду. Она была не замужем. А возраст уже перешагнул за…
Ты знаешь, дочь, когда я училась в университете, у нас был предмет Литературы 20 века, который вел Абрамов Анатолий Михайлович. И как-то на занятиях он спросил у нас, кому больше нравится Федор Абрамов, а кому Виктор Астафьев. Всем нравился Абрамов. А я сказала, что мне нравится больше Астафьев. Я по сей день вспоминаю его «Последний поклон». И профессор так удивился, как будто споткнулся об меня и озадаченно сказал, что ему надо присмотреться ко мне. Потому, что это большая редкость, а он меня мало знает. И потом мы с Анатолием Михайловичем переписывались. Но об этом когда-нибудь в другой раз. А почему я вспомнила Астафьева? Потому что критики и литературоведы обвиняли его в том, что он застрял в автобиографическом повествовании. Он писал о том, о чем просила его душа. Вот и я пишу об этом, дочь…
В июне я поехала на сессию. Живот еще не был виден – всего-то пять месяцев. И самое смешное, меня всегда поднимали с места в автобусе, когда надо было посадить беременную женщину. Однажды была такая толпа, что мой живот, который я уже не могла прятать, оказался перед носом женщины, которой, по настоянию пассажиров, я уступила место. И та увидела. И поняла. И заволновалась. И пыталась вскочить, чтобы посадить меня на место. И весь автобус заметил наши переговоры и заволновался. И женщины постарше, которые заставили меня встать, с досадой говорили друг другу, что согнали с места одну беременную, а посадили другую. Это было смешно. И интересно. И запомнилось…
Твой отец ждал меня дома. Он работал. Но по выходным прорывался ко мне в Воронеж. Он скучал. А я так напряженно занималась, что не замечала ничего вокруг. Однажды мы занимались в корпусе по ул. Пушкинская, 16 – в корпусе, где тогда размещался факультет журналистики, сдавали латынь, как сейчас помню. Вышли после зачета. Все мысли еще там – в латыни – преподаватель была дамой строгой. Идем с девчонками, обсуждаем сдачу, торопимся в наш основной корпус на Ленина,10. И я вдруг спотыкаюсь. Девчонки меня поддерживают за руку., знают, что беременная. Спотыкаюсь второй раз. Понимаю, что мне кто-то подставил подножку…И вижу буквально перед носом букет роз и целый пакет спелой клубники. Бог мой…
Это был он, твой отец. Он приехал в Воронеж. Нашел в основном корпусе расписание занятий, нашёл этот другой корпус, ждал меня. И вот я выхожу и ничего вокруг себя не вижу. Он, конечно, еще мальчишка…Ему всего 21 год. Он пытается привлечь мое внимание. Раз – подножка, два подножка…
Возле театра оперы и балета мы отстали от всех… и на занятия я больше в этот день не попала. Какие уж тут занятия.
Ты знаешь, когда я поняла, что во мне есть еще одна жизнь, весь мир заиграл другими красками. Эта была эпоха преображения, переосмысления мира. Я старалась, чтобы ты слушала только приятную музыку. Я разговаривала с тобой на философские темы. Я удивлялась, что ты выбрала меня…
После сессии я почти сразу ушла в отпуск, потому что живот начал расти так быстро. И вдруг однажды я обнаружила на своем плоском животе синие растяжки. И у меня был настоящий стресс. И я не знала, что с этим делать. И побежала к маме. А мама только развела руками.
- И что, это никогда не пройдет?!
Я ушла в декрет. Через три недели после этого ушла в декрет и моя старшая сестра Галя. Она со всеми нами ходила в декрет. С младшей сестрой чуть позже тоже.
Врачи назначили мне дату родов – 20 октября. Но я-то знала, что этого не может быть, потому что я, как порядочная, прочитала все, что касается беременности и родов. И точно знала, что мой малыш родится через сорок недель после зачатия. А день зачатия я знала точно – 11 января. Ни днем раньше! Ведь я была на сессии. А врачи смотрели на меня, как на наивную дурочку и улыбались. Я твердила, что по всем подсчетам день родов приходится на 26 октября. Мне же поставили 20 октября, хотя тогда поговаривали, что врачи всегда стремятся обмануть рожениц, чтобы им не доплатить декретные.
25 октября я ездила в райком комсомола, просила путевку для поездки за рубеж своей младшей сестре. Автобус-гармошка довез меня до больницы. Рядом жили мои родители. Я зашла к ним. Сказала матери и отцу, что врачи повелели мне прибыть с вещами и картой 26 октября в роддом, так как я, по их подсчетам, начала перехаживать. Но я не хотела в больницу идти раньше времени.. Больницы не терплю по сей день.
Дома я не стала ужинать…У меня просто не было сил. Было состояние какой-то нирваны. А в три часа ночи резко заболел живот. И я еще не очень поняла, что это. А через полчаса резкая боль повторилась и я , скрепя зубы, обняла кресло кровать, пытаясь унять боль и не разбудить мужа. Но он проснулся. И начал считать, сколько времени между каждым приступом. И время сокращалось и сокращалось. И в пять утра мы поняли, что надо собираться. Я пошла в душ…А потом собрала вещи и документы и мы отправились в роддом. Твоему отцу надо было на работу, но он не мог оставить меня одну. Мы дошли до дома моих родителей. Было 6-40 утра. Мама собирала отцу термосок на работу. И, увидев меня, разволновалась
– Ты же не собиралась в больницу, а сама идешь!
Она еще не поняла, что я иду, потому что ты уже решила появиться на свет, а не потому что так решили врачи.
Но мама была так взволнована, что с бутылкой молока, которую готовила отцу – твоему деду, вдруг споткнулась через порог и полетела во весь рост, расплескав содержимое.
Это был вторник. И было утро. И на востоке всходило огромное яркое солнце. И в окне роддома уже маячила фигура моей старшей сестры, которую за день до этого положили на сохранение. И ее вещи из роддома забирала я. И Галя решила, что мы все пришли проведать ее. Но потом разглядела, что меня ведут под руки, так как схватки уже лупили через две с половиной минуты и в глазах все сверкало и мутнело от боли.
В роддоме меня встретила сестра. И когда меня повели в родзал, она стояла рядом с родзалом и слышала и видела все. И потом говорила, что , не дай Бог никому слышать, как рожает родная сестра.
Первой, кто увидел тебя, после меня, конечно, была Галя. Детская медсестра показала тебя ей. И Галя сказала, что красивей ребенка она в жизни не видела. Ты была беленькая, с огромными яркими голубыми глазами, яркими пухлыми губками. И в палате сразу все определили, что ты будешь красавицей. Ты родилась 26 октября, во вторник, в 13-40. И я тебе очень желала счастья!
Не подведи меня, дочь! Будь счастливой!!!
Твой отец писал мне записки в роддом. Передавал орехи, фрукты и сладости, которые нельзя было есть. Он скучал и писал, что когда видит мои тапочки, которые сиротливо стоят у кровати, у него наворачиваются слезы...Тапочки я запомнила больше всего из его записок...
Из роддома он встречал меня белыми хризантемами. И теперь каждый год в твой День рождения мы дарим хризантемы тебе - обязательно белые, огромные, как тогда...
Ты знаешь, я счастлива, что ты выбрала своими родителями нас...Спасибо тебе за это!