Найти тему
Белинка. О книгах

Прошлое как фантомная боль (о книгах В. Г. Зебальда, Л. Юзефовича и Н. Эппле)

Оглавление

В книге Ольги Токарчук «Бегуны» среди прочего есть сюжет о голландском анатоме 17 века Филиппе Ферейне: в молодости он лишился ноги, однако всю жизнь мучился от фантомной боли. Ампутированная нога хранилась в специальном растворе. Он доставал ее, оперировал – но не мог понять, где болит. Дошло до того, что он стал писать письма своей отрезанной ноге, спрашивая себя, не есть ли эта боль – бог? Наше отношение к историческому прошлому подобно этой ампутированной ноге: вроде события давно прошли, но боль от них все еще сильна. Мы без конца ощупываем историю в поисках места и даты, где болит: в 1917-м или 1991-м? В 1937-м или 1941-м? В 1953-м или 1999-м? И мы все время спорим о том, где находится самая больная точка в нашей коллективной памяти. Представленные ниже книги помогут понять три важные вещи, которые мы часто упускаем: память лучше беспамятства; невозможно оторвать себя от истории; «неудобное прошлое» есть у многих народов.

Винфрид Георг Зебальд. Аустерлиц : роман. — Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2006

Зебальд В. Г., Аустерлиц : [роман]. — Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2006. — 350 с. ; 21 см. — (Шаги. Швейцария. Австрия. Германия. современная литература). Шифр 84(4)=411.2; Авторский знак З-47; Формат rus; Инв. номер 5761-НЕМЗ
Зебальд В. Г., Аустерлиц : [роман]. — Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2006. — 350 с. ; 21 см. — (Шаги. Швейцария. Австрия. Германия. современная литература). Шифр 84(4)=411.2; Авторский знак З-47; Формат rus; Инв. номер 5761-НЕМЗ
«Сколько я себя помню, сказал Аустерлиц, я всегда себя чувствовал так, словно мне нет места в действительности, словно меня нет вообще».

Жак Аустерлиц – так зовут героя книги Винфрида Георга Зебальда. Свое имя он узнал в 15 лет, когда ему рассказали, что он был усыновлен. Всю свою жизнь он посвятил изучению архитектуры, особенно его интересовали здания железнодорожных вокзалов, потому что – как он узнал позже – это было последнее место, где он видел свою мать. В 1941 году его в пятилетнем возрасте отправили на «детском» поезде вместе с другими еврейскими детьми в Англию. Матери выехать из Праги уже было нельзя. Жак Аустерлиц до преклонного возраста не стремился узнать ничего о своем прошлом, о родителях. Наоборот, он всячески избегал воспоминаний.

«Сейчас я понимаю, как мало у меня опыта воспоминаний, как много сил, напротив, я прилагал всегда к тому, чтобы по возможности ни о чем не вспоминать, и устранял со своего пути все, что так или иначе могло бы быть связанным с моим неизвестным мне прошлым. <…> Для меня мир закончился на излете 19 века. Дальше я не решался заходить, хотя, собственно, вся история строительства и цивилизации, которую я изучал, так или иначе двигалась в направлении уже обозначившейся тогда катастрофы. Я не читал газет, поскольку, как я сейчас понимаю, боялся опасных открытий, я включал радио только в определенные часы, я довел до совершенства свои защитные реакции и развил нечто вроде иммунной системы или системы карантина, которая спасала меня от всего, что имело хоть какое бы то ни было, пусть самое отдаленное отношение к предыстории моей персоны, которая все больше замыкалась в своем постоянно сужающемся пространстве».

Постоянное избегание прошлого, «самоцензура», доводит Аустерлица до болезни. И тогда прошлое само к нему приходит. Точнее оно всегда было рядом и только ждало, когда он начнет «вспоминать». Постепенно, по крупицам Аустерлиц восстанавливает память о родителях. Перед ним оживают картины Праги кон. 30 – нач. 40-х гг. Он приходит в дом, где родился. Узнает про Гетто, где жили пражские евреи до того, как были отправлены в концлагеря. Он ездит по архивам и библиотекам многих европейских городов и так же, как раньше до мельчайших подробностей восстанавливал историю и судьбу изучаемых зданий, так теперь в его воображении строится музей потерянной жизни. Узнавать о себе, о своих замученных родителях – больно. Но эта боль, которая напоминает Аустерлицу о том, что он – живой.

Роман «Аустерлиц» - модернистское, сложное, стилистически и интеллектуально насыщенное чтение, здесь почти нет абзацев, текст идет сплошным потоком, а каждое предложение звучит как отдельная синтаксическая симфония. Это философская книга, которая заставляет посмотреть на человека, историю, жизнь – многогранно. Самое мое первое впечатление от книги покажется странным – я читала изысканную прозу «Аустерлица» и вспоминала научно-фантастический фильм «Интерстеллар», в котором человек оказывается в пятимерном пространстве: оно похоже на бесконечный шкаф, в каждом отсеке которого хранится какой-то момент из жизни героя (реальный или возможный). Время для Аустерлица – тоже пространственная категория (сам он никогда не носил часов), а воображение, напитанное воспоминаниями, похоже на обширную крепость: он ходит по залам и восстанавливает сюжеты своего забытого детства.

Другая аллюзия связана с романом Томаса Манна «Доктор Фаустус». Если помните, отец Адриана Леверкюна (гениального композитора, продавшего душу дьяволу) увлекался алхимией, его восхищали различные фокусы природы вроде роста «живых» кристаллов или узоров на замерзшем стекле – он удивлялся тому, что хрупкая, чарующая красота этих явлений – творение неживой природы. В книге Винфрида Георга Зебальда есть похожий персонаж, дедушка друга Аустерлица – натуралист и тоже мечтатель. Он рассказывает о бабочках, птицах, мотыльках: их жизнь коротка и полна самоотвержения. Это тоже хрупкие, загадочные, необыкновенно прекрасные существа, но они – не фокусы физики, а живые создания. Томас Манн пишет о сочувствии к искусству, культуре, науке, морали: в 30-е годы ценности прошлого стали считаться устаревшими «фокусами» дегенератов. Роман Зебальда проникнут пафосом сострадания и памяти о людях, убитых и замученных в концлагерях, изгнанных из своей родины, потерявших связь с семьей. Помнить о них больно, но это живая боль, которая заставляет видеть в истории не только победы, поражения и политические решения правителей, а прежде всего миллионы невинных человеческих жертв. Только они имеют право на вечную память и сострадание.

**********

Леонид Юзефович. Маяк на Хийумаа : рассказы. — Москва : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019

Юзефович Л. А., Маяк на Хийумаа : рассказы. — Москва : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019. — 314, [1] с. ; 21 см. — (Проза Леонида Юзефовича). ; Инв. номер 2416648-КХ
Юзефович Л. А., Маяк на Хийумаа : рассказы. — Москва : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019. — 314, [1] с. ; 21 см. — (Проза Леонида Юзефовича). ; Инв. номер 2416648-КХ

Леонид Юзефович известен прежде всего как автор больших исторических произведений. В прошлом году роман Юзефовича о событиях времен Александра I «Филэллин» получил премию «Большая книга», а документальные книги о героях гражданской войны – бароне Унгерне и генерале Пепеляеве – снискали ему всероссийскую и международную славу. Малую прозу Леонид Абрамович пишет редко и тем интереснее единственная книга его рассказов – «Маяк на Хийумаа». В книге две части: в первой собраны рассказы «невымышленные», многие из них написаны по следам изданных об Унгерне и Пепеляеве романов, во второй – рассказы «фикшн». Я расскажу о трех документальных новеллах.

«Солнце спускается за лесом»

«Солнце спускается за лесом» - эта строчка из песни, которую бывший латышский стрелок написал первокурснику, впустившему его поесть. Дело происходило в 1965 году в Перми: старик рассказал, что возвращается домой после многих лет, проведенных в лагерях и психбольнице. Молодой человек выслушал рассказ старика, накормил его супом и дал три рубля, а еще попросил написать что-нибудь по-латышски на память. Старик написал строчку из старинной народной песни. Много лет спустя Леонид Юзефович (потому что это он был тем молодым человеком) во время написания романа «Казароза» вставил эту песенную строчку в книгу, а через несколько месяцев получил письмо от университетской преподавательницы из Риги: она утверждала, что строчка написана не на латышском языке. Автор расстроился: выходит, много лет назад старик просто обманул его, написав какую-то тарабарщину? Прошло еще лет десять, прежде чем Юзефович не распутал эту историю. Старик не обманул мальчика, но за много лет, проведенных вдали от родины, язык его настолько видоизменился, что профессор из Латвии просто не признала его:

«За полстолетия, прожитых вдали от родины, материнский язык погрузился на дно его души. Грамматику разорвало бурей, словарь упал в Каму, а революция, Гражданская война, трудовые фронты, лагеря и, главное, болезнь, девять лет в психиатрической лечебнице, занесли его песком, обволокли илом. Пока над ним текла река жизни, поблекли буквы на расползающихся страницах. Язык едва брезжил из подводной тьмы, бедный, до такой степени обглоданный страданием и безумием, что моя рижская корреспондентка не сумела его узнать».

«Поздний звонок»

Однажды поздно вечером в квартире автора раздался звонок: из сумбурного разговора звонившего, он понял, что речь идет об одном незначительном эпизоде из книги «Самодержец пустыни»: двое влюбленных хотели сбежать от Унгерна, но их поймали. Молодого человека убили, а над девушкой (она была сестра милосердия) надругались особенно жестоким образом. В книге приводится свидетельство одного из участников тех событий: он говорит, что друг убитого молодого человека в то время лежал в лазарете, но тоже «не удержался» и присоединился к насильникам. Звонивший, пожилой уже человек, утверждал, что этот «друг» был его отец. И дальше он начинает приводить разного рода оправдания: что отец его на самом деле был агентом красных, следовательно, чтобы не вызвать подозрений, должен был пойти вместе со всеми. Да и вообще, почему автор решил, что он надругался над женщиной? Может быть, он приходил к ней, чтобы утешить или передать важную информацию. В ответ автор пытается сказать, что об этом персонаже известно лишь со слов одного свидетеля, который называет только фамилию (очень распространенную) и чин персонажа. Почему же звонивший решил, что это был именно его отец? Но звонивший просто уверен в этом. Он никогда не видел отца (вспоминает голодное детство), но знает, что это был хороший человек, в унгерновской армии он находился не доброй воле, а как агент красных…

Маяк на Хийумаа

Маяк на Хийумаа - это тоже рассказ, написанный по следам уже изданного «Самодержца пустыни». По сюжету энтузиаст из Монголии Марио ищет инвестиции для съемок документального фильма про барона Унгерна, в связи с чем в Германии собирается небольшая конференция, на которую приглашены родственники барона. Среди них есть те, кто симпатизирует Унгерну, другие, как бывший посол в Эстонии Роденгаузен, стыдятся своего кровавого предка. Леонид Юзефович выступает на конференции с тезисом о том, что мифы не рождаются на пустом месте: многие факты о жестокости барона были выдуманы или преувеличены, но они появились не на пустом месте – барон в самом деле был садистом и антисемитом. Предметом разговора постепенно становится более дальний предок собравшихся: барон Отто-Рейнгольд-Людвиг Унгерн-Штернберг: он известен тем, что владел поместьем на балтийском острове Даго, по-эстонски – Хийумаа. На острове был маяк, с помощью которого он, по преданию, грабил проплывающие корабли: маяк подавал ложные сигналы и корабли разбивались о скалы. Барон Отто Унгерн-Штернберг послужил прообразом героя для поэмы Байрона «Корсар», а «монгольский» Унгерн считал себя реинкарнацией своего знаменитого предка. Был ли он благородный разбойник или просто жестокий грабитель? Чтобы узнать это, автор едет на остров. Здесь он понимает, что неверно представлял Даго и что тезис, с которым он выступал на недавней конференции, это просто красивая идея: мифов вокруг Унгерна из Даго множество, но ни один не приближает к пониманию его характера. Здесь же Юзефович узнает, что надменный и щепетильный Роденгаузен согласился финансировать фильм о кровавом предке. Почему? Потому что, как бы он ни пытался отделиться от своих предков, все же он связан с ними родственной связью, а значит в какой-то мере несет ответственность за сохранение (объективной) памяти о них. Роденгаузен много раз приезжал на Маяк. Видимо, всю жизнь он размышлял о своих знаменитых и ужасных родственниках. К сожалению, мы все в той или иной степени потомки не только жертв, но и палачей. И вот о том, что нам делать с «неудобным прошлым» - следующая книга.

**********

Николай Эппле. Неудобное прошлое : память о государственных преступлениях в России и других странах. — Москва : Новое литературное обозрение, 2020

Эппле Н., Неудобное прошлое : память о государственных преступлениях в России и других странах. — Москва : Новое литературное обозрение, 2020. — 571, [3] с. ; 23 см. — (Библиотека журнала "Неприкосновенный запас". История. ред.: Т. Вайзер). Инв. номер 2422803-КХ; 2422804-КХ
Эппле Н., Неудобное прошлое : память о государственных преступлениях в России и других странах. — Москва : Новое литературное обозрение, 2020. — 571, [3] с. ; 23 см. — (Библиотека журнала "Неприкосновенный запас". История. ред.: Т. Вайзер). Инв. номер 2422803-КХ; 2422804-КХ

Во введении автор книги, филолог и журналист Николай Эппле, приводит пример, который послужил толчком для написания этого исследования и который может быть знаком многим: однажды на каком-то семейном празднике за одним столом оказались две ветви родственников автора: одни родственники говорили, что никаких репрессий в сталинское время не было, другие (пережившие реальную угрозу ареста) оспаривали это утверждение. В книге «Неудобное прошлое» Эппле берется ответить на непростой вопрос: почему столь недалекое и хорошо задокументированное прошлое вызывает столько разногласий в обществе?

В книге три части: в первой приводится краткий обзор истории политических репрессий в СССР, начиная с 1917 года. Здесь же показана динамика отношения к репрессиям в советское и постсоветское время. В современной России отношение к истории репрессий двоякое: с одной стороны, эта тема в обществе достаточно табуирована. С другой стороны, у людей есть запрос на нее. Автор приводит многочисленные примеры из современной литературы и кино, посвященные теме ГУЛАГа. Такие книги, как «Зулейха открывает глаза», не случайно становятся бестселлерами: у людей есть запрос не только на красивую сказку о любви и преодолении трудностей, но и на историческую правду, пусть и дозированную. Однако серьезный разговор о вине и ответственности государства за смерть миллионов невинных людей ведется у нас только в среде историков и правозащитников. Почему общество все еще не готово к такому разговору? Николай Эппле пишет следующее:

«Преступления, в которых виноваты не внешние силы, а твое государство, неслучайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, - невероятно трудно. Это трудно психологически, политически и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров добровольного переосмысления прошлого много, а Россия – единственная в мире страна, которая никак не может справиться со своим прошлым»

Россия, действительно, не единственная страна, которая плохо справляется со своим прошлым. Автор приводит примеры стран, которые с большим трудом, в течение длительного времени «прорабатывали» исторические ошибки, а некоторые до сих пор в процессе «принятия» прошлого. Это шесть разных стран: с опытом военной диктатуры (Аргентина, Испания), жесткой расовой сегрегации (ЮАР), милитаризма и националистический идей (Германия, Япония), травматического подавления со стороны других стран, в результате которого выработался комплекс вечной жертвы, снимающий ответственность за любые свои действия (Польша). Мы привыкли ссылаться на опыт Германии, которой «помогли» преодолеть травмы прошлого (это был длительный процесс, который растянулся на полвека), однако – говорит Эппле – нам, скорее, ближе опыт Испании:

«главной характеристикой «испанской модели» преодоления трудного прошлого принято считать согласие общества забыть о былых разделениях ради сохранения единства нации, достижения гражданского мира и совместного движения в будущее».

Как показывает история, забвение прошлого невозможно, а нарочитое замалчивание приводит в будущем к серьезным конфликтам. В Испании сейчас, пусть и с большим трудом, идет движение в сторону восстановления памяти о жертвах режима Франко. И показательно, что это движение началось снизу (как и в других странах): любое государство заинтересовано в стабильности, а людям нужна память о родных и близких. Опыт другой страны, ЮАР, показывает, какую высокую цену приходится платить потомкам тех, кто во имя так называемой стабильности и порядка возводит в ранг государственного принципа античеловеческие идеи. После того, как в стране был отменен апартеид, уровень преступности и насилия резко вырос, начался массовый отток белого населения. Джон Кутзее, описавший происходящие события в своем знаменитом романе «Бесчестье», тоже не смог жить в этих реалиях (он всегда выступал против апартеида) и эмигрировал в Австралию. Неужели нет правильного, безболезненного и быстрого способа справиться с историческими травмами?

В третьей части книги автор приводит некоторые возможные пути преодоления «неудобного прошлого». Один из них: знакомство внуков и правнуков жертв и палачей, совместное принятие событий прошлого, примирение и прощение, то есть это должна быть работа не на уровне государства, а между людьми. Сейчас это кажется очень наивным, но, возможно, в будущем праправнуки, действительно, смогут найти путь к взаимному примирению, из истории начнут извлекать уроки, а не искать в каждом событии прошлого повод для конфликтов и страданий. Книга Николая Эппле – это не историческое, а скорее публицистическое, проблемное произведение, оно побуждает к размышлению о своем отношении к истории: если вы из тех, кто боится прошлого, то здесь вы найдете факты, которые вас должны немного успокоить – не только в нашей стране были тяжелые моменты; если вы принадлежите к какой-либо определенной партии – ругателей или хвалителей сталинизма – книга (возможно) откроет вам глаза на сложность истории. А для тех, кто хочет глубже ознакомиться с тем или иным вопросом, в книге имеется солидная библиография.

**********