Начало тут:
Почему-то доктор сам взял амулу и «пятикубовый» шприц и быстро набрал пять миллилитров того самого противосудорожного препарата.
Посмотрел на нас:
- Кто сделает? - спросил он и протянул он шприц в нашу сторону.
Девчонки быстро спрятались за моей спиной, отрезав мне путь к отступлению. Отказаться было уже невозможно.
Я взял шприц в руку:
-Прямо так делать, без разведения?
При выполнении внутривенной иньекции рекомендовано разводить лекарственные препараты, чтобы объем вводимого препарата был не менее десяти миллилитров. Но такой нюанс следует иметь ввиду тогда, когда назначения делаются планово, либо препарат для введения изначально в сухом виде (например, гептрал, лидаза и т.п.).
- Прямо так! - ответил доктор. – Вы же видите, что больной очень тяжёлый, необходимо действовать быстро, решительно, четко и правильно, разводить этот препарат нам некогда и, в данном случае, нет в этом необходимости.
Доктор сказал это быстро и так уверенно, что мне стало не по себе от моего глупого вопроса, а также я ощутил пробежавший по спине холодок, от осознания того, что пока я тут пытаюсь соблюсти технику процедуры, больной умирает, уходит драгоценное время.
-Куда колоть? – спросил я.
-В «резинку», - ответил доктор.
«Фух, уже проще!» - подумал я и подошёл к руке мальчика, в которую была подключена капельница.
Мальчик метался. Его рука, привязанная бинтом к кровати ни на секунду не прекращала дёргаться. Было видно, как его мышцы напрягаются под тонкой кожей. Руку он пытался подтянуть к туловищу, но бинт на его запястье не позволял этого сделать, тогда рука его падала обессилев, но через мгновение уже снова напрягалась и тянулась к туловищу.
- Я придержу, – сказал доктор, остановив капельницу зажимом, и крепко прижав руку мальчика двумя руками.
Я проткнул резинку капельницы, игла шприца вошла в просвет сосуда.
- Не торопись, – сказал доктор, – сейчас, при ведении этого препарата мы должны четко следить за состоянием больного. Препарат обладает седатирующим и миорелаксирущим действием. Вводи кубик.
Введение препарата тогда превратилось для меня в вечность. Позже я узнал, что для таких целей в отделениях реанимации используется прибор, под названием инфузомат. Это такой прибор, в который вставляется шприц с лекарством, присоединенный к системе для внутривенного вливания, настраивается скорость введения, и постепенно инфузомат, воздействуя на поршень шприца, вводит лекарственные средства в организм.
В тот вечер я и оказался тем самым инфузоматом. С каждым миллиметром продвижения поршня, двигательное беспокойство мальчика становилось менее выраженным, его рык при выдохе уже не резал мой слух. Дыхание его успокаивалось. В шприце оставалось около двух-двух с половиной миллилитров лекарства.
- Пока хватит, – сказал доктор, повернулся к аппарату ИВЛ и настроил частоту и объем подачи кислорода.
Рука мальчика больше не дергалась.
- Отпусти уже шприц, – сказала мне медсестра. - Только не вытаскивай иглу из резинки. Ещё понадобится.
Я отпустил шприц и выпрямился. Спина моя ныла, руки дрожали. Девчонки-однокурсницы смотрели на меня как на героя.
Реаниматолог уже набирал какое-то другое лекарство в другой шприц.
- Кто? – снова спросил доктор, оглядев нас и протягивая шприц.
Одна из девушек смело взяла шприц и, присоединив его к игле, тоже медленно стала вводить лекарство.
- А это что? – спросил я.
Доктор показал пустую ампулу из-под 2,4-процентного раствора эуфиллина.
- Это же бронхолитик, – сказал я. – С какой целью его вводить?
Препарат, который он набрал в шприц обладал бронхолитическим действием и применялся для купирования приступов удушья.
- Верно, бронхолитик, – подтвердил мои слова доктор. Только помимо расширения бронхов, он расширяет ещё и мелкие сосуды, а значит улучшает приток крови к тканям. В этом случае...
Доктор прервал свою фразу и уставился на меня, ожидая услышать окончание своей мысли уже от меня.
- ...мозг испытал гипоксию, поэтому введением эуфиллина мы улучшим мозговое кровообращение? - предположил я.
- Да, но не только это. Ещё эуфиллин обладает слабым мочегонным действием, а у больного сейчас не что иное, как отёк мозга. Посмотрите, – он снова показал на странгуляционную борозду, – видите, веревка сдавила шею ниже перстневидного хряща? При таком расположении веревки, сонные артерии не пережимаются, а вот вены сдавливаются. Что же получается?
Доктор снова вопросительно уставился на меня.
- ...получается, что кровь продолжает поступать в мозг, а обратно не возвращается. Возникает повышение давления в венозной системе... - отвечал я неуверенно.
- И? – доктор ждал от меня завершения мысли.
«Блин! Да как я сам-то до такого не додумался?! – подумал я продолжил:
-... возникает вы́пот жидкости за пределы сосудов...
- И!? – доктор снова перебил меня.
- Развивается отёк головного мозга...
- Правильно! – воскликнул доктор. - Поэтому сейчас вы установите ему мочевой катетер для контроля диуреза!
«Мы же всё это проходили на лекциях! - вспомнил я тогда. – Я ведь это всё знал, но сейчас я отвечал исходя из какой-то логической последовательности, прилагая самый минимум своих знаний анатомии и физиологии. Я и лекцию-то вспомнил уже только тогда, когда уже ответил доктору. Вот уж действительно: «Теория без практики мертва!». А оказывается реанимация - это не только бездумное выполнение напрямого массажа сердца и искусственной вентиляции лёгких! Оказывается тут думать надо!"
...
Мальчик вышел из комы к обеду следующего дня. Наверное, пока он находился в коме, у него были какие-то галлюцинации или сновидения, потому что первое, что он сказал, было: «Где мой класс?».
Потом у него снова развилось психомоторное возбуждение, он начал кричать что-то, у него вновь появилось гортанное рычание. Нам снова пришлось его фиксировать к кровати, вводить седативные препараты.
Через несколько дней, когда все жизненные функции его были стабилизированы, мальчика перевели из ПИТа в детское отделение, где им занялись уже педиатр и психиатр. Мальчик вёл себя неадекватно: иногда он «зависал», а иногда, напротив, становился возбуждённым и агрессивным. В конце концов из отделения он сбежал и дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Именно тогда я впервые почувствовал какое-то очерствление собственной души, снижение степени сочувствия к больным людям. А позже, при выполнении медицинских манипуляций, мне уже не приходилось загонять свое сочувствие и сострадание в дальний уголок своей души, я просто делал то, что должен делать. Похоже, что к этим чувствам, практика постепенно добавляла профессионализм?
Берегите себя и будьте здоровы.
С уважением, фельдшер.
