Найти в Дзене
Непотопляемый Перчик

Загадочный старец. Пронзительная история времён прошедшей войны

Загадочный старец. Пронзительная история времён прошедшей войны. Автор Павлов-Сибиряк Рассказ написан по мотивам реальной истории, которой поделилась тина тифани. Но прежде короткое сообщение. Друзья! Если вы хотите выразить свою благодарность за мою работу, то можно это сделать, отправив донат через красную кнопку «ПОДДЕРЖАТЬ». Здравствуйте, люди добрые. Тоже хочу рассказать удивительную, возможно, мистическую историю, которая произошла с моим старшим двоюродным братом в лихую военную пору. Эту быль он, уже седовласый и строгий, поведал нам, родне, во время скромного застолья в день рождения своей матушки, моей родной тетушки Аксиньи. Брат — человек кряжистый, с лицом, изрезанным морщинами не от смеха, а от молчаливого терпения, с руками, привыкшими к труду. Он не из тех, кто бросается словами на ветер. Если говорит — значит, так и было. Поэтому верю ему безоговорочно, всем нутром. Всё случилось в тяжелые годы Великой Отечественной войны. У тетки Аксиньи муж был сельским учителем, ти
Загадочный старец. Пронзительная история времён прошедшей войны. Автор Павлов-Сибиряк
Загадочный старец. Пронзительная история времён прошедшей войны. Автор Павлов-Сибиряк

Рассказ написан по мотивам реальной истории, которой поделилась тина тифани. Но прежде короткое сообщение.

Друзья! Если вы хотите выразить свою благодарность за мою работу, то можно это сделать, отправив донат через красную кнопку «ПОДДЕРЖАТЬ».

Здравствуйте, люди добрые. Тоже хочу рассказать удивительную, возможно, мистическую историю, которая произошла с моим старшим двоюродным братом в лихую военную пору. Эту быль он, уже седовласый и строгий, поведал нам, родне, во время скромного застолья в день рождения своей матушки, моей родной тетушки Аксиньи. Брат — человек кряжистый, с лицом, изрезанным морщинами не от смеха, а от молчаливого терпения, с руками, привыкшими к труду. Он не из тех, кто бросается словами на ветер. Если говорит — значит, так и было. Поэтому верю ему безоговорочно, всем нутром.

Всё случилось в тяжелые годы Великой Отечественной войны. У тетки Аксиньи муж был сельским учителем, тихим, в очках, с добрым, чуть растерянным взглядом за стёклами. В первые дни войны ушел он на фронт добровольцем родную землицу защищать от фашистов, но вскоре пришла на него скорбная похоронка — пал в бою смертью храбрых. Словно вырвали из избы главную балку — всё затрещало, покосилось. И тетка осталась вдовой с тремя малыми ребятишками — на тот момент старшему было шесть лет, младшей девочке всего годик. Осталась большая семья без единственного кормильца, как ладья без вёсел посреди бурной реки.

Жили в одном из сёл Среднего Поволжья. Времена тогда были непростые, тяжело было не только на фронте, но и в глубоком тылу. В большой семье часто голодали, и малые детки, как и все дети военных лет, не понаслышке знали цену жизни и хлеба, знали особый, сладковато-кислый запах пустоты в животе и то, как сводит скулы от одной мысли о еде. Тетка была доброй женщиной, но с нелегкой судьбой. Ей было тогда чуть за тридцать, но выглядела она на все пятьдесят: иссушенная непосильной работой, с вечно покрасневшими от бессонницы и слёз глазами, но с неистребимым, тлеющим где-то в глубине души огоньком.Тетка была доброй женщиной, но с нелегкой судьбой. Почти все соседи её любили за доброжелательный характер, готовность помочь и поддержать. Её добрая улыбка, редкая и потому особенно ценная, как луч солнца в ненастье, располагала к себе, и люди тянулись к ней. Во время осенней страды Аксинья работала на колхозном току, сушила и убирала собранное с полей зерно в колхозное хранилище, среди такого изобилия, что дух захватывало и сердце обливалось кровью — столько еды, а дома детишки от голода пухнут.

Как-то раз, вернувшись домой после долгого рабочего дня, едва переставляя ноги, словно влитые в глину, уставшая женщина, сняла тапочки, стоптанные, с драными носками, в которых трудилась, а из них на пол выпали золотистые крупинки пшеничного зерна. Каждую бережно собрала, ползая на коленях, прищуривая уставшие глаза, и положила в укромное местечко. Это было не воровство ещё — это была случайность, знак. Но это небольшое происшествие навело её на размышления, которые существенно изменили дальнейшую жизнь всей семьи, к сожалению, в тяжелую сторону. В ту ночь она не спала, глядя в потолок и чувствуя, как в душе борются отчаяние и решимость. Отчаяние проиграло.

На следующий день тетушка снова отправилась на ток, но теперь не в тапочках, а в калошах, широких, резиновых. В этой обувке она, чтобы накормить голодных ребятишек, принесла домой уже значительно больше попавшего случайно зерна. Грешно было, страшно до дрожи в коленях, но материнский инстинкт оказался сильнее страха. Вечером его вручную перемолола на самодельной ручной меленке, скрип которой казался ей таким громким, что вот-вот услышат соседи, и сварила суп «затеруху». Тоненькие мучные ниточки в кипятке — пир для голодных. Оголодавшие детишки давно так не радовались за столом, их глаза, широкие и светящиеся, были для неё и наградой, и приговором.

Однако праздник длился недолго, еще пару раз ребятишкам довелось похлебать постную похлёбку: кто-то бессердечный, завистливый или просто запуганный, сообщил председателю, а тот, идейно-принципиальный, вызвал в село городскую милицию. В результате тетю арестовали, быстро провели следствие и по законам военного времени осудили за хищение государственной собственности. Назначили восемь лет за пригоршни зерна, которое и так должно было кормить народ. Но война свои законы писала, и чернила в них были из человеческого горя.

Бабушка с дедушкой, старые, согбенные горем, оставили себе на воспитание младшую девочку, а старший и средний братья специальными органами были определены в детдом.

Старший пацан, крепкий, с упрямым взглядом волчонка, рано познавшего несправедливость, часто сбегал из детдома и подрабатывал, как он рассказывал, мелким воровством да исполнением блатных песен на отцовской гитаре, старенькой, с потёртым грифом, которую прихватил, покидая родной дом, как единственную святыню. Спустя пару лет, в очередной раз удрав из детдома, решил съездить на свидание к матери в зону. Мать отбывала назначенный судом срок под Самарой, а детский дом находился в Сызрани. Расстояние для его детских ног было вселенским, но тоска — сильнее.

Дело было зимой. Зима - лютая, беспощадная, выжигающая лёгкие колючим воздухом. Отправился бесстрашный своевольный мальчишка в дальний путь на проходящем поезде, заранее денег на проезд и на еду заработал, исполняя песни на гитаре на заиндевевших перронах, для таких же, как он, обездоленных прохожих. Сошел на нужной станции, когда уже наступил поздний вечер, было сильно холодно, мела студеная метель. Ветер выл, как раненый зверь, снежные иглы слепили глаза, цеплялись за одежонку. Идти до зоны нужно было через заснеженные поля приблизительно пять километров.

В снежной круговерти мальчуган заблудился, поля слились в одно белое, слепое месиво, сильно устал, ноги подкашивались, ресницы слипались, сел посреди поля отдохнуть, прислонившись к какому-то темному бугру, который оказался просто сугробом. Под завывание метели его стало клонить в сон, глаза закрывались. Теплая, обманчивая дрема окутывала его, суля покой. Он уже почти смирился. Скорее всего, в ту холодную ночь он бы замерз насмерть, став еще одним безымянным курганом в бескрайнем поле.

Однако высшие силы распорядились иначе. Вдруг перед ним появился мощный старик. Не вышел из метели, а будто материализовался из самой её сердцевины. С длинной седой бородой, запушенной инеем, словно сверкающей, с посохом в руке, котомкой через плечо, и, хотя было холодно, голова его была не покрыта, а по ветру развевались длинные серебристые волосы. Но самое поразительное — лицо. Не изможденное старостью, а полное странной, могучей силы. Морщины на нем лежали не как сеть усталости, а как следы долгой дороги. А глаза... Глубокие, светлые, теплые, как летнее небо на закате. В них не было ни жалости, ни укора — только знание и спокойная решимость. Старец нагнулся к замерзающему пацану и ласково сказал, и голос его пробил вой ветра, прозвучав ясно и тихо, прямо в самое сердце: «Просыпайся, сынок. Знаю, ты к матери в тюрьму идешь, да заблудился. Вставай, пойдем со мной, помогу».

И странное дело — леденящая слабость отступила. В теле, скованном холодом, пробежала волна тепла, будто изнутри. Добрый незнакомец вывел заплутавшего мальчонку на дорогу, твердую, накатанную полозьями, постучал посохом по заледенелой земле, и звонкий стук разнесся в тишине, будто будил само спящее поле, указал направление и сказал: «Иди прямо по этой накатанной дороге, никуда не сворачивай, она тебя прямо к стенам тюрьмы приведёт. А там всё будет хорошо».

После этих слов седовласый помощник исчез, не обернулся, не растворился в мгле — просто в следующий миг его уже не было на том месте, где он только что стоял. Будто и не было вовсе, только легкий отблеск на снегу, да ощущение чуда в озябшей душе.

А мой брат после этого благополучно дошел до тюрьмы, и ноги несли его сами, будто кто-то невидимый подталкивал в спину. И надо же такому случиться, на посту дежурил земляк из нашей деревни, дядя Миша, узнавший в исхудавшем, обмороженном пацаненке сына той самой Аксиньи. Он внимательно выслушал замерзшего мальчишку, напоил его горячим чаем, сладким, до головокружения, накормил, чёрным хлебом с салом, который казался тогда пиром богов, распорядился вызвать на свидание тетку. Свидание было коротким, через решётку, под пристальным взглядом надзирательницы. Они почти не говорили, просто смотрели друг на друга, и мать гладила его грязные, обмороженные пальцы своими, шершавыми от работы руками. Этого было достаточно. Это спасло его, может, не только тогда, в метель, но и на всю оставшуюся жизнь.

Вот так мой брат смог встретиться со своей матушкой. А что за таинственный старец вывел его на дорогу и куда потом внезапно пропал, так и осталось неизвестным. Брат потом, уже взрослым, искал в тех краях хоть какие-то следы, расспрашивал стариков — никто не знал, не видел странного старца. Будто явился тот из самого времени, из самой народной тоски по справедливости и милосердию. Может, это был дух предка, вступившийся за своего кровного в самый отчаянный час. А может, просто сама Русь, Россия, уставшая, многострадальная, но неистребимая, обернулась на миг седым странником, чтобы не дать угаснуть ещё одной своей искорке. Кто знает... Знаю только, что чудо — оно не всегда в молниях и громе. Чаще оно приходит тихо, в обличье старика с посохом, чтобы вывести заблудившегося ребёнка из метели к матери. И после такого уже не усомнишься — есть на свете силы, что выше людской жестокости и выше самого лютого холода.

*****

В 1942 году, во время возвращения после выполнения боевого задания, наш пикирующий бомбардировщик был подбит вражескими истребителями и совершил вынужденную посадку на территории, оккупированной врагом. Уже был слышен звук моторов приближающихся мотоциклов. Ситуация, казалось, была безвыходная, и экипаж готовился вступить в свой последний бой на земле. Но отважные летчики были спасены благодаря мистическому событию. Только после освобождения этой территории летчики прибыли на это место и узнали, что помощь им пришла с того света. Читайте об этом мистическом событии в рассказе «Призрачный воин-спаситель». Необыкновенная история, в которую не каждый поверит»

Отредактировал истории читателей Евгений Павлов-Сибиряк, автор книг - Преодолевая страх, Невероятная мистика. Приобрести книги со скидкой 10 % вы можете ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ. Послушайте рассказы -ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ