Найти в Дзене

Дина Рубина "Русская канарейка"

"Странный это роман, где Он и Она встречают друг друга чуть ли не в конце; где сюжет норовит ускользнуть и растечься на пять рукавов; где интрига спотыкается о нелепости и разного рода случайности; где перед каждой встречей громоздится высокая гора жизни, которую автор толкает, подобно Сизифу, то и дело оступаясь, удерживая вес, вновь напирая плечом и волоча эту нелепую повозку вверх, вверх, к эпилогу…" - так автор пишет о собственном произведении в конце второго тома.


Странный роман? Нет.


Необычный? Пожалуй. Однозначно - сильный, достойный, интересный. И испытываешь такое совершенно детское чувство после совсем не детской книги: не хочется, чтобы книга заканчивалась - и оттягиваешь, оттягиваешь последние страницы, "смакуешь", наслаждаясь языком, сюжетом, прощаясь с героями, как с друзьями, перед разлукой.


И спустя  несколько дней после прочтения не получается облечь эмоции в слова.


Когда не знаешь, с чего начать, советуют: с начала. Значит, с названия "Русская канарейка". Канарейки - это увлечение Каблукова, определившее жизнь двух семей: и Каблуковых, и Этингеров. Это и сами канарейки с одним именем Желтухин - Желтухин I, или II, или V. И голос главного героя - уникальный контратенор, который впервые на страницах произведения зазвучал, "жалея ёлочку", на новогоднем утреннике в саду, а в эпилоге стал голосом "невероятного диапазона, редчайшим в мире тембром расплавленного серебра, поистине властелином звуков". Русская канарейка - это еще и опертивный псевдоним Леона.

Три больших тома как три разных по жанру произведения, но все же это - единое повествование. 


Рубина, как мастер макраме, переплетает петельки-ниточки, заманивая читателя, погружая его в мир выдуманный, но такой реальный.
Сначала, знакомясь с разными героями, теряешься, не понимаешь, не видишь всей картины целиком. А потом резко приходит ПОНИМАНИЕ - и теряешься уже от того, что сама не разглядела, не распознала всех перипетий.

Первый том - это история двух семей. Одинаково качественно, колоритно выведена атмосфера и Одессы, и Алма-Аты.


"Дом стоял на окраине Алма-Аты, у самых гор, в апортовых садах Института плодоводства и виноградарства, где когда-то работала бабушка Зинаида Константиновна. Чуть ли не за калиткой начинался виноградник – бетонные столбики с натянутой между ними проволокой, увитой мозолистой шершавой лозой. И всегда висел над садами, то потрескивая и вибрируя от зноя, то разбухая – особенно весной после дождя, – терпкий слоистый запах, вернее, пестрый ковер из неописуемых горных запахов: шалфея, душицы, лаванды, сладковатого красного клевера и лесных фиалок, что росли в укромных уголках сада."


И Одесса, узнаваемая, по-доброму анекдотичная.


"Яша! - кричала она. - Меня убивает одно: неизвестность! Ты можешь сгинуть на всю ночь, но даже из борделя отстучи телеграмму: "Мама, я жив!"


Революция, НЭП, борьба с басмачами, репрессии, становление разведки, война - вроде обо всём сказано, однако никак нельзя назвать роман историческим, всё дано в преломлении семьи. Каблуковы и Этингеры живут, справляются с трудностями, мечтают, влюбляются, женятся. И не сразу понимаешь, что параллельное повествование немного сдвинуто во времени, не совсем оно на самом деле параллельное.


И как интересно вплетается в него нить будущего: нет-нет да и проступит что-то из жизни не родившегося пока персонажа.

Вторая книга - это уже рассказ о наших героях, как будто они всю жизнь шли друг к другу, чтобы встретиться потом на "маленьком острове, расположенном между Краби и Ко Ланта".


"Все это свалилось ему на голову неожиданным хлопотным наследством, и бог знает почему он считал себя обязанным… да нет, просто повязанным с этой странной глухой девушкой. С этой канареечной родственницей."


Леон и Айя встретились - вот она завязка ИХ истории. Ближе к концу второго тома.


"Уж он-то отлично знал, что так не бывает. Его на курсах учили, и он вызубрил назубок, что так – не бывает. Разве что один шанс на миллион. И уж конечно, не в подобных обстоятельствах. Не на острове Джум в Андаманском море. Не с глухой девицей, читающей по губам. Не «Стаканчики граненыя», и не царский червонец в ухе, и не четыре поколения, кричащие ему сквозь весь двадцатый век: все доподлинно, все так и есть, вот так все и бывает…"


Третий том - это песня ЛЮБВИ. Той, что "одна на миллион".


В общем-то вся книга - это и любовный роман, и шпионский, и приключенческий (Леон лучший сотрудник израильских спецслужб). Причем каждая линия выведена полновесно, ни от одного поворота сюжета не веет ни надуманностью, ни тем более сказочностью, да и какая может быть романтика в современной войне с терроризмом.


И каждый герой этой непростой истории становится таким близким и родным.


Разве не вызывает какой-то необъяснимый трепет Стеша,  а Эська - болезненную жалость? Разве не преклоняешься перед материнским чувством Магды и отцовской самоотверженностью Ильи? Как можно не влюбиться в бесшабашность и разудалость Владки? Можно ли назвать второстепенными персонажами Шаули или Габриэлу? Близкого друга Леона -точно нет. Недаром и в эпилоге он играет большую роль, ведь это именно он отмечает схожесть Айи с "библейской Руфь; скалой, о которую разобьются все беды".


"Так бы и ехал всю жизнь, держа руку на ее плече: сила от него такая, вера, упругая радость! Только на этом плече уже другая рука, усмехнулся он, – намертво и навсегда".


Образ же Габриэлы и вовсе доведен до логического конца: она как змей-искуситель, как демон семьи: разрушает, что может разрушить, но бессильна там, где истинные чувства, поэтому сама несчастна.

Эпилог же вообще - чуть ли не лучшая часть всей трилогии. Очень тонко, незаметными мазками сказано о судьбах персонажей: мы скорее догадываемся о том, как живет молодая семья Этингеров. И в этом полном отсутствии шаблонного "долго и счастливо", в разбросанных по страницам намекам и предстает перед читателями настоящая ЖИЗНЬ.

Редко получаешь такое безусловное удовольствие от СЛОВА, когда хочется, выписывать обороты, предложения, чтобы наслаждаться, перечитывая снова и снова.


Как много интересных рассуждений, наблюдений автора можно встретить на страницах трилогии.


"Вообще, с годами начинаешь осознавать, что городов, достойных твоей страстной любви, очень немного – все их по пальцам можно пересчитать: Прага, Венеция, Рим, Париж… Ну, Флоренция. Ну, Питер… И отстраненный, невзрачный и грозный – и острый, как красный перец в глотке – Иерусалим".


А вот чудное описание семейной идиллии.


"И после был еще тихий домашний вечер – пушистый хвост воскресенья, долгий-долгий, чае-вареньевый, переливчато-канареечный, шахматно-задумчивый, пасьянсовый вечер умиротворения всех богов."


А вот извечная русская мудрость: водка поможет и забыться, и радость пережить, и горе вытерпеть.


"Жаль, что ты не алкаш, – заметил Иммануэль, наливая водку в белую чашку, из которой обычно запивал лекарство. – Это ведь благословение божье – забыться".

Музыке, Исполнению, Голосу Рубина уделяет много внимания. И, что удивительно, это совсем не напрягает, не отвлекает от основного повествования (согласитесь, в этом -  большое мастерство писателя).


"И плачет голос Блудного сына, истекает нежнейшей любовью, и течет-течет, и парит-парит, улетая и трепеща в растворенной взвеси золотого церковного воздуха.  И этот стон по утраченной жизни, это безбрежное невесомое парение – как дыхание небес над черной копотью ада.
Затих в глубокой паузе хор; умолк оркестр, захлебнувшись в середине дуги остановленного дирижером полета. Лишь голос в неустанной мольбе все восходит и восходит к горним высям, лишь голос один – бессмертный, бестелесный…
Лучезарный Голос в беспросветной тьме…"

В аннотации написано: это книга о Любви и Музыке. Действительно, из прочитанного за последние годы это одно из лучших повествований, которое можно назвать романом о любви. Сколько ж за тысячелетия создано на эту тему: и о преданности, и о предательстве, и о бесконечной нежности, и о преодолении преград. Так и у Рубиной вроде о том же.

Ничего нового, более того - сама история любви немного прозаична (настолько, насколько в этой книге есть что-то обычное), точно нельзя сравнивать с трагедией Надежды и Аристарха ("Наполеонов обоз"). Но не лишена какой-то сумасшедшей пронзительности и правды. Да, именно правды, несмотря на все необъяснимые случайности.