8 октября 1892 года родилась Марина Цветаева. В дневниках Федина мы находим лишь одну запись о его ровеснице:
«Устраивал отправку в эвакуацию Цветаеву, а когда приехал в Чистополь, там уже знали по слухам, что она покончила с собой в Елабуге».
Это вынуждает нас говорить не только о празднике рождения, но и о тяжёлом последнем месяце жизни поэта.
В июле 1941-го года начинаются первые бомбардировки Москвы; писателей и поэтов эвакуируют в небольшие города, среди которых – Чистополь и Елабуга. Опасаясь за жизнь своего сына, Цветаева соглашается на эвакуацию, но ещё более она боится оставлять Мура (Георгия) одного. Анастасия Ивановна – сестра поэта – рассказывает:
«Марина пришла к Константину Федину и стала умолять его не допустить, чтобы ее разлучили с сыном, – детей этого возраста отправляли в эвакуацию от родителей отдельно. И вот они вместе. Сына не отняли».
Мур бунтует, грубит, не слушается – отказывается называть её «мамой». «И Марина привыкла, – продолжает Анастасия Цветаева, – Все видевшие их рассказывают о ее необыкновенном терпении с ним. Все говорят, что “она его рабски любила”».
Внутреннего покоя по-прежнему нет. Один из последних переводов Цветаевой – «Пустыня» испанского поэта Федерико Гарсии Лорки – иллюстрирует состояние поэта:
«Прорытые временем лабиринты – исчезли. Несмолчное сердце – источник желаний – иссякло. Закатное марево и поцелуи – пропали. Умолкло, заглохло, остыло, иссякло, исчезло. Пустыня – осталась».
Поэта преследует мысль о самоубийстве. В 1939 году в стихотворении «О слезы на глазах!» Цветаева пишет: «О, черная гора, затмившая весь свет! Пора – пора – пора Творцу вернуть билет. Отказываюсь – быть…» В 1940-м признается: «Я уже год примеряю смерть. Но пока я нужна». 31 августа 1941 года Марина Ивановна покончила жизнь самоубийством. Накануне, во время очередной ссоры, сын-подросток выкрикивает матери: «Кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперед ногами!». Так Мур, а для неё – Мир отверг её.
Борис Пастернак сожалел:
«Если бы она продержалась только месяц, подъехали бы я и Константин Александрович [Федин]. Мы обеспечили бы ей то же существование, которым пользовались сами. Она и жила бы в Чистополе, с грехом пополам работала, как мы, и участвовала в наших же литературных собраниях».
Цветаева тоже хотела этой встречи и, возможно, надеялась на неё даже после рокового для себя дня. В одной из предсмертных записок Марина Ивановна пишет: «Не похороните живой! Хорошенько проверьте». Быть может, в день рождения поэта важно поговорить именно о её смерти – потому что когда мы снова прочтём стихи поэта, то опять убедимся, что хоронить рано, мы проверили – Цветаева живая. Такой и останется.
Текст: Николай Зайченко
