Как рождается «я никому не нужен» и «здесь для меня никого нет»? Ранний детский опыт это призма восприятия, через которую потом будут видится все взрослые отношения. И теория выученной беспомощности Селигмана прекрасно описывает это.
Для начала вспомним известный эксперимент. Селигман проводил эксперимент над собаками по схеме условного рефлекса Павлова. Но если у Павлова животные по звонку получали мясо, то у американского коллеги - удар током. Селигман был уверен, что когда собак переведут в вольер с низкой перегородкой, то они будут сбегать как только услышат сигнал. Ведь животное сделает все, чтобы убежать от боли, не правда ли? Но в новом вольере собаки сидели на полу и скулили. Никто из собак даже не попытался перепрыгнуть легчайшее препятствие и сбежать. И ученый сделал вывод: когда невозможно контролировать или влиять на неприятные события, развивается сильнейшее чувство беспомощности. В 1976 году Селигман получил премию Американской психологической ассоциации за открытие выученной беспомощности.
В России психологи говорят о феномене «отсутствующего отца». Война, перестройка, экономические кризисы, алкоголизм и собственные детские психотравмы лежат в основе этого явления – когда мужчины в семье либо физически нет, либо он есть, но только как добытчик денег и молчаливая фигура возле телевизора. Маленькие девочки в таких случаях почти не получают мужского внимания, и их половая идентичность складывается тогда непростым образом. Мужчина – это тот, кто ушел, кому они не нужны. И недостающая вовне маскулинность начинает обретаться внутри. «Я ему не нужна, ну что ж, могу и сама! Обойдусь без его любви!» - думает маленькая девочка и упрямо тащит тяжелый велосипед на пятый этаж, хотя отец и прислал алименты на этот велосипед, но от этого на душе еще противнее и горше: «откупился деньгами».
В терапии одинокие женщины рассказывают истории о том, как они хотели внимания своего отца, и как у них ничего не получалось. Они зарабатывали пятерки, становились пацанками (потому что отец хотел мальчика), бунтовали против него. А иногда они хотели обратного – стать тенью, невидимкой, чтобы агрессивный отец обходил их стороной. И тогда внутри закреплялось другое: «мужчина – это опасно и страшно, лучше держаться от него подальше».
Дальше начинается школа, где застенчивая девочка начнет проецировать отцовское отношение на мальчиков и делать печальные выводы: «я им не интересна», «они меня не замечают», «меня не выбирают». Пройдут годы, и в кабинете психолога окажется взрослая женщина, ухоженная, умная и совершенно одинокая. Она скажет, что в мире, где есть сайты знакомств, социальные танцы, быстрые свидания, она не хочет ничего делать, потому что результат будет один - «ее не увидят, не заметят, не оценят, проигнорируют». А может быть, используют и бросят.
Когда атрофируется воля и желание хоть как-то удовлетворить свою потребность в любви, приходит апатия, а за ней - депрессия. Человек сдается. И лишь слабенький ручеек надежды (под которым теплится еще не до конца умершее либидо) приводит такую женщину к психологу. И как пес Селигмана она смотрит на терапевта глазами, полными тоски и отчаяния, а тот, в контрпереносе, тут же ощущает свою беспомощность и думает: «кажется, ей нельзя помочь».
Со стороны кажется, что выход есть. Будь активной, создавай возможности для общения, пиши или звони первой, не будь серой мышью, не подкрепляй свое избегающее поведение. Но как пес Селигмана, одинокая женщина не питает уже никакой надежды, не верит «в сказки». Она словно лежит на полу и скулит, не пытаясь изменить ситуацию в свою пользу - хотя бы на один процент.