На лавочке возле дома сидела Юлька и еще двое парней, тот, вчерашний, и второй - чуть выше и крупней, и, в отличие от Челюкина - белобрысый.
- Ну ты соня-засоня. Больше суток дрыхла.
Дашка удивилась. Как этот, больше суток?
- Мы с тобой вчера жареху ели. Прикинь?
- Лучше переспать, чем недоесть, - Челюкин, посмеиваясь, смотрел исподлобья.
- Ну и струхнула я за тебя, - Юлька взяла Дашку за плечи. – Бабуля думала, что ты в летаргию впала. Скорую хотела вызывать. Еле отговорила. Эй. Ты меня слышишь, вообще? Этого помнишь? Челюкин.
Даша помнила. Еще как помнила. Но стеснялась на него даже смотреть.
- А это Богданов. Андрей. Знакомься.
Богданов кивнул, Дашка машинально протянул ему руку. Он замешкался, но все же пожал, берясь только за указательный палец.
- Даш? – позвал Челюкин.
- А?
- Проверка связи. А то молчишь – молчишь. Думаю, может, оглохла.
- Ничего я не оглохла, - это прозвучало так по-детски, что Дашка совсем смутилась.
- Глаза, Дашка, у тебя красивые. Красные-красные.
- Отстань от нее. Она еще маленькая.
Так у них появилась тусовка. Челюкин и Богданов приезжали каждый день после захода солнца, оба – на мотиках, только «Урал» Богданова был с коляской. Пацаны брали Юльку с Дашкой и ехали кататься: вокруг деревни, на озеро, на качели, которые стояли на перекрестке двух деревенских улиц, к старой мельнице или просто в поле, где на скорости тряслись по ухабам, рискуя раздробить зубы или откусить язык. После вчетвером сидели на лавке перед домом или устраивали ночные вылазки в огород одного вредного мужика, который выращивал изумительные медовые дыни и яблоки редкого для этой местности сорта «Красный апорт».
С пацанами Юлька была на равных: материлась, курила, сплевывала и даже пила деревенский самогон. Она умела водить мотоцикл, и, не спрашивая разрешения, садилась перед Челюкиным, уверенно хваталась за руль и газовала с места. Худющая, темноглазая, короткостриженная, она легко могла сойти за пацана. Она и в движениях была резковата. Дашка, в отличие от нее, казалась женственной: талия, бедра и несмотря на возраст, третий размер груди. Самой Дашке эта недавно приобретенная телесность была неудобна, привлекала внимание и требовала усилий: всех этих лифчиков, которые приходилось подшивать, прокладок, и терпения, потому что постоянно что-то болело: грудь, живот, голова. Хотя Дашка уже ощутила власть, которую давала внешность, но пока не разобралась, для чего она ей.
И Богданов, и Челюкин время от времени как-то странно на нее смотрели. Богданов, если она замечала, делал вид, что ему нет дела. Челюкин же пошло шутил. Однажды, слезая с мотика, он случайно задел ее грудь рукой. Дашка вскрикнула от неожиданности.
- Выставила свои среднерусские возвышенности, - будто обиженно упрекнул Челюкин.
Ночами Дашка вспоминала это прикосновение, в животе сладко саднило и млело. Дашка, мысленно разговаривая с Челюкиным, погружалась в негу, приятную и одновременно удушающую, которая не давала нормально выспаться, потому что вместо сна продолжались эти мучительные разговоры, во время которых она замечала, что с ее внешностью что-то не так: задралась юбка или порвались капроновые колготки, или она вовсе оказалась голой, и стыдно до слез, потому что во сне это не просто тело, а вся она, со всеми ее непристойными поступками и мыслями, как на ладони.
Дашка думала о Челюкине постоянно. Больше всего ей нравилось представлять, как он целует ее. Дальше ее фантазии не шли, хотя она примерно знала, что происходит во время секса. Но поцелуй оставался высшей из возможных радостей воображаемой любви.
Оказалось, что у Юльки и Челюкина была какая-то предыстория, про которую Юлька не рассказывала. Она и Челюкин сошлись буквально с первой встречи и вели себя так, будто уже давно пара. Вообще, они стоили друг друга: наглые, чернявые и острые на язык – они постоянно подначивали один другого, каждую минуту затевая новый дурацкий спор.
- Эй, мочалка крашенная, - обращался к Юльке Челюкин.
- Пошел в жопу, - как бы злилась она. - Это мой родной цвет.
- Да я не про голову.
- Ха-ха. Как смешно.
- Смешно дурочке, чебурахнули ее в переулочке.
- Лохопедрик недоношенный, – Челюкин был мелкий, и Юлька подкалывала его этим, и сама же обидно хохотала.
- Че ты ржешь, моя кобыла. В туалет сходить забыла?
- Ах ты дрищ в обмотках! - Юлька гонялась за ним вокруг мотоцикла, ловила, мутузила. Возня эта заканчивалась поцелуями. А Дашка, скованная возбуждением и неловкостью, в такие моменты замирала. Богданов тоже краснел, и высматривал что-то у себя под ногами.
Гулянка заканчивалась в час-два ночи. Но Юлька не всегда шла домой, а спроваживала одну Дашку. Сама зависала с Челюкиным до рассвета. Дашка, ворочаясь в пружинной яме кровати, ждала ее возвращения, не зная, зачем ждет. Будто это делало ее причастной. Похрапывала в темноте бабушка, а Дашка почти плакала от обиды на Юльку, но днем, дождавшись ее пробуждения, выспрашивала, где были и что делали, и канючила, уговаривала взять в следующий раз с собой. Юлька как-то неопределенно соглашалась, или говорила: «Куда я тебя возьму?». И Дашка понимала, что действительно, брать ее некуда, это время они проводили вдвоем, занимаясь «этим», и ей, Дашке, было там не место.
Однажды после особенно знойного дня поехали купаться. Летняя ночь томила не остывшим дневным жаром. Озеро - круглая каменная чаша, которая осталась с добычи доломита, была заполнена прозрачной холодной водой. Вдоль кромки росли плакучие ивы, касаясь ветвями озерной глади. Днем здесь прыгала в воду с тарзанки деревенская детвора. Ночью озеро превращалось в русалочье, заколдованное место, куда приходили купаться голышом подростки.
К озеру ехали по дороге, вокруг деревни, потом через поле, не срезая через камыши. Дашка сидела за спиной Богданова и удивлялась, как он и Челюкин ориентируются в темноте. Ночь была безлунная. Дашка, привыкшая к городскому освещению, никак не могла освоиться с тем, что сразу после захода солнца деревня погружались в черноту. И эта открытость, обнаженность перед лицом звездной бездны ее пугала.
Луч света выхватывал грунтовую дорогу, кусты на обочине, плывущий по ветру ковыль. Все проносилось мимо, существуя только мгновенья. Когда парни заглушили мотоциклы и погасили фары, Дашке показалось, что она ослепла. Но постепенно проступили звезды и еле сияющая в их свете вода.
Пока Дашка думала, как ей купаться: голой или в белье, а потом боролась со своим страхом, что придется в кромешной тьме войти в еще более темную воду, остальные уже попрыгали в воду.
- Дашка, ну че ты, ссышь? – крикнул Челюкин.
Дашка сняла ветровку, джинсы, кофточку. Дернула, заломив назад руку, застежку бюстгалтера. Груди вырвались на свободу, и она сразу же ощутила, как они тяжелы, и как непривычно, когда их касается теплый ветер. Расхрабрившись, она стянула с себя и трусы, сунула их в карман джинс и побежала на цыпочках к воде. Заходила в ледяное озеро медленно, прикрываясь руками.
- Ныряй, - крикнул Богданов.
С перепугу, что ее видно, Дашка набрала в легкие воздуха и нырнула.
Она хорошо плавала и любила воду, которая освобождала от всего: от тяжести тела, от мыслей и тревог. Вот и сейчас, погрузившись насколько хватило дыхания, но так и не достав дна, она сделала несколько больших гребков под водой и вынырнула совершенно счастливая. Отфыркиваясь и выравнивая дыхание, Дашка медленно поплыла. Выкатилась из небесной тени Луна, и засияла на воде дорожка, по которой Дашка неощутимо двигалась, запуская ладони-рыбки в ее жидкий свет и разгребая в стороны, глядя, как рассыпается бликами от ее движений вода. Выплыв на середину озера, Дашка замерла от восторга. Она словно парила в невесомости. В воде, как в темном зеркале, отражались звезды. От легкой ряби все сияло. Ниже, под Дашкой, чернела немыслимая глубина, и казалось, кто-то наблюдает за ней оттуда, и, если захочет, вынырнет и утащит за ногу в подводный мир. Захлестнул ужас. Дашка, поборов панику, еще раз нырнула, и уже не в силах отделаться от ощущения, что из озера за ней наблюдают, старалась двигаться грациозно, ощущая холодную воду, как ласки того неизвестного, таящегося в глубине. Это возбуждало. Она даже забыла о Челюкине с Юлькой, которые уплыли куда-то в заросли ивняка.
Богданов тихо, без всплесков греб в отдалении. Дашка вспомнила о нем, только когда подплыла к берегу.
- Отвернись, - попросила она Богданова, медленно подплывающего к ней.
- Можешь вытереться моей футболкой, - крикнул он и нырнул, выныривая где-то в середине озера.
Они сидели вдвоем на кожухе от мотоциклетной люльки. Дашка дрожала. Богданов обнял ее. Дашка удивилась, но промолчала. Так действительно было теплей.
- Будешь со мной гулять? – спросил Богданов.
Дашка предполагала, что нравится ему, и все же не ожидала. Мечтая о Челюкине, Богданова она как-то выпускала из внимания. Думать о нем было неинтересно. Да, он был высоким и статным парнем. Не красавец и не урод. Нормальный. В чем-то даже симпатичный. Но Дашка не чувствовала в нем той манящей сладости, от которой сходила по Челюкину с ума. Наверное, она могла бы влюбиться в него, в его тихое и заботливое сопереживание, в ненавязчивость и умение оказываться рядом в нужный момент. Днем он учил Дашку водить мотоцикл. Она умудрилась за тридцать метров заглохнуть три раза, он даже не повысил на нее голос. Но Дашка была влюблена в Челюкина, и чувство это требовало развития, забирало силы. А тут Богданов и его «будешь со мной гулять?».
- Я подумаю, - неуверенно сказала Дашка, стесняясь на него взглянуть. Она почему-то ощутила себя обязанной ему, за его куртку, за объятие, за кожух люльки.
- Подумай, - тихо ответил он.
***
Дорогие читатели! Если хотите поддержать меня, можно лайкнуть мой текст или оставить комментарий — это помогает развитию канала.
Также можно купить мои уже опубликованные книги на Ridero:
Сборник коротких и смешных рассказов «Люба, исполняющая желания»
Спасибо, что читаете и поддерживаете меня!