Дашка думала весь следующий день. В согласии были свои соблазны: во-первых, Юлька больше не спровадит ее домой, во-вторых, Челюкин, возможно, начнет ревновать. Но было и другое – ложь, Дашка любила другого, не Богданова, и ей, наверняка станет противно с ним целоваться. А он ведь хороший парень, может, кто-то даже сохнет по нему. «Или я сама в него влюблюсь?» - думала Дашка, уже приняв решение и оправдывая себя.
Дашка не объясняла Юльке всего, но про предложение Богданова рассказала.
- А че париться? - они завтракали, и Юлька торопливо запихивала яичницу в рот, запивая растворимым кофе. - Тебя это не обязывает. Повстречаешься, потом бросишь. Да и лето кончится, в конце концов.
- Думаешь, соглашаться?
- Конечно, соглашайся. А че?
И Дашка стала встречаться с Богдановым. Она в него не влюбилась, не грезила о нем, не волновалась от его прикосновений. Он был ей как взрослый и заботливый брат, о котором она всегда мечтала.
Богданов часто приезжал днем один, без Челюкина, возил Дашку в продуктовый или просто на поле, где они, сидя в тени деревьев, наблюдали за парящими в небе коршунами. Дашку угнетало, что Богданов всегда молчит. Она что-то ему рассказывала, про школу, про свою жизнь, он только неопределенно улыбался, пожимал плечами или жевал травинку. Дашка капризничала:
- Ну скажи что-нибудь.
- Че сказать? Вроде и так все понятно, - и лез к Дашке целоваться, а она, найдя повод обидеться, отталкивала его, вырывалась и просила отвезти домой.
Вечерами Богданов и Челюкин приезжали вместе. Брали девчонок и везли на хату к Богданову. Дом его был больше, чем бабушкин, светлей, стены выкрашены в желтый. Но в целом - такая же одноэтажная мазанка, как у всех.
Богданов накрывал стол: самогонка, квашенная капуста, огурцы, помидоры, хлеб, иногда вареная картошка. Впрочем, пили мало. Дашка вообще не пила, хотя Юлька сказала, что немного можно. Дашке не нравился отвратительный жгучий вкус и кислый перебродивший запах, она не могла понять, ради чего люди пьют. Иногда приходили другие деревенские пацаны: Кривой, Тазик, дурачок Никитка. Их напаивали и выгоняли. Приходила Пискунова Олька, светловолосая, с крупными чертами, всегда как бы опухшая от слез и неустроенной жизни. Из ее рассказов Дашка поняла, что мать у нее бухала, и Олька часто сбегала из дома. Богданов, чьи родители на все лето уехали в город на заработки, пускал ее ночевать. Что-то между ними было, но Дашке не хотелось вникать, со своими бы страданиями разобраться. Пискунова выпивала пару рюмок и пускалась в воспоминания: как резала вены, и скорая ее едва спасла, потому что долго ехала из Оренбурга, как ее изнасиловал дальнобойщик, когда автостопом добиралась до соседнего села, как бухая мать выгнала без обуви на мороз. Рассказывая, Пискунова смотрела на Богданова, ожидая его сочувствия. Он хмурился и просил:
- Не трындела бы ты. Иди домой.
Лицо ее грустнело, губы оплывали, будто она собиралась плакать, но она слушалась и шла к двери.
После первого ее такого представления Дашка, потрясенная, спросила:
- Это правда?
- Что? – Богданов подсаживался к ней.
- Что она рассказывала.
- Да она придурошная, как и ее мать, – Челюкин сдавал карты, они играли с Юлькой в дурака, на раздевание. Юлька уже проиграла сережки.
Богданов закидывал на Дашку свою большую тяжелую руку и смотрел на нее, как на пирог, который собирался съесть.
После ухода всех лишних Юлька с Челюкиным и Богданов с Дашкой принимались сосаться. Целовались до одурения, так, что губы у Дашки болели. Для интереса она представляла, что целуется с Челюкиным. Но у того губы были другие: тонкие и требовательные. А у Богданова большие, похожие на пельмени, целуясь, он причмокивал и лез языком в рот. Это мешало сосредоточиться на воображении.
- Подожди, подожди,- с трудом отодвигала его от себя Дашка, - давай поговорим. Распаренный, ошалевший, он бессмысленно смотрел на нее, словно в голове у него вместо мыслей был влажный пар. Говорить в такие моменты он был не способен и ждал от нее команды «можно». На соседнем кресле Юлька сидела у Челюкина на коленях, лицом к нему. Челюкин крепко держал ее затылок. Дашка невольно задерживала взгляд на его руке; Челюкин, продолжая целовать Юльку, подмигивал ей. Она вспыхивала и ощущала, как разливается волнение по рукам, ногам и всему телу. И даже Богданов, с его телячьими губами, становился в этот момент приятным.
«А что, если Челюкин любит не Юльку, а меня? – думала, целуясь с Богдановым Дашка. - А с Юлькой он просто из-за обстоятельств. Они же мутили еще до моего приезда». Мысль эта казалась Дашке верной. Разве может быть, что она чувствует странную болезненную тягу, а он – нет? Ну а Юлька? Что Юлька. Легче было просто не думать о ней.
Нацеловавшись, Челюкин и Юлька шли в дальнюю комнату, за печку. Перед уходом Юлька неизменно показывала Богданову кулак.
- Чем пахнет?
Богданов, наэлектризованный и одновременно размякший, отталкивал ее руку.
- Смотри, ей четырнадцать.
- Да понял я, понял.
И Богданов охолаживался, отстранялся, сам начинал какой-нибудь дурацкий разговор. Дашка же с тоской смотрела на темнеющий проем двери, где скрывались Челюкин и Юлька, ей сразу становилось скучно и хотелось домой.
Как-то Дашка возвращалась в дом из туалета, который у Богдановых был на улице. Войдя в сени, она скинула сандалии и услышала странный звук. Тихое, жалобное поскуливание, сопровождаемое ритмичными глухими ударами. До нее как-то не сразу дошло, что это был секс. Юлькин голос стал неузнаваемым. Она постанывала с надломом, будто вскрикивала раненная птица. Дашка стояла и слушала, по телу поползли мурашки. В сенях вдруг отвратительно запахло луком. Стало тяжело дышать, на грудь и живот что-то давило, но хотелось, чтобы давление продолжалось, чтобы оно заполнило ее и чем-нибудь разрешилось. Возбуждение, смешанное со странной гадливостью, налило тело, и одна только мысль осталась в голове: отчего Юлька так странно стонет?
Лето близилось к окончанию, шла вторая половина августа. Скоро должна была приехать мать, но Дашка старалась не думать об этом, ей не хотелось вспоминать, что есть другая, городская жизнь. В субботу собирались в соседнюю деревню на дискотеку. У Дашки было на такой случай короткое бархатное платье, обтягивающее фигуру. Любовь ее после той ночи изменилась, переплавилась, наполнилась болезненной горечью от того, что уже невозможно было воображать поцелуи, не вспоминая Юлькины постанывания, запах лука и сумрак сеней. И все же Дашка хотела, чтобы Челюкин увидел ее в этом платье, которое она берегла специально для такого вот случая.
Днем в субботу Дашка помогала бабушке: мела пол в доме, вытряхивала половики, рвала поспевшие арбузы на бахче и раскатывала на вареники тесто, а потом лепила конвертики с тертым картофелем, из которого вытекал, расквашивая уголки, темный сок. Дашка удивлялась скорости и сноровке бабушкиных заскорузлых пальцев, которыми она скрепляла тесто, не давая начинке выпадать.
- А сестра твоя где? Гуляет?
- Гуляет, - Юлька действительно пропадала с самого утра.
- Грустишь чего? – бабушка жалостливо на нее посмотрела, продолжая лепить вареник.
- Про маму думаю. Как она там?
Бабушка ничего не сказала. Как-то однажды мама призналась Дашке, что никогда не чувствовала себя по настоящему любимой, ни в детстве, ни сейчас.
- Бабушка, ты волнуешься за маму? - спросила Дашка.
- А то как же. Думаю кажный день. Она ж мне доча.
- А ты знаешь, как ее папа обидел?
- Ну что ж, что обидел. Бывать. А все равно, куда иголка, туда и нитка.
- Нет, бабушка. Теперь не так. Жизнь изменилась, - обиделась за маму Дашка.
- Куда мне знать? Пять классов школы. Необразована я.
Вернулась с выпаса корова, и бабушка ушла доить. На Дашку, оставшуюся в одиночестве, напало томительное предчувствие, от которого хотелось мечтать и ничего не делать. Она пошла к березе, легла на ствол, обняла его и посмотрела на воду, которая казалась свинцовой и притягательной. Сам собой перед глазами появился Челюкин, будто она обнимала его, а не березу. Вместо коры – его губы. Гладкость ствола – щека. И они проваливаются вдвоем в темноту, опрокидываются и летят в пропасть.
- Спишь что ль? – рядом с обрывом сидела на корточках и курила Юлька. Она смотрела на другую сторону реки, где расстилалась безлюдная степь, высились холмы на горизонте, на них лежали розовые облака и светлела желтая полоса заката, которая огибала весь горизонт. Короткие волосы Юльки трепал ветер. Острые татарские скулы, вздернутый нос, и глаза, привыкшие щуриться от солнца. Юлька была такой красивой и чужой, непонятной. Нет, никогда Челюкин не предпочтет ее Юльке.
- Ты любишь Челюкина? – спросила Дашка.
Юлька затянулась, выпустила дым колечком.
- Я в любовь не верю.
- Почему?
- В ней смысла нет. Одни слова.
Она отщелкнула в реку бычок, он упал на воду, сделал оборот и исчез в пучине.
- Пойдем, - грубовато сказала Юлька. – Эти через час приедут. А ты начнешь сейчас челку начесывать, ресницы красить.
Продолжение здесь (будет опубликовано 17.02.23)
***
Дорогие читатели! Если хотите поддержать меня, можно лайкнуть мой текст или оставить комментарий — это помогает развитию канала.
Также можно купить мои уже опубликованные книги на Ridero:
Сборник коротких и смешных рассказов «Люба, исполняющая желания»
Спасибо, что читаете и поддерживаете меня!