В поезде они почти не разговаривали. Дашка попробовала было расспрашивать, но мать сразу начинала плакать. Дашку раздражало такое поведение. Взрослая женщина, а не может понять, что развод - единственно верное решение. В Рязани стояли двадцать минут, и когда Дашка вернулась в купе, на нижней полке сидела моложавая и щекастая хохлушка, а мать взахлеб жаловалась на измену мужа. «Вси мужики однакови. А як инакше. Кобелыны», - успокаивала хохлушка. И мать не плакала, а смеялась. Дашка, раздосадованная, что первой встречной бабе за несколько минут удалось то, что она не могла сделать неделю, - успокоить и развеселить мать, влезла на верхнюю полку и уже до Оренбурга не слезала, лузгала семечки и читала повесть Чехова «Степь», скучную и однообразную, от которой тянуло в долгий дорожный сон, полный смутных образов и лилового неба.
Теперь Дашка рассматривала эту самую степь через окно машины. Была она обычная, пыльно-салатовая, с темно зелеными заплатами кустов, и, если бы не холмы на горизонте, очень похожая в это время года на привычные тульские луга. Изредка проезжали мимо одинокого дерева или группы деревьев, которые скрашивали однообразный пейзаж. Утреннее солнце уже вовсю жарило. Из открытого окна дяди Толи, который был за рулем, задувал горячий, полный запахов трав и бензина ветер. Рядом с ним молча сидела Юлька, двоюродная сестра. Дядя Толя вез маму, Дашку и Юльку к бабушке. Он энергично дергал рычаг скоростей и без умолку хвастался, как сам перебрал подвеску и ходовую у жигулей, говорил «за материн дом», где отремонтировал печку и постелил линолеум на земляной пол. Он постоянно спрашивал: «Как? А? Люба? Дашуха? Че думаете?». Дашка сидела молча, обида ее еще не прошла. Мать поддакивала и хвалила, отчего ее старший брат довольно откидывался на водительском сиденье и высовывал загорелый локоть далеко в окно.
Зной и скука томили Дашку, временами хотелось плакать от того, что мать планирует бросить ее в несусветной глуши, чтобы решать без нее семейные проблемы, будто Дашка не была частью семьи. Ее мнением не интересовался ни отец, которого Дашка теперь ненавидела всем сердцем, ни мать, которая, похоже, умела только плакать. И все же Дашка слабо надеялась, что уговорит маму забрать ее обратно домой.
Бабушка встретила их у калитки. Полная старуха в цветастом халате и белом полотняном платке, с коричневым задубелым лицом, растерянно улыбалась, разведя в стороны руки и готовясь всех обнимать. Мать обрадовалась, выскочила из машины, словно помолодев, и обхватила бабушку руками. Дашка подумала, что цвет глаз у бабушки такой же, как цвет степи, которую они только что проезжали - светло-зеленый. Даше было шесть лет, когда она видела бабушку в прошлый раз, с тех пор она совершенно ее забыла и сейчас испытывала неловкость и брезгливое удивление от того, как жалко, темно и затхло устроено в бабушкином доме кухонное пространство.
Кроме кухни, которая примыкала к огромной печи, в доме была одна комната, разделенная шторкой на две части. В маленькой и темной, у печки, жила бабушка. В ее закутке стояла широкая и продавленная кровать. Две других, пружинных, застеленных цветастыми покрывалами, располагались в светлой части комнаты, у окон, между двойными стеклами которых лежали горки дохлых мух. На каждой кровати высились треугольники серых подушек, накрытые кружевными платками. Деревянный выкрашенный коричневой краской пол, дорожка, которую бабушка, показывая комнату, стыдливо мела куцым веником, и что-то вроде трюмо со старым зеркалом в разводах.
Мама уехала в тот же день вместе с дядей Толей. Ей дали несколько отгулов, и оставаться дольше она не могла. Дашка перед сном немного поплакала, смиряясь с новым деревенским существованием. А утром проснулась от того, что солнечный свет заливал комнату. Сердце Дашки подпрыгнуло, предвкушая необыкновенное, и она вскочила, чтобы тут же приступить к жизни и новому дню.
Юлька еще спала, и Дашка разбудила ее. Они позавтракали остывшими блинчиками со сметаной, оставленными для них на столе бабушкой, сложили горкой грязную посуду и выскочили во двор.
Воздух в деревне пах переспелыми яблоками, навозом и прелым сеном. Бабушкин участок находился на краю улицы и заканчивался обрывом. Внизу текла река. На обрыве росла, накренившись к воде, береза. Казалось, что она вот-вот рухнет в глинистый темный поток.
Бабушка показывала им огород и сокрушалась.
- В прошлом годе еще забор был, так тополь стоял. По весне и забор, и тополь смыло. И дед помер. Теперь вот береза падать сбралась. Видно, моя смерть скоро приидет.
- Баушка, чей-то ты помирать сбралась? – копируя ее, издевалась Юлька. – А кто будет внукам арбузы рость?
Бабушка махнула на них рукой и заулыбалась, показывая полуразрушенные стертые зубы. Посмотрев некоторое время на воду, она потерла руками сухие щеки, помассировала глаза, как бы протирая их от пыли, и медленной, тяжеловатой поступью пошла инспектировать бахчи.
- Вы к краю не подходьте, бултыхнетесь. Салмыш здесь прыткий, - велела она напоследок. Но едва бабушкина косынка скрылась за подсолнухами, Юлька позвала:
- Айда, покурим.
Они спустились по обрыву и спрятались под висящие корни дерева. Дашка не курила, но ей хотелось находиться рядом с сестрой, когда та делала что-то взрослое. Будучи на два года ее старше, Юлька вела себя так, будто все знала. Выкурив сигарету, она легла спиной на ствол березы и стала задумчиво смотреть в небо, а Дашка, не зная куда себя деть, сидела, свесив в обрыв ноги, и смотрела, как течет, свиваясь воронками, коричневая вода.
Везде, где каштановый чернозем не был окультурен бабушкиным огородом, росла конопля ростом с Дашку. Теперь она цвела, и пыльца ее лезла в ноздри. Заросли высились сразу за огородом, с той стороны, где кончалась деревня и начиналось дикое черт-те что. Дашка поражалась этим зарослям, и земляному гудению насекомых, и жару, идущему от земли. В деревне ей пока все казалось удивительным: изба-мазанка, где и в пекло было прохладно, похожая на живую утробу печь, умная корова, которую утром нужно выпустить к стаду, а вечером – впустить в сарай, мелкие, но сладкие арбузы, которые они с Юлькой раскалывали и ели руками прямо на бахче, прозрачное озеро, куда они ходили купаться, заросли камыша, коршуны, застывшие в небе, и закаты, такие, будто солнце смотрит тебе прямо в лицо. Деревенская жизнь так разительно отличалась от городской, что Дашка первые два дня жила в каком-то оцепенении, как зачарованная.
День на третий Юлька, скучая от безделья, предложила:
- Айда жарехи сготовим.
Дашка не знала, что такое жареха, но послушно рвала листья с конопляных верхушек и складывала в большой полиэтиленовый пакет. Жарили за огородом, где заросли были гуще. Сковороду стащили у бабушки. Костер разожгли между камней. Листья конопли, оторванные от стеблей, блекли и скручивались на сковородке, испуская мокрый травяной дух. Когда трава усохла, Юлька спросила:
- Ты на каком масле кашу любишь?
- На сливочном.
- Тащи, тогда, сливочное. И сахара захвати, чтобы вкусней.
Жареха напоминала семечки, если их есть с шелухой. Дашка проголодалась, и уминала ложку за ложкой.
- Ты поаккуратнее. Крыша поедет.
Но страха у Дашки не было, и очень хотелось есть. Да и что может случится от жареной травы? Потом сидели и ждали, когда подействует. Костер погас. Солнце уже садилось, и потянуло холодом с реки. Дашке послышалось, что откуда-то сверху льется песня. Длинная, заунывная, сложенная из множества тонких слабых голосов. «Как будто трава поет», - подумала Дашка.
- Ну как? Чувствуешь чего? – спросила Юлька.
- Есть хочется.
- Ну ты троглодит.
В деревне Дашке действительно почти все время хотелось есть, наверное, так влиял на нее свежий воздух.
- Ладно, пойдем. Че сидеть.
Дашка шла за Юлькой сквозь заросли, несла в руках теплую еще сковородку, и голова ее была пуста, как никогда прежде. Все плыло как во сне: волны жара и полевого запаха стали ощутимы, она даже видела их, а воздух как бы превратился в вязкий клей. Вдалеке послышался низкий моторный рокот, и трава задрожала, улавливая ритм. Дашке показалось, что она понимает каждую травинку, каждое дерево, кузнечика или василек, стоит только сконцентрироваться на чем-то. Но удерживать внимание было сложно, оно текло куда-то само собой, разнося в пространстве и саму Дашку. От этого становилось страшно. Хотелось взять палку и стучать по дну сковородки, приплясывая, как первобытный человек, чтобы этим ритмом и танцем осознавать себя в мельтешащей вселенной, полной грохота мотора, влажного духа реки и истлевающего за оврагом солнца.
- Оп-па, - радостно воскликнула Юлька. – Смотри, кто приехал.
Дашка выглянула из-за Юльки и увидела бабушкин забор, нагретую сухую дорогу, вечернюю мошкару, суетливо снующую в воздухе, и - его.
Худой, скуластый, с ястребиным носом, в просторной рубахе и закатанных до колен штанах. Он сидел на мотоцикле, нагло расставив ноги и сутулясь, курил и посмеивался, обнажая зубы, на одном из которых оказался скол. Он с издевкой смотрел на Дашку.
- Откуда вы такие вылупились?
- Что? Вылупились? – Юлька захохотала. – Вылупились! Да мы жареху ели.
Смех ее был странный, высокий и какой-то резиновый.
- Леха. Лех, - она никак не могла остановиться. – Фууууф, - утирая слезы, Юлька показала на Дашку. - Это Дашка. Моя сестра А это - Челюкин Леха.
Дашке показалось, что Леха светится: тело его сплеталось из солнечных лучей, пыльных трав, запаха бензина и какого-то неизвестного сияния. Лицо переливалось золотом, зрачки походили на протуберанцы.
- Она че, дурочка у тебя?
Юлька опять засмеялась.
- Да, прет ее, - еле выговорила она, сгибаясь от смеха.
- И тебя, вижу, прет. Ха-ха словила? - Челюкин показал Юльке указательный палец, согнул и разогнул. Юлька залилась.
- Дашка, а ты че? Тупишь?
Дашка не могла ответить. Язык приклеился к нёбу, в теле разливалась дрожащая слабость.
- Фууф! Ладно, - кое-как успокоилась Юлька. – Лучше домой ее отведу. А то она жрать хочет.
Дашка в тот вечер съела все, что смогла найти в доме: горшок «сотни» с творогом, щи из свежей капусты, половину банки варенья, черствое песочное печенье, которое лежало еще с приезда, пригоршню сушеных яблок. Непонятно, как это поместилось в ней. Бабушка сначала подкладывала, глядела с умиленьем, потом ушла по своим делам. А Дашка увидела на подоконнике обрывок какой-то газеты и впилась в него глазами, пытаясь понять хоть одну строку. Потом вспомнила, что есть книжка. Не умываясь, не раздеваясь, легла в кровать и читала, но слова не складывались в предложения, смысл терялся. Зато само занятие удерживало Дашку от дурноты. Потом она уснула. Когда проснулась, за окнами было совсем темно. Бабушка спала на своей кровати, не задернув шторку. За домом, под окнами, слышались голоса. Дашка удивилась тому, что оказалась раздетой. Она натянула джинсы, свитер и вышла на улицу.
***
Дорогие читатели! Если хотите поддержать меня, можно лайкнуть мой текст или оставить комментарий — это помогает развитию канала.
Также можно купить мои уже опубликованные книги на Ridero:
Сборник коротких и смешных рассказов «Люба, исполняющая желания»
Спасибо, что читаете и поддерживаете меня!