Алексей бережно взял на руки девочку. Малюсенькая, почти прозрачная, отнятая от матери, обреченная на вечную жизнь, она тихонько попискивала.
- Бедняга ты моя, - прошептал Алексей.
Егор, судорожно сжимая кулаки, отвернулся. Дарья прикорнула к стене, закрыв глаза. Ясный свет, окружавший Георгия, пропал. Он не спешил отнимать девочку от Пасечника. Вместо этого Георгий отошел к Черепу и склонился над ним. Изломанный Сергей, затихнув, лежал и уже не смотрел на свое сердце, сиротливо валяющееся в стороне.
- Потерпи, браток. Сейчас я тебя починю, - сказал он Черепицину.
- А стоит ли? – Серега с трудом разлепил ресницы.
- Не тебе судить об этом, - строго ответил ему святой воин.
Он подобрал сердце и несильно подул на него. Ошметки древесных стружек и налипшего песка исчезли, разрывы и трещины затянулись, и сердце забилось ровно, без перебоев. Георгий аккуратно вложил сердце в дыру на груди Сергея и опять легонько дунул. Рваная рана на теле Черепицина стала исчезать прямо на глазах.
- У Коти – боли, у собачки – боли, а у Черепа – не боли. Живи, богатырь, - улыбнулся Георгий, - ты нам нужен. Поднимайся. Отец Анатолий нас уже ждет.
- А ребята?
Георгий взглянул на то, что осталось от мужественных монахов.
- Отец Анатолий позаботится о телах, а души их уже на небесах. Они – герои!
- Я одного не пойму… Столько бессмертных, а парней не уберегли.
Георгий серьезно посмотрел на Сергея.
- Так ведь они не с белогвардейским отрядом сражались, надо понимать!
Сергей, почувствовавший прилив сил, все равно не торопился.
- А с этими – что? – кивнул он на Пасечника, Егора и Дарью.
- Они имеют право на выбор. Оставим их пока в покое. Бог все управит.
Сергей поднялся. Он с Георгием был почти одинакового роста. Отец Анатолий ждал их на пороге храма.
***
Пасечник поцеловал ребенка в лоб. Он оглянулся на Дарью. Казалось, что она совершенно равнодушна к своей новорожденной дочери. Проблески слабой надежды в душе Алексея погасли, как слабые огоньки на сырой древесине. Дарья – не Алла. Дарья – истинная воительница, настоящая слуга. Она не пойдет поперек своего Бога. У нее хватило сил наступить на горло всем своим мучениям, сомнениям и жалости.
Алексей встретился глазами с Егором. Тот ждал его взгляда, будто разрешения. Перехватив девочку у Алексея, неумело, неуклюже прижал ее к своей груди и не смог сдержать слез.
Пчелин подобрал с земли нож и присел рядышком с Дарьей. Она не двигалась, будто каменная статуя. Алексей коснулся ее плеча.
- Даша. Даша, девочка, очнись.
- Зачем? – спросила она. Голос ее, лишенный красок, казался безжизненным, мертвым.
- Нам разрешили попрощаться с малышкой. Посмотри на нее, Даша.
- Не хочу.
- Ты же - мама!
Дарья повернулась к Алексею. Глаза ее, опустошенные, бесцветные, вдруг наполнились слезами.
- Какая мама? Ее заберут, и я больше никогда не увижу своего ребенка. Иначе нельзя. Иначе – смерть!
Алексей поцеловал взлохмаченную голову женщины.
- Почему ты решила, что твоя девочка умрет? Вон, смотри, мужик твой какой здоровый вырос. Смотри, как он любит маленькую. А ведь все было так, как сейчас.
- Что – сейчас?
- Да все просто на самом деле. – Алексей показал ей нож. – Нужно всего лишь… убить меня. Ты станешь смертной и невидимой для ЭТИХ ЛЮДЕЙ. Они не смогут забрать девочку у тебя. Будете жить с Егором нормальной жизнью. Воспитывать дочку, ездить на курорты, ссориться со свекровью и копить деньги на новый холодильник.
- А ты умрешь?
- Да тебе какое дело до меня? – Алексей разволновался, раскраснелся, а синие глаза его потемнели, - что – я? Никто и ничто! Мне уже столько лет, и смысла в своем дальнейшем существовании я не вижу! Коптить небо? Не лучше ли провалиться в тартары сразу и без особых мучений? Вот падший удивится, - Алексей хмыкнул невесело, - поди, коньяк откроет на радостях.
Дарья молчала. Было видно, что она думает о чем-то напряженно. Потом она вновь взглянула в глаза Пасечнику.
- А что дальше? Что будет потом?
- Я не знаю, - растерялся Алексей, - но…
- Не будет никаких «но». К нашей дочери придут ЭТИ ЛЮДИ и вонзят нож в ее грудь. А мы всю жизнь будем ЗНАТЬ о том, что они все равно придут! Будем менять пеленки, водить ее в ясли, провожать в первый класс, наблюдать за тем, как она взрослеет и становится девушкой – и все время ЖДАТЬ! А потом, когда я стану старой, мой муж, все еще молодой и красивый, похоронит меня, маму. И останется совершенно один на всем белом свете! Вот какая «прекрасная жизнь!» будет у нас! Я не хочу, не желаю такой жизни!
- Я не знаю… Но Егор после того, как ты отдашь дитя, не сможет жить с тобой. Он все равно уйдет, он так воспитан смертной матерью. Убив меня, исчадие ада, ты получишь несколько лет счастья. Это немного, капля в море, но все-таки… Может быть, другие бессмертные сильнее, чем он. Но я просто очень хорошо знаю этого человека. Слишком хорошо.
Даша поежилась, будто ей очень холодно, хотя была одета в черную рясу, скрывающую ее ноги до самых щиколоток. Анатолий не нашел среди вещей женской одежды.
- Когда родилась маленькая дочка, и Анатолий перерезал младенцу пуповину, я почувствовала великое облегчение, хоть беги и нормативы сдавай. Батюшка сказал, что это нормально, но отдохнуть мне все-таки надо: роды оказались сложными, любая смертная после таких родов обязательно погибла бы.
А потом я посмотрела на свое платье и поверила ему. Оно насквозь пропиталось кровью. И постель вся в крови. И ряса отца Анатолия была такой – хоть выжимай. Если сейчас я тебя убью, то сразу умру. У моей девочки не будет мамы, а у Егора – не будет жены. И ему станет гораздо тяжелей пережить это.
Бессмертные, получив возможность оставить себе своих детей, начнут это делать постоянно: ты подал им свой пример. А любая женщина подаст пример мужу. Эта пара, другая, но кто-то из них обязательно станет правителями нового «улья» Падшего. И настанет конец времен. И виной всему – ты, «любящий отец»!
Пусть Егор будет меня презирать… Легкой смерти ты не получишь! Я остановлю это колесо, и Падший не получит матку в свое гнездо!
Она снова отвернулась от Алексея и затихла. Пасечник тяжело вздохнул, отбросил в сторону ненужный нож и направился к Егору.
- Она спит, - с улыбкой прошептал Егор, - посмотри: какая хорошенькая, какая крошечная…- он заворковал:
- Да ты моя куколка, моя девочка… Ничего, сейчас наша мамочка отдохнет, наберется силушек и покормит тебя, дочечка…
- Не надо, Егор, - сказал Алексей, - Дарья не будет ее кормить.
- Что? – глаза Егора, счастливые, яркие, вдруг непонимающе уставились на Алексея.
- Что тебе непонятно? Дарья отдает ребенка. Все.
- Это ее окончательное решение? Ну ты же сказал, что можешь…
- Ничего я не могу. Все решает мать!
- Я уговорю ее! Я заставлю! Я сейчас ей покажу малышку! Просто надо показать, и все! – Егор чуть ли не побежал к Дарье с ребенком в руках.
- Егор, не смей! – негромко окликнул его Сергей.
Егор оглянулся. Напротив него стояли Георгий, Сергей и Анатолий. Пасечник, как отверженный, застыл соляным столбом в сторонке, особняком.
Девочка в отцовских руках беспокойно завертелась. Тихий монастырский двор огласился громким криком потревоженного младенца. И тут Алексей метнулся к Егору.
- Давай, быстро! Они ничего не получат! – крикнул он, схватил младенца и побежал в сторону ворот.
Егор, растерянный, разом сдулся, осел на землю. Но Дарья, минуту назад лежавшая у стены монастыря, вдруг молнией метнулась за Пасечником.
- Это ты ничего не получишь, темный! – грозно воскликнула она и, догнав мужчину, вонзила нож ему прямо в спину.
Алексей остановился. Теряя силы, передал кричащую девочку матери.
- Я хотел, как лучше, - улыбнулся он и растаял, превратившись в серое облачко пара.
- Л-е-х-а-а-а-а-а! – заорал Егор.
Но Лехи больше не было на этом свете. Исчез Леха, испарился Пасечник, умер отец Егора.
Даша медленно приближалась к Георгию. Лицо ее, бледное, залитое слезами, лицо несчастной матери, было искажено мукой смертного. Адская боль вернулась. Она считала шаги и боялась оступиться.
- Принимай нового бессмертного, - сказала она, протянув дочь Георгию.
Георгий взял ребенка.
- С ней все будет хорошо, умница, - шепнул он Дарье. Солнечные лучи охватили его, заслонив ярким сиянием от остальных. Через пару секунд золотистое свечение исчезло вместе с Георгием.
Сергей улыбался счастливо. Егор, обхватив голову руками, сидел, скрючившись, на земле. Отец Анатолий с тревогой посмотрел на Дарью. Лицо ее, неживое, словно высеченное из мрамора, без единой кровинки, замерло. Она начала валиться на мягкую молодую травку.
Анатолий успел схватить Дарью на руки?
- Заводите машину! Быстро! Она умирает! – отрывисто приказал Анатолий.
Егор, будто от кошмарного сна очнулся. Вскочил на ноги, кинулся к Анатолию. Спрашивать о чем-то не было нужды: алебастровая белизна кожи женщины говорила сама за себя.
Сергей ринулся к бэхе, верно ждавшей хозяина за древними стенами. Несмотря на вмятины, все-таки она была цела, и двигатель не подвел. Анатолий бережно уложил Дарью на заднее сиденье. Егор обнял жену, пытаясь хоть как-то согреть холодеющие руки Дарьи.
- Город в сорока километрах. Гони. Может, и успеем, - негромко сказал Анатолий. Сергей включил передачу. Бэха рванула, уходя все дальше и дальше по лесной дороге, петляющей между вековых елей, от забытого суетными людьми монастыря.
Егор прижимал к себе Дарью, пытаясь отдать ей свое тепло.
- Дашутка, что ты? Ты что? Дашка, живи!
Он целовал ее алебастровый лоб, потухшие глаза, губы, руки, и шептал, шептал без передышки:
- Даша, Даша, Даша, держись, ты сильная, ты сможешь, потерпи…
Она на секундочку приоткрыла глаза и посмотрела на Егора.
- Хорошо как. Не больно. И не страшно совсем.
Серега, не жалея бэху, гнал по кочкам и лужам.
- Отец Анатолий, у нас есть шанс?
И тот, вперившись взглядом в лесную, испещренную колеями, дорогу, глухо ответил:
- Нет у нас больше шансов. Огромная, катастрофическая кровопотеря. Время ушло.
Егор не услышал слов Анатолия. Он верил в чудо. И, пока сердце Дарьи билось, как натруженный старый маятник, он надеялся на счастливый финал…
***
Дарью похоронили на тихвинском кладбище. Ирина Ивановна не присутствовала на траурной церемонии – находилась в реанимации с диагнозом «инсульт». Алла Леонидовна скорбно констатировала: похоронами Дарьи дело не закончится. Нужно выбивать место рядышком. Мать не хотела жить без дочери.
На Егора было страшно смотреть. Он безвольно слонялся по тихому старинному погосту. Бестолково натыкался на людей, на кованые ограды. Во время панихиды топтался где-то в стороне. Могильщики еле-еле удержали Егора, когда тот, оступившись, чуть не улетел в свежую, приготовленную для погребения усопшего, яму, выкопанную невдалеке от Дашиной могилы.
Сергей, поняв, что Алла Леонидовна управится сама, оставил ее, устремившись к Егору. Он жил в маленькой квартирке целый месяц, зорко следя за полубезумным мужчиной днем и ночью.
Алла держалась молодцом. Заметив, как задрожали губы сына при виде огромного плюшевого медведя, постаралась быстро вынести его из квартиры вместе с многочисленными баулами с подгузниками, пинетками и бутылочками. В ближайшем храме все это богатство приняли с радостью. Батюшка причастил настойчивую прихожанку и старался помалкивать: видно было, что за горе посетило ее семью.
Егор пришел в себя сорок дней спустя после гибели Дарьи. Взглянув трезвыми глазами на Сергея, спросил:
- Что ты теперь поделывать будешь, Серега?
- Продолжу свою работу. Как и раньше, - Черепицин звякал ложечкой, помешивая чай в кружке.
Аллы Леонидовны дома не было – ушла в больницу, проведать Ирину Ивановну. Она совсем забегалась в этот тяжелый месяц, и сама бы точно загремела на больничную койку, если бы не Серега, управлявшийся с хозяйством и с Егором не хуже профессиональной няньки и уборщицы по совместительству.
Егор несколько раз до чертиков напивался, приходилось Сереге брать на себя роль санитара. Однажды Егор чуть не разбил бэху, тайком вытащив ключи из кармана Черепицина. Он гнал автомобиль по федералке в сторону Питера, и Серега все-таки настигнул его, заплатив немалую сумму какому-то мужику, от нечего делать, согласившемуся на авантюрную погоню. Но «завихрения» потихоньку сошли на нет, и Егор больше времени проводил на кладбище, подолгу просиживая у могилы жены.
- Будешь детей у матерей отнимать?
- Нет. Я неблагонадежный. Буду в горячих точках под смертью ходить.
- А меня возьмешь с собой? Будем вместе ходить? – в глазах Егора светилась надежда.
Сергей собрал со стола кружки. Включил кран. Вода суетливо зашумела. Огромный двухметровый дядька в веселеньком фартучке Аллы Леонидовны смотрелся забавно. С посудой управлялся умеючи, и отправив в сушилку кружки и тарелки, ничего не разбил и не сломал. Вытер руки полотенцем и, вздохнув, не без труда, втиснулся за маленький столик.
- А ты о матери подумал?
Егор хмыкнул с иронией.
- А что мне сделается? Я же – птичка-феникс.
Сергей совсем по-женски разгладил скатерку, перед тем как положить свои ручищи, сложенные в пудовый «замочек» на стол. Судя по всему, разговор предстоял серьезный.
- Нет, брат. Никакая ты теперь не птичка.
Егор удивленно поднял брови.
- С чего это вдруг?
- С того это… Мать у тебя – смертная, и силу ты свою получал от отца. Но Пасечник мертв. Так что, получи и распишись, сынок… Дай Бог, лет восемьдесят проживешь, если на рожон лезть не будешь.
- Гонишь, Серега! – Егор не знал, радоваться ему этой новости или нет.
- А ты иди и в зеркало посмотри, - сказал Черепицин.
Егор вошел в ванную. Все та же стиралка, бьющая током (так и не купил он матери новую), махровые полотенца на сушилке. Три зубных щетки, и одна из них – Дашина.
В зеркале отражалось худое лицо в порезах от бритвы. Бледное мужское лицо с двумя морщинками, прорезавшими переносицу. Ранние морщины – не положено им находиться на лице молодого мужчины. На лице бессмертного…
На крючке висел пушистый, желтый как утенок, халатик Дарьи. Егор ткнулся носом в него – пахло «шанелью». Те самые духи, дареные Егором невесте в одну из счастливых зимних ночей. Егор заплакал, как малое дитя.
ЭПИЛОГ
Перед уходом из квартиры Аллы Леонидовны Сергей протянул Егору папку с документами.
- Нашел в машине. Пасечник приготовил их для… тебя. Хотел, чтобы ты спрятал свою семью здесь. Места глухие, далекие. Дом хороший, крепкий. Климат, так себе, конечно, Север, есть Север, но… Красиво там и спокойно. Душой там отдохнешь. Родина мамы твоей, кстати. Поезжай.
- Погожу пока, - ответил Егор, - но все равно, спасибо.
- Береги себя, парень! А я за тебя рад. Свободный ты теперь человек! Я буду молиться за тебя.
Они крепко обнялись и расстались, как оказалось, навсегда.
Прошло много лет. Егор где только не побывал за это время. Воевал в Чечне, два раза был ранен. После войны окончил курсы спасателей, и потом носило его по всему миру. Часто жалел о том, что не бессмертен – сколько бы людей удалось спасти от гибели только своим присутствием.
Но… Чудес больше не происходило. Жизнь неслась к колее рутины, в которую превратились бесконечные происшествия, аварии и катастрофы. Егор привык к смертям и уже не терял хладнокровия. Он так и не женился, не обзавелся детьми. Старенькая мама уже не мечтала о внуках, не надеялась и не говорила о своих надеждах сыну, приезжавшему в отпуск. Правда, он хорошо заботился о ней. И на том – спасибо.
Их квартирка по-прежнему дышала уютом и чистотой: свеженький ремонт, новые окна, новая стиральная машинка, новая мебель и занавески. Все было сделано для Аллы Леонидовны. Все, кроме крючка, на котором так и остался Дашин халат. Убирать его Егор не разрешал, и Алла Леонидовна стирала его тайком от сына.
Ирина Ивановна выкарабкалась, и заботы Аллы не убавлялись. Ирочка нуждалась в уходе, могила Даши – тоже – дел хватало. Где бы еще здоровья взять? В последнее время ее донимали боли в колене. Сначала она грешила на больные суставы. Обследоваться не торопилась, и в поликлинику отправилась, когда уже не смогла ходить без палочки. Оказалось – поздно. Операция шла за операцией, и впереди – никакого просвета. Егору пришлось оставить командировки, чтобы выхаживать обеих пожилых женщин.
Алла Леонидовна ушла тихо. Казалось, она просто уснула. Смерть омолодила ее, одухотворила ее лицо. Егор чувствовал, как рвется что-то важное, связывающее его с чем-то счастливым, прекрасным. Может, с детством?
Да. С беззаботным, ярким, веселым, НОРМАЛЬНЫМ детством обычного советского ребенка, гогда деревья были большими, трава зеленой и никаких бедствий, творящихся вокруг. Никаких Падших, Пасечников, бандитов, олигархов, вороватых чиновников, продажных ментов, Ряженых, оборотней и прочей нечисти… Просто жизнь. Хоккейная коробка во дворе, карусели в парке, школьные друзья, каникулы в деревне у бабушки, зарница и мороженое в киоске.
А теперь мамы не было, и все хорошее она унесла с собой.
Через месяц Егор похоронил несчастную тещу. И положил ее рядышком с Дарьей и Аллой.
- Ну, девоньки, лежите спокойно. Отмучились вы, отстрадали, - Егор положил цветы на могилы. Присел на скамеечку, зажег лампадку. Выпил рюмку водки.
В голову пришло воспоминание: мама смотрит на него ласковым, все понимающим взглядом, пока он трескает жареную картошку.
- Ты должен встретиться с Дашей, сынок. Она – хорошая.
«Хорошая, мама. Хорошая, не сомневайся даже» - подумал Егор.
Он уже все решил. В рюкзаке лежали документы на дом. Поезд на Архангельск отходил в 4.15.
***
Печка весело потрескивала березовыми дровишками, как озорная девчонка, без труда щелкавшая белыми, крепкими зубами лесные орехи. Еще пара поленьев, и в доме начнется адская жара. Лучше не надо.
Егор провел пальцами по лезвию косы – острая. Раздевшись по пояс, принялся выкашивать бурьян и крапиву, густо поросшую вокруг избы. Тучи встревоженных мошек и комаров сразу облепили лицо. Ерунда какая. Ему ли останавливать работу из-за всякой мелюзги?
Зря. Уже через несколько минут лицо покрылось волдырями, глаза заплыли. С психу он чуть не сломал косу об колено. Опустил голову в дождевую бочку, чтобы хоть немного успокоить противный зуд.
- Здравствуйте, - услышал он женский голос. Какая-то старушка в белом халатике и в платочке облокотилась о ветхие штакетины покосившегося забора, - что же вы так разоблачились? Слепень заживо сгрызет!
- Здравствуйте. – Егор быстренько надел рубаху и подошел к ограде.
- Вот у вас рубаха то белая. В ней бы и косили. Гнус белое не любит. Я без халата в огород не выхожу. Легко и хорошо, - лицо у женщины, как яблочко наливное, приятное, с хитренькими морщинками в уголках глаз. Не такая и старая эта бабулька, оказывается, - Меня бабкой Верой здешние кличут. Значит, вы наш новый сосед?
- Значит, сосед, - улыбнулся Егор, - будем знакомы.
- Ну, и Слава Богу. Я самовар поставила. Оладушек с утра затворила. Стынут. Пойдемте чай пить? – Вера так легко и доброжелательно разговаривала, что отклонить столь радушное приглашение не представлялось никакой возможности. Егор согласился и последовал за соседкой.
В горнице у бабы Веры вкусно пахло печеным. Отмытые до блеска полы были устланы разноцветными дорожками. Чисто, свежо, хорошо!
- Проходи, не стесняйся, что застыл? – спросила Вера Егора, топтавшегося у порога.
- Так, это… Намыто у вас… - Егор не мог прошлепать в избу в резиновых «баретках» с налипшей к подошве травой. Да и разуться неудобно – без носков, босиком…
- Да скидывай ты чуни свои, эка невидаль. Я тоже люблю босой по полу ходить. Ноги, они дерево любят, - баба Вера успевала болтать с Егором и одновременно выставлять кружки, перекладывать с огромной сковороды томившиеся в масле оладьи, куда-то вихрем унестись, чтобы вернуться с банкой только что снятых сливок, желтоватых, таких густых, что ложка стояла.
Егор взял один оладий, другой. Шлепнул в свою тарелку сливок. Попробовал и… ахнул: как вкусно. А потом, слушая воркотню бабы Веры про «очень вредного куркуля Сашку», словно в небытие провалился, очнувшись только тогда, когда у ополовиненной кружки с чаем стояли абсолютно пустые блюдо из-под оладий и банка из-под сливок.
- Люблю, когда мужик с аппетитом ест! – крякнула баба Вера, - любо-дорого глядеть. А моя-то Надька все на диетах сидит. Ждешь-пождешь ее, варишь, печешь, а она приедет и нос воротит! Тощая, прости Господи. Молодежь…
- А кто вам Надька, дочка? – Егор, смущенный своим нечаянным вероломным обжорством, тихонько прихлебывал чай.
- Внучка. С утра должна была из города явиться. Запоздала, поди. Все кавалеры на уме. Ты-то, я смотрю, не обзавелся?
- Нет, - коротко буркнул Егор, тяжело выкарабкиваясь из-за стола,- Спасибо вам, теть Вера. Давно так славно не обедал. Ну, я пошел.
- Сиди. – скомандовала Вера, - сиди и жди.
По спине Егора пробежал холодок: «Что за?»
- А то. Ты что думаешь, на вольные хлеба сюда приехал? Ждали мы тебя всей деревней. – Вера странно молодела на глазах, - вы, дураки, ничего не понимаете, и понимать не хотите! За секту нас считаете! Натворите дел, а потом медленно умираете! Вот теперь сиди, обморок, и жди.
- Слушайте, вы! Чего вам надо? Я завязал! И в ваших разборках теперь не участвую! – Егор начал понимать: ничего не закончилось, и его персональный ад продолжается.
Но почему? Им зачем он сдался? Что за…
На улице зашуршали шины подъезжающего автомобиля. Хлопнула дверца, и послышались чьи-то легкие шаги.
- Смотри, - строго сказала Вера.
Открылась входная дверь.
- Привет, бабуля. Э… Здравствуйте… - колокольчиком зазвучал девичий голос.
Егор медленно, очень медленно повернул голову.
На пороге стояла… Дарья. Юная, сияющая Дарья. В простеньких джинсиках, с кокетливым хвостиком на маленькой головке. Смеющиеся глаза удивленно смотрели на его, Егора.
- Вот, Надюша, вернулся твой батя из своих злоключений! – улыбаясь, сказала Вера.
***
Женщины убирали посуду со столов, расставленных на широком дворе Некрасовых. Молодежь убежала к озеру. Сам Сашка Некрасов о чем-то яростно спорил с председателем.
Вера с Егором сидели на завалинке, любуясь огромной чашей ночного неба, сплошь усыпанного крупными августовскими звездами.
- Даже не верится, что скоро все это закончится, - медленно проговорил Егор.
- Да я сама верить не хочу. Но что делать…- ответила ему Вера.
- Слушай, Виренея, но в поселке очень много таких, как я. Не только бессмертные здесь живут.
Виренея устало вздохнула. В ее глазах отражалось сказочное небо.
- Смертные тоже нужны. Отец Сергий распорядился так. Видно, Богу угодно, чтобы мы все вместе встретили конец времен.
- Отец Сергий? Серега Черепицин? – Егор чуть не задохнулся от волнения.
- Отец Сергий, Егор, - строго поправила его Виренея, - не вздумай его при людях Черепом назвать. Ляпни мне только!
Он трудный прошел путь. Он теперь при нас. Видишь, приказано было общину здесь создать. Отсюда и пойдет весь род человеческий. Плохой ли, хороший, не нам решать. Нам только ждать осталось. Ждать и детей воспитывать, - Виринея поднялась, отряхнула юбку, - Иди отдыхать, Егор. И я спать пойду. Надька, паразитка, с Васькой до ночи прогуляет. Тя-я-я-я-нет ее к нему… Ох. Завтра к председателю сходи, насчет работы. Не затягивай.
- А что я тут буду делать?
- Строить коммунизьм, - рассмеялась Виренея.
Егор отворил дверь своей избы. Глаза слипались от усталости. Скорее бы рухнуть в кровать. Слишком много событий за сегодня. Слишком много. А, самое главное, дочка тут, рядышком. Нагуляется она со своим Васькой, нарожает кучу ребятишек, а те – еще кучу ребятишек. А уж Егор постарается прожить побольше, чтобы успеть воспитать хоть одно поколение. И потом не дрогнуть перед лицом смерти. Ведь жизнь все равно продолжиться на этой земле, но уже без погани, облепившей ее со всех сторон. Разве это не счастье. Он рухнул в постель, готовый провалиться на мягкое дно крепкого, забывчивого сна, как услышал легкий стук в дверь. Заставил себя подняться, подгреб к порогу и… был облаплен здоровенными, до боли знакомыми ручищами.
- Привет, Егорка! Писнул малехо? Или ничего?
Медвежьи объятия мяли грудную клетку Егора. Друг! Единственный друг на всем белом свете!
- Здоров-в-о, Черепуха! Как же я рад тебя видеть! – воскликнул счастливо Егор.
КОНЕЦ ПОВЕСТИ.
Послесловие.
Стройка кипела вовсю. Бульдозеры работали днем и ночью.
А так всегда бывает. Власти зашевелятся только после хорошего пинка под задницу. Не хватает жилья в городе, земли – в обрез, зато почти в центре пустует несколько гектаров. Огромная территория – приют бомжей. И как, скажите на милость, чиновники умудрились ее «про…моргать».
Ничего, если действовать по прямой схеме, без разномастных подрядчиков, субподрядчиков и прочей шелупони, к январю пустырь превратится в дивный культурный центр Северной Столицы. Зазвенит Петербург, прославится на весь мир! Сюда сбегутся туристы, журналисты, все, кто верит в прогресс и силу человеческого разума! Московские градоначальники подтяжки съедят.
Человек в идеальном, с иголочки, костюме, смотрел на стройку из окна роскошного автомобиля. От волнения у него даже очки запотели. Он снял их, аккуратно протер линзы, и снова водворил на нос.
- Нет, все таки, Он – Гений! – думал человек, - именно отсюда пойдет великая слава Его! Что же, тем хуже для всех остальных. Впереди – Великая Битва. Это так оригинально: начинать Великую Битву в «колыбели революции».
- Олег, поехали, - лениво приказал человек в очках.
Водитель послушно завел двигатель. Огромный джип с тупорылой, крокодильей мордой мягко, по-кошачьи заурчал. Острый коготь на пальце левой руки водителя постукивал в такт веселой мелодии, льющейся из динамиков. Она очень ему нравилась. Ему вообще все это очень нравилось…
Автор: Анна Лебедева