Дочитав последние строки, Павел Шатунов закрыл книгу, надпись на обложке значилась «Мои университеты», автор – Максим Горький. Из райкома недавно пришла оказия, среди всего прочего – шахматы, литература разная, чтобы не скучал таёжный народ. Читали эту книгу, как и все остальные, по очереди, а потом обсуждали, разбирали, что поняли. Декабрьский вечер 1930 года в маленькой хибарке посреди глухой алданской тайги шёл своим чередом. Пятеро мужчин и одна женщина – стряпуха, «мамка», как её называли геологи, отдыхали после напряжённого рабочего дня.
Золотая промышленность едва зарождалась в этом краю, но набирала быстрые темпы. Шла первая пятилетка, необходимо было увеличивать добычу золота. Нередко геологами становились вчерашние рабочие, осваивали необходимые знания с помощью старших товарищей, например, приходивших сюда с бодайбинских приисков. Шатунов сам был из простых работяг, а недавно был выдвинут смотрителем – писал отчёты, вёл табели и шурфовочные журналы. Под его руководством трудились четверо: Новгородцев, Чернов, Валуев, Коноплин. Жили все в одном домике, да «мамка» на хозяйстве
- Эх, надо бы написать Горькому, как мы здесь работаем, - мечтательно протянул Павел. – Он по стране советской сколько ездит, и к нам бы на Алдан заглянул?...
- Да, может, и не приедет, так хоть ответ написал бы – ой, все о нас только и будут говорить! - совсем молодой их товарищ Коноплин улыбнулся, запустив руку в копну кучерявых волос.
- Да брось ты, не ответит он, тебе говорю, - приподнялся с нар здоровяк Новгородцев.
- Ты чего удумал-то, Павел? До тебя ему что ли в той Италии, да и нездоров он, - поддержала из угла статная полная женщина.
- Молчи, мамка, не бюрократ он какой, несмотря на то, что за границей живёт. Он же наш писатель – вон сколько всего натерпелся, пока в люди-то вышел, - защищался Шатунов, кивая на только что прочитанную книгу. - А ну, давай сюда бумагу и чернила, - скомандовал он Коноплину.
Господин товарищ Горький
Все сели вокруг маленького столика, сбитого из двух чурбаков, поперечной палки, на которую положили вытесанные из толстого леса доски. Для устойчивости с одной стороны доски прибили к стене. Вообще, золоторазведчики устроили свой быт как могли, чтобы пережить жестокую якутскую зиму: в срубе настелили пол и потолок, утеплили последний насыпанной сверху землёй, маленькие, 60 на 60 см окна затянули белым полотном. Всё это помогало сохранить тепло.
«Товарищ Горький!» - сразу начал Павел и задумался, а затем продолжил, обмакнув перо в чернильницу: «Надеемся, вы не разобидитесь, что назвали вас товарищем, а не господином. У вас ведь в Италии всё ещё господа. А я, право, даже не могу набраться духу, чтобы выразить серьёзно – господин!»
Шатунов «рассказывает» Горькому: «Работа наша – золото ищем. Нас государственный золотопромышленный трест послал в разведку, ключи и речки разведывать, ищем новые залежи золотой россыпи». Написали подробно, как бьют шурфы, делают проходки, что норма продуктов большая, всего хватает: «хлеба и крупы ещё остаётся, мяса нам дают 30 фунтов в месяц, масла сливочного 2 фунта, сахару пять ф. в месяц, хлеб хороший – полубелый, живём, в общем, хорошо». Заговорив о продовольствии, Павел глянул на женщину, которая пристроилась у края стола, и продолжал:
«Вот «мамка» у нас и та спорит, что вы не напишете письмо нам – таёжникам, - женщина недовольно фыркнула. – «Мамка» - это местное приискательское название, значит стряпка, что ли, для нас она готовит пищу и стирает бельё. Для всех она является мамкой, для кого готовит». Женщина, которая только что оглядывала это сборище скептически, улыбнулась: ну вот, о ней теперь узнает сам Горький! Но на всякий случай всё же погрозила кулаком Шатунову. Павел оглядел своё творение: то тут, то там кляксы, где-то буква не удалась, где ошибку пришлось исправить – не получилось гладко-то. «Надо бы извиниться, - подумал он и добавил: «С помарками написали – извиняй». Что бы ещё написать? Так не хотелось на этом письмо заканчивать.
- Ты спроси, какую нам литературу выписать, чтобы мозг развивала, да и вообще, чему учиться, чтобы писателем стать, - заглядывает через плечо стройный Валуев, увлёкшийся книгами не на шутку.
Отобразив на бумаге пожелание товарища, Шатунов делает приписку: «писать можешь доплатным письмом, мы люди не бедные, сбережённые деньги лежат, выпивать мы не пьём, не заразились этим, не как старые приискатели».
- А ещё про оленей наших надо написать, - подал идею вихрастый Коноплин, уж очень ему нравились эти труженики с забавными добрыми мордами. 2 пары оленей подвозили лес к линии пожогов, которые делали для того, чтобы оттаять мерзлоту. Так появилось в письме ещё несколько строчек про их живность, а затем про то, что геологи – народ кочевой, пошлют работать на новом месте – там опять быт обустраивай. «Ну – всего хорошего, мы немножко заболтались, выдернули у вас ценное время. Ещё раз просим об ответе, - дописал Шатунов. Поставил свою подпись, рядом подписались Новгородцев, Чернов, Валуев и Коноплин. Указали дату – 27 декабря 1930 года.
«Павлу Матвееву Шатунову с товарищами и «мамкой»
Так начал свой ответ Максим Горький. Что уж за почта работала в то время? Пожалуй, быстрее, чем нынешняя авиа. Ведь за ответ далёким золоторазведчикам зимующий в Италии Максим Горький сел уже 23 января 1931 года, меньше чем через месяц после отправки послания из глубокой, почти непроходимой тайги. Поёжившись, потерев одна о другую руки, словно замёрзшие на морозе, писатель представил себе эту маленькую хибарку, в которой горела керосинка или свеча, где выводили строки своего письма эти искренние и наивные люди. Писатель вдыхает тёплый морской воздух. Какая уж тут на Средиземноморском побережье зима? Конечно, это не то что в морозном Якутском краю.
Неугомонный Горький тут же представляет себя среди этой работящей братии: «вот получил ваше письмо и очень захотелось прыгнуть к вам, в тайгу, шурфы с вами бить, костры разводить, товарищески побеседовать, - работать я люблю, костры разводить – тоже люблю. А уж не прыгнешь! Шестьдесят три года, и хотя работоспособность не падает заметно, ну, а всё-таки одолевают кое-какие стариковские немощи, да и время не такое, чтобы «прыгать», время становится всё строже, требует к себе напряжённого внимания, возлагает на советского писателя обязанность смотреть «в оба глаза».
О чём это Горький? Вернувшийся после эмиграции в новую страну в 1928 году, он непрерывно встречается с людьми. Выступает на встречах и собраниях, ездит по городам и весям СССР. Он поражён трудовыми свершениями советского народа и старается не замечать набирающие силу негативные явления сталинщины – подавление свободы личности, прав человека. И всё же на зиму вынужден вновь уезжать в Италию - поддерживать подорванное в годы молодости здоровье. Мягкий средиземноморский климат, морской воздух – всё это должно помочь Горькому.
В Италии в это время зарождается фашизм, да и в целом в Европе обстановка напряжённая. Горький в письме золоторазведчикам делится своими наблюдениями, сравнивает жизнь капиталистического, «буржуазного» мира с жизнью молодого советского государства. Понятно, в чью пользу это сравнение.
Он даёт завет рабочим: «каждый грамм золота, которое вы, товарищи, добудете в тайге нелёгким трудом, - пойдёт на облегчение жизни рабочих и крестьян, единственных хозяев страны, а строительство таких ловцов стихийной энергии природы, как Днепрострой, Ангарастрой и т.д.».
«А «мамка»-то ошиблась, - я ответил! Пусть она за эту ошибку поплатится, - накормит вас особенно вкусным обедом, - Горький улыбается, - выводя эти строки, - хорошо бы, товарищи, пообедать с вами!» - писатель представляет себе вкус свежезажаренных рябчиков, которых наверняка бьют ребята в щедрой тайге.
Пожалуй, Горький и не мог иначе. В архиве писателя хранится больше 13 тысяч писем, полученных им; по ориентировочным подсчётам, сам он написал за свою жизнь около двадцати тысяч писем. Свыше 10 тысяч из них нам известны, в том числе сохранилось 8 тысяч автографов.
Несмотря на свои сетования в письме к золоторазведчикам, ни одно из писем он не оставлял он без внимания (а ответы занимали подчас много страниц). "Постепенно превращаюсь в "письмописца", - шутил Горький. - Справедливости ради необходимо, чтобы в некрологе моём было сказано: Всю жизнь, ежедневно, несмотря на погоду, он писал письма..." С одинаковым интересом читал он письмо и от всемирно известного писателя и от простого рабочего, недавно овладевшего началами грамоты.
По-своему удовлетворил Горький и просьбу Валуева - отправил искателям золота журнал, а также пообещал, что из Москвы им вышлют книги, одна из них – «Борель» Петрова – рассказывала о восстановлении золотого прииска. Серьёзно и возвышенно звучат его слова в конце письма: «Вы, героические рабочие люди Союза Советов, накапливая знания, обязаны делиться ими с тем, кто знает меньше вас, - это ваш товарищеский долг. Итак, учитесь и учите, а я всегда готов помочь вам всем, чем могу. Спасибо за хорошее письмо». А потом уже шутливо Горький подписывает: «Крепко жму ваши лапы». И ответ великого пролетарского писателя отправляется в обратный путь, чтобы вскоре о нём заговорили на Алдане.
Шуму письмо, действительно, наделало много. Оно было опубликовано в «Алданском рабочем», его знали и обсуждали практически все, кто жил и работал тогда на Алдане. Под заглавием "Ответ Максима Горького Павлу Матвееву Шатунову с товарищами и "мамкой", было также напечатано в газете "Известия ЦИК СССР и ВЦИК" в номере 89 от 31 марта 1931, а также в мартовском номере журнала "Наши достижения". О нём, как будто бы, спросил у алданских золотодобытчиков М. И. Калинин на встрече в Москве в 1932 году. И когда услышал ответ, что это письмо так знаменито, обещал «Обязательно передам Горькому. То-то будет рад!». Этот факт упомянут в сборнике «Свет над тайгой» (Якутск, 1974), посвящённом 50-летию золотой промышленности Якутии.
«Письмо золоторазведчиков» с ответом писателя вошло в собрания сочинений Горького. А вот в Алдане оно, судя по всему, не сохранилось. По крайней мере, ни в районном архиве, ни в краеведческом музее такого документа нет.
Ирина Виноградова.
