После проведённых нескольких дней в хирургии меня отправили на приём к психиатру-психологу, который задав стандартные вопросы, довольно быстро определил, что я просто "кошу" от службы. Профессионал! Что и говорить!
- Всё, свободен! Будешь дальше продолжать службу.
Я ему пытался что-то доказать, но он меня и слушать не хотел:
- Война на Кавказе идёт, а ты решил дома отсидеться? Будешь служить!
Мой план в полной мере не удался. Не то, чтобы я боялся попасть на Кавказ. При любой возможности я бы сразу туда пошёл, чтобы только не вернуться опять в этот кошмар, который творился в эскадрильи. У меня появилось время как следует подумать над своим положением и что я могу предпринять в данной ситуации. Хотя, конечно, от меня, как я думал, мало что зависело. Начальник хирургии, куда меня положили, предложил мне, чтоб не есть хлеб даром, опять пойти работать в реанимацию. На что я ему ответил:
- Я не против.
- Я поговорю с начмедом, чтобы он тебя взял.
Надежды на то, что начмед согласится, было мало. Ещё была свежа в памяти история с закисью азота. Но, как ни странно, начмед согласился, хотя сразу предупредил, мол, ещё раз и отправишься в часть. Санитарка, тётя Валя, встретила меня как родного. Работы в отделении прибавилось. Начали поступать раненые из Чечни. Мой напарник был парень, которого готовили на комиссию для отправки домой. К сожалению, за прошедшие года , его имя стёрлось из моей памяти. Было он тихий, незаметный. На его лбу и кистях красовались огромные шишки, которые долгое время не рассасывались, были просто каменными. Всё это последствие питания, армейских «лосей» и табуреток.
Ярких событий не происходило. Была рутинная работа. Длинная череда операций и уборок. В конце коридора в закоулке перед лестничным маршем специально для меня поставили кровать, чтобы я не ходил в отделение и не терял зря драгоценное время. Как говорится, всё для тебя, только работай. В реанимации с больными спать запрещалось, вот и пришлось переехать в коридор.
Мне, как санитару, приходилось присутствовать на самых разных операциях. Очень часто вытаскивали осколки и пули из раненых, с применением передвижного рентгеновского аппарата. Бывали случаи, что во время оперативного вмешательства снимки приходилось делать по нескольку раз. Пули блуждали в организме, их сложно было поймать. Как-то к нам поступил капитан средних лет с осколочным ранением головы. Я его готовил к операции и уже положил на каталку.
- Как ты умудрился осколок в затылок поймать? – спросил его начмед, проходящий мимо в предоперационную.
- В окно граната прилетела, вот я её и швырнул обратно. Всё равно осколком задело.
- Ну вот! – радостно сказал начмед, – а говорят, что мы воевать не умеем! Не переживай, капитан. Подлатаем тебя, будешь как новый. Мы с тобой ещё повоюем!
Офицер улыбнулся и я покатил капитана в операционную.
На операции было очень много крови. Из головы его достали осколок, рассверлили рану, убедились в отсутствии повреждения мозга и залили дырку воском, а потом зашили. Капитан и вправду быстро пошёл на поправку. Но так благополучно было не всегда. Ваня мне рассказал печальную историю, которая произошла за время, пока я , как он выразился, прохлаждался в части. В реанимацию поступил офицер, с осколочным ранением головы. Он находился в коме. Чтобы раненый не умер от кровопотери, в полевом госпитале Ханкалы ему заткнули синус тампонами. Синус - это то место в мозгу, где постоянно, как в ванночке, находится кровь. Естественно, пока его везли в Екб, в ране всё начало гнить. Когда его привезли, начмед сокрушался:
- Ну конечно! Заткнули рану вместо того, чтобы сделать как надо, а нам теперь расхлёбывай!
После операции офицера положили на антипролежневую кровать и ждали, когда парень выйдет из комы. Но он не выходил. Процессы, начавшиеся в мозгу, были необратимы. Его организм боролся. Ему ставили желудочный катетер и кормили через трубочку, но, несмотря на принятые меры, тело офицера высыхало. Через месяц его сердце остановилось. Когда его перегружали на каталку для отправки в морг, то по ваниным ощущениям, пациент весил не более двадцати килограмм, хотя, когда поступал в госпиталь, был за сотню.
Однажды событие, которого я ну никак не ожидал. К нам поступил Влад Гусев. Тот самый, с которым я в предыдущий раз здесь работал. У него была тяжёлая форма гепатита и требовалась срочно оперативное вмешательство. Если я не ошибаюсь, ему требовалось удаление желчного пузыря. У меня было довольно странное ощущение, какое то жутковатое. Вот ты некоторое время работаешь в операционной, готовишь людей на операцию и вдруг - хлоп! - сам оказываешься привязанным к операционному столу. Какой то круговорот получается. Мне на секунду показалось, что меня тоже ждёт такая же карма! Но этого, конечно же не произошло.Ему сделали операцию и в реанимации он задержался ненадолго и, как только пришёл в себя, отправили в палату выздоравливать. Влада я больше не видел. Его скорее всего комиссовали после такой серьёзной операции. Но через некоторое время к нам поступил ещё один Гусев. Имени я его, к сожалению уже не могу вспомнить. Кажется он был после тяжёлого ранения в живот, которое получил в Чечне. В первой версии публикации я эту деталь упустил из воспминаний и соединил совместно Влада и этого Гусева, но потом мне показалось, что я припоминаю, что это было два разных Гусева. Не знаю. Может быть, моей психике так справиться гораздо легче, но я припомнил, что второй Гусев всё таки был. После операции его оставили в реанимационной палате, он пришёл в сознание, и мы с ним немного поговорили. Ему было тяжело, и я не стал его беспокоить. Через пару дней ему сделали ещё одну операцию, после которой он уже не пришёл в сознание. Я за ним ухаживал некоторое время. Его подключили к аппарату искусственной вентиляции лёгких, который прерывисто шипел, и к кардиографу, равномерно отпикивающему сердечные ритмы. Начмед принял решение сделать ещё операцию, но это не помогло. Состояние другого Гусева только ухудшалось. В один из вечеров мы с моим напарником сидели в сестринской и разговаривали с дежурной Олей. Вдруг Оля подняла указательный палец и сердито сказала:
- А ну-ка тихо! Молчать всем!
Мы недоумённо заткнулись. Из реанимационной палаты доносился непрерывный писк кардиографа.
- Гусев умер! – воскликнула она.
Мы все сорвались с места, побежали к нему. Через мгновение после нас в палату влетел дежурный врач:
- Дефибриллятор, бегом!
Я его уже подкатывал к кровати. Реанимационные мероприятия не приносили никаких результатов. Дежурный врач с медсестрой Олей пытались запустить сердце пациента. И снова, и снова. Вводили адреналин и ещё какие-то препараты, но всё оказалось тщетно. Оно не запустилось. Зловещее пищание кардиографа не прекращалось. Дежурный врач вытер пот со лба и сказал:
- Похоже это всё. Констатируй смерть. Сейчас время 20:13. Мы сделали всё, что могли. Отключай, - и кивнул медсестре на подключенную аппаратуру. Оля её отключила.
В палате повисла звенящая тишина. Тишина до такой степени зловещая, что меня оглушило. Сложно описать состояние пустоты в моей душе, которое в тот момент возникло. И, хотя я готовил себя к такой ситуации, всё равно, это было неожиданностью. Такое развитие событий мне казалось несправедливым. Несправедливо то, что к этому молодому парню, выжившему на поле сражения хотя и получившему тяжёлое ранение пришла старуха Смерть с косой и забрала его к себе здесь, в палате реанимации свердловского госпиталя внутренних войск. В месте, где была мирная жизнь. Смерть парня оказалась эхом далёкой для нас войны, докатившимся в мирный город. Таких смертей было тысячи и, скорее всего, эхо этой войны докатилось до самых окраин нашей необьятной родины. Смертей было тысячи. По официальной оценке контр-террористическая операция забрала жизни более 7200 жизней солдат российской армии и внутренних войск МВД. И это не считая мирных жителей! Но это я узнал уже потом.
- Нет, нет! Это какая то ошибка! Этот парень достоин большего. Ему нельзя умирать! Тут Бог что-то напутал! - путалось в моей голове. Но у Всевышнего свои планы и они с нашими зачастую идут вразрез. Смерть - это так странно, так нелепо… И так страшно....
Довольно часто мне приходилось бегать по госпиталю, выполняя всякие мелкие поручения. Я несколько раз сталкивался с военным пенсионером, дедом, который лежал у нас после резекции желудка и был весьма вреден и привередлив. Он на меня как-то странно смотрел. А в последний раз подошёл и сказал мне:
- А ты не в реанимации работаешь?
Понятно. Он меня не сразу узнал. Отсюда и эти взгляды. Я вспомнил, как дед капризничал, лёжа в реанимации.
- Ну да! – ответил я.
- Я лежал у вас, помнишь? С желудком.
- Ну конечно, помню, как такое забудешь!
- Меня выписывают скоро. – дед, помявшись, продолжил, - Слушай, мне так неудобно! Вы меня выхаживали, а я доставал вас. Прости.
- Не стоит. Это у нас работа такая. Я понимаю, какое было ваше состояние. Это нормально.
- Всё же хочу поблагодарить вас ребята за то, что вы сделали для меня. Спасибо.
- Пожалуйста. Выздоравливайте! - я улыбнулся.
Было приятно осознавать, что наш тяжёлый труд санитаров иногда вознаграждается спасённой жизнью. Мы с Владом выходили тяжёлого больного, который теперь практически здоров. Это была победа. Я, несомненно, должен был оповестить об этом Влада, чтобы его тоже обрадовать. Я было рванул в реанимационное отделение, и тут до меня дошло, что Влад-то наверное уже на гражданке! И поделиться этой новостью я с ним не смогу теперь уже никогда. Адресами мы с ним не обменивались. Накатила волной тоска. Улыбка сползла с лица. Я помрачнел. Развернулся по направлению к реанимационному отделению и пошёл по своим "санитарным" делам.
В работе дни пролетали незаметно. Подходило время к выписке. Тётя Валя возмущалась:
- Сколько можно над солдатами издеваться? Почему они тебя не комиссуют?
Но она не хотела терять помощника.
- Да не переживайте. Возьмут на моё место другого.
- Ох, не понимаешь ты! Его же заново обучать нужно будет. А вдруг лентяй попадётся? Сколько раз такое было!
Я был польщён, что меня и мой труд ценили. Но порядки неумолимы. Пришёл день выписки. Меня, переодели в потёртый камуфляж и отправили в эскадрилью для дальнейшего прохождения воинской службы.