В 2000 году на Архиерейском Соборе РПЦ был принят неоднозначный документ, который скорее можно воспринимать как некое эхо прошлого, чем как некую новую веху в новейшей истории РПЦ. По сути, в нём нашла отражение архаичная точка зрения руководства РПЦ на христианский мир, именуемый «инославным». Для начала оговоримся, что данный термин используется в отношении христиан, не входящих в православную церковь, но исповедующих веру в Христа с соблюдением базовых для всего христианства догматических установок (вера в Святую Троицу, во спасение и т. д.), при этом его содержание довольно широко, так как в этот круг входят и церкви, довольно давно обособившиеся от мирового христианства за счёт принятия особой догматики (например, монофизитство – вера в единую сущность Христа, признающая его только Богом, но не богочеловеком, общая для ряда древневосточных церквей – Эфиопской, Коптской и т.д.). Стоит упомянуть, что для обозначения лиц, не исповедующих христианство, используется иной термин – «иноверие». Так или иначе, термин «инославие» с точки зрения семантики несёт негативный окрас: предполагается, что «инославные» славят Бога как-то не так, якобы не совсем правильно. По идее, от использования такого рода терминов в XXI веке нужно отказаться, но, видимо, дань традиции для руководства РПЦ дороже доводов здравого смысла.
Читая данный документ, можно подумать, что написан он не в XXI веке, а на основе Соборного Уложения 1649 года и Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года. И там, и там существует негативное восприятие других направлений христианства, правда сейчас это хотя бы не считается преступлением со стороны государства (ст. 195, 196 Уложения 1845 года). Однако для РПЦ такой огромный промежуток времени, как почти 200 лет, не имеет никакого значения, что довольно печально. Мир очень сильно изменился, и современные вызовы, обращённые ко всему христианскому сообществу, являются общими для всех христиан. Не говоря уже о том, что в частной жизни не существует никаких разумных предпосылок для обособления христиан друг от друга из-за чисто догматических расхождений между церквями, но и восприятие каких-либо различий, имеющихся между христианскими конфессиями, в качестве непреодолимых противоречий уже считается анахронизмом, основанным на утративших смысл спорах. И смысл этих споров утрачен не потому, что сейчас догматика христианской веры якобы не важна и ей можно пренебречь (что является ошибкой и не соответствует действительности, хотя такое обвинение часто слышится в адрес Римской Церкви), а потому, что в настоящее время между христианскими церквями не существует столь напряжённых отношений, какие по тем или иным причинам складывались ранее. Однако, увы, здравый смысл, к которому взывают думающие люди, остаётся без внимания.
Пора перейти к конкретным положениям документа. Основные интересующие нас пункты расположены в главе 2. Так, признавая необходимость восстановления утраченного единства (п. 2.1., 2.2.), РПЦ упорно утверждает, что иные направления христианства могут быть объединены только путём присоединения к православию (п. 2.3.). Однако в текущих условиях неясно, как будет осуществляться данное объединение. Прекращение евхаристического общения между РПЦ и Константинополем, а также рядом автокефальных православных церквей, явившееся следствием предоставления патриархом Варфоломеем I автокефального статуса ПЦУ, создаёт ситуацию, когда даже о внутреннем единстве православия говорить не приходится. Также признаётся неприемлемым то, что единство между христианами возможно путём достижения компромиссов (а это неизбежно, учитывая необходимость взаимного учёта интересов) (п. 2.6.). Но особенно удручает положение п. 2. 8., в котором сказано, что даже признание единства в главном не исключает наличие факта разделения, которое произошло якобы не из недостатка любви, а вследствие непримиримых расхождений именно догматического свойства. Стоит отметить, что рассмотрение проблемы Великого раскола 1054 года приводит к мысли о том, что именно политические факторы и личная неприязнь стали причинами (если не сказать провокацией) разрыва. Начавшись как юрисдикционный и межличностный спор по поводу принадлежности храмов в Южной Италии, т. н. «Великая схизма» именно по указке патриарха Михаила Керулария (подстрекаемого императором Константином IX Мономахом, который, казалось бы, должен был способствовать примирению двух лидеров христианского мира) переросла в спор догматический. Конечно, между Римом и Константинополем и ранее случались конфликты из-за разного понимания некоторых вопросов вероучения (т.н. «Фотиева схизма»), но именно теперь патриарх Михаил, желая воспользоваться моментом, приказал митрополиту Льву в оскорбительных и уничижительных выражениях изобличить «недостатки» католической литургии, поста и т. д (как будто бы раньше этот вопрос никого не интересовал, вот совпадение-то!). Папа Лев IX, послав своих легатов в Константинополь, попытался найти точку примирения, однако легаты пришли к выводу, что патриарх и его окружение не склонны к поиску компромиссов и решительно настроены против каких-либо разумных доводов. В итоге папе ничего не оставалось, как отлучить от церкви лиц, которые ради своих честолюбивых интересов, только с виду прикрываясь догматикой, возомнили, что они вправе перечить видимому главе христианской церкви. Стоит отметить, что именно со стороны патриарха предпринимались враждебные и оскорбительные действия в отношении Римской церкви (закрытие храмов, выбрасывание из дарохранительниц и топтание ногами святых даров, а затем ложное освещение причин и фактов конфликта перед народными массами с целью придать ему «народный» характер). В связи с этим очень «интересно» выглядит п.1.14. Основ, где сказано, что отпадение от единой церкви не по богословским причинам влечёт искажение веры. Таким образом, искусственное нагнетание конфликта по далеко не богословским причинам привело к трагедии, последствия которой трудно оценить только сточки зрения исторической.
В дальнейшем имелось много попыток преодолеть этот ошибочный шаг путём заключения уний, однако по тем или иным причинам эти попытки были недолговечными. И хотя практика создания восточно-католических церквей (которых сейчас больше 20) в целом была признана успешной формой компромисса, однако с точки зрения православных эти шаги воспринимаются как предательство единой церкви (которая уже не была единой). Стоит отметить, что восточно-католические церкви имеют особый статус и своё каноническое право в рамках, определяемых Кодексом канонов Восточных церквей, с сохранением особенностей богослужения, при этом они находятся в полном общении со Святым Престолом, что является для них залогом единства с мировым христианством. В конечном счёте, путём заключения уний удалось исправить ошибку, совершённую в своё время руководством Константинопольской церкви.
Довольно спорным с точки зрения единства православия выглядит п. 1.7. Принципов, в котором констатируется, что единство церкви не умаляется даже при наличии поместных церквей. С данным пунктом можно не согласиться по двум причинам. Во-первых, само наличие церквей «второго уровня» является довольно противоречивым явлением, так как, основываясь на преимущественно национальном признаке, данное деление способствует продвижению национально-политических настроений в церковь, куда они не должны проникать вообще. В качестве ответа на данный факт можно противопоставить наличие восточно-католических церквей, по сути также опирающихся на национально-языковой критерий, но в данном плане такое деление выступает как особый случай, ведь у них имеется очень важное различие: восточно-католические церкви, обладая автономией и особым каноническим статусом, находятся в непосредственном и прямом подчинении Святого Престола. Ни о каком самостоятельном в прямом смысле положении тут говорить не приходится. Напротив, в настоящее время в мировом православии наблюдается ряд конфликтных ситуаций, вызванных именно национально-политическими причинами: определённые страны пришли к выводу о необходимости устройства отдельных церквей на своей территории, но не всегда это стремление находит отклик у других автокефальных церквей (Македонская, Черногорская церкви, спор относительно каноничности дарования автокефалии ПЦУ). Стоит дополнительно отметить, что явление, получившее название этнофилетизма, было осуждено на соборе в Константинополе в 1872 году, когда подверглось критике одностороннее провозглашение автокефалии Болгарской православной церкви с целью создать структуру, независимую от контролируемого властями Османской империи духовенства Константинополя. В своё время автокефалию по этому же основанию получила Элладская православная церковь в 1850 году.
Последним пунктом обсуждения Основных принципов в настоящей статье станет вопрос о спасении и благодатности таинств т. н. «инославных» церквей. В документе утверждается, что спасительность и благодатность таинств не поддаётся оценке, однако они якобы продолжают наличествовать, но были повреждены (п. 1.15.-1.17.). Однако трудно себе представить ситуацию, когда крещение или евхаристия, совершаемые католическим священником, не могут считаться полностью благодатными. Объяснить такое положение вещей различием обрядовой стороны (количеством погружений, вид хлеба и т.д.) невозможно, так как вряд ли именно этим измеряется «уровень» благодатности таинств. Скорее можно сказать, что благодатность таинств или в принципе есть, или её нет. Думается, что подобное понимание, изложенное в документе, мягко говоря, неточно, неопределённо и не может быть интерпретировано правильно, но при этом в нём утверждается, что благочестие (а значит - и спасение) «инославного» принадлежит промыслу Божьему. Стоит отметить, что в Принципах также излагается точка зрения о различных чинах принятия в православие, что обусловлено индивидуальным подходом к каждой конфессии (п. 1.17.). Несмотря на то, что перекрещивание всегда являлось тяжким оскорблением Божьей благодати (этим признаётся, что совершённое ранее крещение недействительно, что противоречит Никео-Цареградскому Символу веры), Константинопольский собор 1755-1756 признавал необходимость крещение инославных для вхождения в православную церковь. Одной из причин такого шага были причины политического свойства: ими назывались активная деятельность католическим миссионеров, иезуитов и прочее. Однако на территории России, к счастью, подобная практика не прижилась: инославные присоединялись к православной церкви в основном путём миропомазания, хотя и существовали довольно курьёзные случаи. Например, У. Палмер, англиканский богослов, заинтересовавшийся православием, искал способ присоединиться к нему, но встретил самый не очень радушный приём: отрёкшись от ересей, он не признавал их наличие в 39 Пунктах (документ, излагающий основы веры для членов Церкви Англии), ибо по своему содержанию многие из них не противоречили православной догматике, вследствие чего не был окончательно принят в православие. В итоге Палмер перешёл в католицизм. В. С. Соловьёв в работе «Россия и Вселенская церковь» использует этот пример, чтобы показать, насколько излишне и неуместно жёсткой порой является официальная позиция РПЦ.
Таким образом, завершая рассмотрение содержания документа под названием «Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию», можно прийти к неутешительным выводам. К сожалению, РПЦ на данном этапе (как, впрочем, и в далёком будущем) вряд ли воспользуется возможностью нормализовать общение с христианским миром. Неуступчивость, отказ от признания совершённых ошибок (официально считается, что предстоятели православной церкви не могут ошибаться, но тогда на каком основании критикуется учение о непогрешимости Папы?), выставление заведомо невыполнимых условий для нормального общения ведут к изоляции РПЦ от мирового христианского братства. Но, даже если такая точка зрения бытует среди членов клира, то очень сильно удручает, что и миряне поддерживают её без каких-либо попыток осознать положение вещей.
