Если всё, всегда, везде заканчивается, то должна закончиться и творящая мир воля к жизни и власти? И природа? И Бог? Или обречённость на смерть присуща только сотворённому, вещному, материальному, но не общему и идеальному? Если не всё одинаково подвержено уничтожению, то где-то должна пролечь граница между вечным и преходящим. Быть может, она в дихотомии общего и отдельного? Или идеального и материального? Или, может, трансцендентного и имманентного? Хотя, вероятно, в каком-то большом масштабе рассмотрения, т.е. в «конечном счёте», эти дихотомии фиксируют примерно одну и ту же базовую двойственность мира, которая в разное время выражалась терминами самых разнообразных философских систем.
В 1998 году норвежская блэк-метал группа Gorgoroth выпустила альбом «Destroyer, or About How to Philosophize with the Hammer». Понятно, к чему отсылает вторая часть его заглавия – к произведению Фридриха Ницше «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом». Спустя пять лет музыканты вновь обратились к этой работе, на этот раз выбрав в качестве заглавия альбома первую часть её названия – «Twilight of the Idols (In Conspiracy with Satan)». По признанию участников Gorgoroth, все они – ницшеанцы, имплементирующие в свою лирику идеи немецкого мыслителя.
Если говорить именно о работе «Сумерки идолов», то в ней Ницше взялся «простукивать молоточком» беспощадного анализа различные философские понятия и воззрения. Всё то, что человек возвёл в ряд идолов, перестав считать всего лишь словами с определённым конвенциональным содержанием. А идолов обычно не анализируют, им подчиняют мысли и поступки. Но понятия-идолы, по мнению Ницше, сами по себе пусты – это знаки без означаемого, их природа эфемерна и необязательна. Что, впрочем, не помешало им принести вполне осязаемый вред человеку.
Например, возведение разума в ранг идолов привело к забвению чувств и оттеснению на второй план чувственного познания. Нравственность – ещё один идол, чья работа – борьба со страстями в человеке, а в конечном счёте – забвение воли к власти как подлинного двигателя мира и общества. Идея существования некоего «истинного мира» за пределами чувственно постигаемого – ещё один идол, который вызвал презрение и небрежение тем подлинным миром, в котором мы все живём. Неслучайно Ницше так не любит Платона с его учением об объективном существовании мира идей – образцом удвоения мира на истинный, то есть идеальный и умопостигаемый, и неистинный – то есть конкретный, материальный и неизбежно вторичный.
Все эти идолы обрели комфортное существование не только благодаря философии, но и в силу господства христианства в западном мировоззрении. Божественный разум сотворил материальный мир, противопоставив ему некое трансцендентное существование – «Град божий», и снабдил людей законами нравственности, в реальности представляющими собой лишь законы рабского подчинения трансцендентному в ущерб земному, материальному, имманентному. И люди возненавидели мир, жизнь, чувства, страсть, волю, они потеряли животные инстинкты и возлюбили потусторонне-идеальное, абстрактное и всеобщее, демонстрируя ему отчаянную преданность в ущерб собственной индивидуальности.
Таково требование идолов, и их разрушение – необходимый этап освобождения человека в его материальной и психологической конкретности. Как говорит участник группы Gorgoroth Торментор по поводу названия альбома 1998 года, «я имею в виду искоренение того, что несёт нам христианство. Причём оно несёт это в нашу повседневную жизнь, в политику – всё это так или иначе давит на личность. Но мы несём не только разрушение – мы также помогаем человеку сформировать своё собственное мировоззрение. Сила человека – в сознании собственной уникальности».
Однако метафора «сумерек» содержит в себе нюанс – это ведь не окончательный конец дневного света, за сумерками приходит ночь, а потом – новый рассвет. Опера Вагнера с похожим названием – «Сумерки богов» – повествует о том, как боги германо-скандинавской мифологии сгорают в огне. Но это не печь палингенезии: как и в любой другой мифологии, они просто сходят в нижнюю точку колеса судьбы, но период «Кали-Юги» рано или поздно завершится и наступит новый эон их торжества. И этот путь повторится бесчисленное количество раз. Никакая воля не способна сжечь их окончательно и бесповоротно, ведь там, где в картине мира нет ничто, невозможны начало и конец, и время идёт по кругу, возрождая всё то, что однажды уже было брошено в печь. Причём это знал и Ницше: его идея «вечного возвращения», довольно тёмная и смутная, стала для него самого одним из самых пугающих откровений.
Но это всё касается религиозно-мифологических систем, в которых время в принципе циклично и нет окончательного умирания, потому что нет пустоты (во всяком случае, до Демокрита в мире не было учений о ничто). Однако в авраамических религиях всё иначе – там мир сотворён именно из ничто, у него есть начало, а значит, появляется время как специфическое измерение. Но есть ли в таких религиях окончательный конец, или временность обрекает не на ограниченную длительность мира, а лишь на ожидание чего-то иного? Это иное – Страшный суд, который, вопреки расхожим мнениям, не конец света, а его начало: конец одного этапа жизни мира и начало другого, лишённого существующего ныне зла. И люди воскреснут для новой, вечной жизни, заново собрав из праха сгоревшие в печи палингенезии индивидуальные тела. Поэтому иногда говорят «конец времён», ведь там, где есть вечность, нет времени.
Таково иудейское представление о воскресении, и Иисус, воскреснув после смерти на кресте, показал принципиальную обратимость сгорания в «печи». Он «смертью смерть попрал», и его деяние, в отличие от богов пантеистических пантеонов, не повторяется во времени – оно однократно и уникально, потому что имеет целью окончательное устранение смерти. Чтобы не душа вечно жила в раю или аду, а воскресшее тело – в преображённом мире. В преображении мира, одухотворении природы и недопущении торжества смертной материи и должна состоять роль Мессии, и тот факт, что после деяния Иисуса смерть осталась в мире, и вызывает сомнения в его мессианском статусе. Но, как бы то ни было, повелитель материи – Сатана – получил зримое свидетельство ограниченности своей власти. Оказалось, что из печи можно достать прах и вновь вдохнуть в него жизнь, как когда-то была вдохновлена жизнь в глиняного Адама.
Но с Сатаной нужно разобраться отдельно. Ведь он – центральная фигура всей философии группы Gorgoroth и существенной части остального блэка. В иудейской и изначальной христианской картине мира нет Сатаны как самостоятельного игрока, способного противостоять Богу и что-то противопоставлять великой мистерии обращения неживого в живое. В иудаизме Сатана исполняет служебную роль – он искуситель, проверяющий человека на крепость его веры, нравственных устоев и готовности следовать заповедям. Делает он это по прямому наущению господина – Бога, и не мыслит использовать «служебное положение» для каких-либо козней. Таким мы видим Сатану в Эдемском саду, таким мы видим его в разговоре с Богом по поводу Иова, когда «сказал Господь Сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей». И таким же встречаем мы Сатану в пустыне, искушающим Иисуса отречься от взваленной на себя ноши и спасти земную жизнь.
Уже позже, под влиянием гностицизма и различных восточных ересей, Дьявол (у этой сущности много имён) стал самостоятельной и равновеликой Богу фигурой, всегда и во всём Ему противостоящей и ответственной за материальную сферу мироздания, до которой божественные эманации дошли в ослабленном, «потемневшем» виде, и где ничто – активно действующая сила. Таким он и представляется современным людям. Но и обретшему самостоятельность и силу Сатане не победить преодолевающего ничто Бога. Они обречены на вечную битву, где-то там, в тонком плане бытия, невидимом глазу непосредственно: мы знаем о великой небесной войне лишь по её отзвукам в душах людей. Каждый из нас может занять в этой войне свою сторону и даже способствовать победе своей стороны в глобально-историческом плане.
Когда Ницше простукивает молотком идолы-понятия и заявляет, что «Бог умер», он хочет нам сказать, что невидимого глазу поля битвы попросту нет, это фантазия философов, а есть лишь посюстороннее, земное поле битвы, и здесь война Бога проиграна. Человеку больше не нужно быть Его солдатом и подчиняться приказам свыше. И многие действительно верят этому, оставляя небесного генерала без армии. Да, это была хитрая операция – уничтожить представление о трансцендентном плане бытия, спустив Бога в имманентное – царство Сатаны, и уже там, где у Бога так мало сил и где он так зависит от нас, расправиться с ним, лишив армии.
В претворении этого плана вся философия Модерна и венчающая её фигура Ницше сыграли решающую роль. Если метафизические понятия – слова, за которыми нет трансцендентного измерения, то разум – диктатор, заставивший человека предать чувства, а Бог – не более чем благая интенция сердца, персонификация человеческой доброты. Тогда нравственность – лишь набор писанных, и потому принципиально относительных правил, за которыми нет никакой санкции свыше и укоренённости в безусловном. Более того, всё моральное творчество – удел людей мелких и жестоких, ненавидящих чужую свободу и препятствующих реализации другими их воли к власти, тогда как сами они сочинением нравственных норм реализуют именно волю к власти над другими.
Поэтому антихристианство Ницше пропитано пафосом освобождения человека и скрытых в нём титанических сил. Но если одни превозносили «чистый» титанизм освобождённого человека и не нуждались в фигуре освободителя, то другие стали превозносить Сатану как разрушителя оков господней морали. И в этом отношении сатанизм, который не использует Дьявола как антропоморфную метафору, а постулирует его действительное существование, выглядит достаточно архаичным явлением с точки зрения интеллектуального мейнстрима ХХ века. Он возвращает человека на предыдущий этап – эпоху удвоения мира: ведь даже если Дьявол – это повелитель материи и плоти, само его бытие не имманентно этой плоти, а трансцендентно ей, иначе он бы не мог быть равновеликой и равносильной Богу фигурой.
Таким образом, вера в Сатану вновь конституирует потустороннее измерение, второй план бытия, наполненный к тому же иноприродными человеку созданиями, сильными и непредсказуемыми, управление которыми требует от человека очень серьёзной подготовки. Наш мир снова перестаёт быть единственным и главным, а свобода, якобы обретённая после смерти Бога, мнимой. Философы нового времени, и в том числе Ницше, грезивший о Сверхчеловеке, наверняка были бы разочарованы, если бы узнали, как их интеллектуальные усилия используются для возрождения двойственной картины мира, в которой снова есть могущественный повелитель, а люди – лишь пешки в его руках. «Зачем освобождённому человеку заново учреждать над собой чью-то власть?» – спросили бы эти мыслители.
Но такого рода вопросы возникают, только если принять, что истинной целью антихристианства действительно является освобождение человека и раскрепощение его сил. Так обычно декларируется, в это многие верят, но становятся ли радикальные отрицатели Бога истинно свободными людьми, или опустевшее «свято место» сразу же занимают иные идолы, обитающие в трансцендентном мире? И какого рода силы эти идолы раскрепощают в человеке? Точно ли силы созидания и доброты?
P.S. Эссе из цикла «Философия тяжёлой музыки», посвящённое альбому «Twilight Of The Idols (In Conspiracy With Satan)» группы Gorgoroth.