Дом, непривычно большой и роскошный, возвышался среди трав и цветов, источающий типично летнее стрекотание насекомых. Вы, наверно, и сами знаете, как выглядит жаркий летний день в тихом месте Вологодской области.
Мы тащились сюда через эти травы, разумеется, не просто так, а специально, чтобы повнимательнее посмотреть этот двухэтажный дом. На некотором отдалении от него виднелись другие покосившиеся избы, расположившиеся вдоль реки и по самые окна утонувшие в траве. Однако, было совершенно очевидно, что поблизости сейчас никто не живет, и все здесь абсолютно мертво.
К цели нас привели следы от машины, которая намяла здесь колею с месяц назад. И хоть дом не разграблен полностью, и здесь остались вещи, способные заинтересовать, но брать что-либо отсюда мы не планировали.
Во-первых, по этическим соображениям, а во-вторых — просто потому, что дом хоть и выглядит заброшенным и никому не нужным, у него, как и у большинства этих старых домов в деревнях, может быть хозяин, которому это будет как минимум неприятно.
Дом, как кажется лично мне, построен в 60х годах, хотя Наталья уверена, что ему много больше. Возможно, как и наш дом - он возведен в 20х или 30х годах ХХ века. Мы спорим об этом, оглядывая затхлые внутренности с покосившегося крыльца дома.
В мою пользу играет то, что он, совершенно определенно, с самого начала спланирован как многоквартирный, то есть имеет 2 входа, двухъярусный сортир, 2 половины, 2 этажа, и, соответственно, 4 квартиры.
В пользу Наташкиной версии говорит та капитальность и добротность, с которой этот дом построен.
В сенях, которые служат лестничной клеткой, например, прекрасно видны ничем не покрытые «залафеченные» бревна, выструганные плотниками до идеально ровного состояния. Но возраст дома быстро перестает нас интересовать: мы принимаемся обследовать первую квартиру, состоящую из двух комнат.
Среди многочисленного хлама, разбросанного по полу, мне постоянно попадаются пузырьки определенно аптечного вида. Среди них я заметил бутыль побольше с этикеткой, поднял ее, и увидел, что это физраствор. Вероятно, весь этот аптечный мусор должен сказать мне, что здесь жил какой-нибудь врач.
Ну а что? Вполне логично: из окошка виднеется кучка кустов и деревьев на другом берегу, где прежде, как говорят местные, располагалась сельская больница. Я поставил физраствор где взял, и принялся рассматривать остатки обстановки квартиры.
В общем-то тут царит относительный порядок, вещей разбросано мало, и мой взгляд зацепился лишь за пару артефактов, судя по всему, наслоившихся на весь этот разгром несколько позднее — бутылки из под пива «Балтика» с дизайном 90х, а также «Алкогольного напитка Цитрон».
На крыльце, кстати, стоял баллон из под «Рояля», который тоже неплохо дополнял всю картину. Боже мой! Ведь я пил эти напитки в восьмом классе школы! И вот, тара от них стоит тут, с этикетками, не выжженными солнцем, такими, будто ее оставили тут неделю назад. «Цитрон», скажу я вам, был редкостной гадостью — хуже только «Рояль» с виноградным «Инвайтом». 30 лет, однако, прошло.
Вторая половина дома была разрушена, там обвалилось перекрытие, и поэтому мы двинулись по лестнице на второй этаж. Здесь было уже интереснее.
Стены тамбура, в который мы попали, не были оклеены вездесущими обоями, и поэтому по сей день он выглядит как-то особенно красиво, несмотря на весь имеющийся тут мусор. Только гладкое выструганное дерево и ровные стыки между лафетин. У входа в очередную квартиру стояло два стенных шкафа, внутри занятых все тем же мусором, пустыми склянками, и покрытое какими-то учебными плакатам с детьми в главных ролях.
В шкафу ничего примечательного я не нашел, мы прошли в комнату.
И эта комната, и следующая, оказались буквально завалены огромным количеством каких-то книг педагогической тематики, тетрадок, классных журналов — тут и гадать не надо, что данную жилплощадь занимал учитель сельской школы.
Я присел на корточки и начал листать какой-то конспект, каллиграфически исписанный пером и датированный 1969 годом. Писали же люди! Еще с полчаса мы перекладывали с места на место тетради и журналы, на подписях которых встречались даты в диапазоне от конца 60х до начала 90х.
У меня в голове вырисовалась уже совсем ясная картина, что этот дом на 4 квартиры специально предназначался для того, чтобы селить сюда специалистов, попадающих в деревню по распределению.
Вероятно даже, что все они не задерживались здесь надолго, а жили понемногу, а потом переезжали либо в частные дома, либо вовсе уезжали куда-то в другую местность, например в город.
Однако, записи были исключительно сухи и официальны — это тебе не солдатские конспекты с заброшенной войсковой части, где на последних страницах тетрадей всегда можно найти рисунки и прочие вещи, помогающие нарисовать в воображении портрет своего владельца.
Нет, тут все выхолощено, а от индивидуальности прежних хозяев не осталось ничего. Так могло бы выглядеть, например, общежитие, аккуратные постояльцы которого постоянно сменялись бы.
Наташка смотрела в окно, восхищаясь видом реки и зарослей молодых деревьев, захвативших противоположный берег. Когда-то там кипела жизнь, а теперь не видать даже фундаментов или каких-то других намеков на это.
Я поковырялся в стопке журналов «Крестьянка» за 80й год. Что же? Тут мы что хотели - осмотрели, и надо идти дальше.
