Год назад я ездила в горы. В летние теплые дагестанские горы с ромашками, персиками, звездами, пчелами, дикими яблонями у дорог и водохранилищами, полными темно-зеленой воды на 60 метров вглубь. В горы, где сначала смотришь на мир снизу вверх, а потом сверху вниз. Он раскрывается за каждым поворотом по-новому, и пейзажи меняются со скоростью раз в три минуты.
Как обычно - захотелось очень быстро рвануть с серой городской равнины в разноцветный, масштабный, потрясающий рельеф, несоразмерный городскому глазу. Удивительно, как легко в Дагестане достигается радикальная смена ландшафта, климата, пейзажа, высоты над уровнем моря. Как быстро можно метнуться – от горизонтального (море или степь) к вертикальному – в горы.
До Хунзаха ехали на знакомом такси, проезжали Ирганай, он весь в садах, оттуда как будто даже пахло персиками. По дороге два раза останавливались в потрясающих местах. Выходишь из машины, и крышу сносит. Даже не пытаюсь описывать.
Я думаю идиотское:
- Вы здесь живете? Видите каждый день все это? Это же космос.
И говорю:
- Дайте две лепешки и два сыра.
Еще раз остановились у базара под отрицательно наклонной скалой, купили маленький ящик персиков.
В Хунзахе нас встретил Амир на Волге. «Волга» очень органично смотрелась в горах, уверенно. Персики перекочевали в багажник.
Мы ездили по хунзахскому плато и восхищались его особенной красотой, вольной энергетикой, умывались в ледяном роднике, слушали то, что рассказывал Амир, и каждая петля дороги дарила новую панораму.
В тот день мы увидели озеро Мочох. Эта водная масса лежит посреди сурового и прекрасного ущелья, совершенно не предполагающего озер. Горы как бы с удивлением смотрятся в зеркало водной глади и не понимают, что происходит. А произошел оползень, образовалась плотина, река затопила ущелье. Так что теперь можно плавать в окружении гор-великанов, в центре живописного пейзажа, где джигит на черном коне в красной черкеске смотрелся бы естественней купальщиков в мокрых шортах. Тем не менее, купальщиков было много. Некоторые катались на катамаранах, крутили педальки. Казалось, все нереально. Кстати, зимой Амир катался по льду озера Мочох на коньках. Выкладывал видео.
Уставшие, мы все же доехали до хунзахских водопадов, с пристрастием в них вглядывались и вслушивались, фотографировались и расстраивались, что фото «не передает». А потом долго ели хлеб и персики у открытого багажника и все время поворачивались вокруг своей оси, чтобы видеть всю красоту и все линии горизонта – одновременно.
К водопадам подъезжали туристы, кто на обычных машинах, кто на хорошенько заточенных под путешествия, чуть ли не с буржуйками на борту. Люди выскакивали, искали глазами водопад, фотографировались на его фоне (хотя это невозможно), какое-то время бегали по склонам, напихивались обратно в машину и уезжали.
Попытались позвонить по нескольким номерам из объявлений «Гостевой дом». Все были вне зоны. Решили заехать к Эльдару, и это было прекрасно. Эльдар сидел в своем доме в Хунзахе в окружении гигантских двухэтажных кустов сирени, на балконе. Он велел нам собирать яблоки и везти их Свете, потому что ей нужны витамины, а с чердака доносился голос Халиды в том первозданном виде, в котором я слушала его в «Гнезде глухаря» на Цветном.
Без меня не забывай меня,
Без меня не погаси в душе огня...
- Люблю этот альбом, - сказал Эльдар, налил нам чаю, покормил кошку и ушел собирать сливы к соседу. Сливы ждали, что их сегодня сорвут.
Вокруг стояли золотые хунзахские скалы, закатное солнце заливало розовым новый банкетный зал, хорошо просматривающийся с балкона. Но у Эльдара не было воды.
Тогда Амир позвонил в Гостевой дом в Гоцатле.
- Алло, Бурдух! (Имя хозяина)
Дальше по аварски.
Когда мы ехали в Гоцатль, уже опустилась темнота - бархатная и полная, так, что виден только свет фар и свет звезд - если фары выключить.
День получился очень длинным, и каждый путешественник подтвердит, какое счастье, когда запыленный по самые глаза, ты можешь помыться в горячем душе. В гостевом доме оказался не просто душ, а душевая кабина и много горячей воды. А потом можно было спуститься во двор и пить чай с вареньем этого лета и непрерывно есть что-то особенное – от домашнего масла до домашней колбасы. Когда на следующее утро я проснулась и выглянула в окно, то на меня оттуда смотрела коза (бессмысленными белыми глазами). Просто она шла вверх мимо окна, а тут я. Мне показалось, я не произвела на козу впечатления, а она мне, например, полностью заменила жирафов, которые в некоторых африканских отелях заглядывают в номера.
Я просила Амира отвезти меня в Чох, и утром мы поехали туда по новой для меня дороге, а значит, к новым и новым местам. Я таращилась по сторонам, я знала – сначала ты будто непрерывно фотографируешь впечатления, щелкаешь, как в режиме «спорт», и яркие картинки постепенно заполняют всю твою оперативную память и вытесняют весь шлак с харда.
Амир все время рассказывал о каких-то людях, которые живут в горах, и мне хотелось обратно стать журналистом, чтобы писать большие очерки о садоводах, ювелирах и заводчиках форелей. Реки блестели на солнце, скалы впитывали жар, несколько раз налетали орлы группами и летали кругами, словно раскачивали воронки в небо, закручивали небесные водовороты.
Ближе к Чоху начал наплывать пейзаж с террасами. Горы покрыты будто божественным орнаментом, а на деле террасы – результат ручной обработки земли, многовековой битвы за урожай. Изгибы террас совсем не геометрические, скорее плавные, что придает обстановке некую фантастичность. Особенно, когда видишь, как их много и что все они заброшены. Такое послание от предыдущей цивилизации, ее памятник себе самой.
В Чохе мы заходили к Марии, которую Клара писала девочкой. И в сам кларин дом тоже заходили. В нем я всегда чувствую беспомощность оттого, что не могу спасти роспись неизвестного художника на стенах, «местного Пиросмани», вообще сделать ремонт и привезти туда Клару. Чтобы она жила и смотрела на долину, изрезанную террасами – горизонтально и силуэтами гор – вертикально. И писала один и тот же вид. Ну и что? – его можно писать вечно, как сад Моне. Клара всегда говорит, что ей хорошо "в моем родном Чохе". Но уже кажется, не надеется выехать из Москвы.
Попытались посмотреть на картины, которые она отдала в свой чохский музей. Сначала нам сказали, что они висят в Доме культуры, потом, - что в столовой. Но столовая была закрыта.
Пунктом туристической программы была Карадахская теснина, и мы ехали туда по уютным внутренним горным дорогам, через сосновые леса и косые лучи солнца.
На входе в теснину, на полянке, со всех сторон окруженной горами, стоял деревянный дом и несколько деревянных столов. Можно было попить чаю с карамельками. Нигде не валялось ни бумажки. Каждое наше слово отдавалось приглушенным эхо, каждый крик птицы в вышине – эхом раскатистым. Мы сидели как бы на дне кастрюльки и как ни задирай голову – небо увидеть трудно, но со всех сторон сосны и горы на фоне облаков.
Сама теснина произвела на меня слишком сильное впечатление. Так много новых форм, фактур, цветов, рисунков, природных сюжетов, что я захотела пройти ее всю до конца. Пусть путь наш лежал под углом 90 градусов, я упорно лезла вверх. Карадахская теснина вызвала во мне большое желание громко орать. И так как туристов в этот день не было (две группы встретились на обратном пути) – я орала изо всех сил и на все лады, спустя примерно час обнаружив, что комок, застрявший в горле полгода назад – исчез, я сквозь него прокричалась. Я его выдохнула и выплюнула в траву. Чтобы в этом окончательно убедиться, я еще чуть-чуть с удовольствием поорала.
- На выходе тебя встретят аплодисментами, - сказал Амир.
Хорошо было вернуться снова в Гоцатль, к Зайнаб и Бурдуху. Я бы осталась еще, но к ним ехала большая группа, давно бронировали. Оказалось, московские компании ездят сюда в йога-туры. Медитируют в лесу.
Назавтра был ливень и день ВДВ. Амир поехал в Кубачи, я вернулась в Махачкалу, потому что у меня не было повода еще остаться.
Амир собирался чинить камин в своем доме в Хунзахе, заниматься интеллигентным туризмом. Тогда я видела его последний раз. И так как мне трудно уложить это в голове, я раз за разом разворачиваю, а потом подробно укладываю в голове ту поездку, как будто это точка, в которой что-то можно было изменить.
Интересно, что бы Амир сказал про это мое описание? Я всегда боялась его подколов, хотя все они, в принципе, были добрыми.
Почему у московской художницы Клары Власовой дом в дагестанском селении Чох тут: https://zen.yandex.ru/media/sanaeva/moia-podruga-1926-goda-rojdeniia-5e579beadb60e95a3617837d
