"Все может произойти, все возможное вероятно. На крошечном островке реальности воображение прядёт свою пряжу и ткёт новые узоры. Сквозь внешний бытовой слой просвечивает иной, таинственный и загадочный пласт реальности..."
Август Стриндберг
(финальная фраза из фильма Ингмара Бергмана «Фанни и Александр»)
***
– Эге-гей, публика почтенная, полупочтенная и так себе просто! Мимо не проходите, в наш балаган загляните! За медную четвертинку увидите чудесную картинку! За бронзовую полушку поглядите пьесу – не безделушку! А за серебряный грош к нам и графский повар вхож! Довольно вам тешить брюхо, у нас потеха для глаза и уха: не стоят сокровища этого мира представлений по пьесе сэра Уильяма Шекспира! Безумства любви и шпаги, яда и стилета в невероятной тр-ррагедии «Ромео и Джульетта»!
Зазывала прыгал, жестикулировал, хохотал, скликая публику в ярко раскрашенный полотняный балаган, расположившийся на ярмарочной площади. Одетый в разноцветное трико и шутовской колпак с бубенчиками, он закрывал лицо трагической белой маской с опущенными уголками рта и нарисованной крупной слезой, вытекающей из левого глаза.
Почтенная, полупочтенная и всякая другая публика довольно охотно тянулась к балагану, были тут и оборванцы, и народ почище, мастеровые, деревенские гуляки, ремесленники, служанки. Важно прошествовал богатый купчишка, с расфуфыренной женой и двумя дочками – юными девицами, скромно потупившими взгляд, однако изредка стреляющими глазками по группкам молодых парней, нарочито не обращающих на них никакого внимания.
– Нет, ну это ужасно, Донатий! Просто какое-то издевательство! Трагедия Шекспира в балагане на ярмарочной площади! Ну что ты молчишь, несносный! Неужели тебя это не возмущает?
– О, да, моя госпожа! Это действительно ужасно! Бродячие комедианты посмели играть трагедию Шекспира, безумцы! Святотатцы! Может, прикажете их повесить? Одно слово – и наши бравые воины вмиг прекратят это безобразие…
– Донатий! Если я кого-то и прикажу повесить, так это тебя! Почему ты всё время надо мной смеёшься? Мне надоели твои шуточки! Я хочу говорить серьёзно!
– Но моя госпожа! – Благородный дворянин изобразил недоумение, затем наклонился к собеседнице и шёпотом произнёс: – Я серьёзен, как папский нунций на приёме у короля! Разве когда-нибудь даже в мыслях я мог посметь ослушаться вас? Только прикажите, и ваш верный Донатий тут же обнажит свою шпагу и заколет любого врага, или даже себя – как вам будет угодно!
– Хорошо, Донатий! Сейчас ты мне докажешь свою преданность! – его собеседница, совсем юная, гордая графиня Изабелла порывисто протянула руку в сторону разноцветного балагана. – Мы идём на представление сюда! И даже не смей возражать мне! – она сердито топнула изящной ножкой.
– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа! – её спутник преувеличенно смиренно поклонился. В руке его появилась мелкая монетка, которую он подбросил невысоко на ладони. Тут же возле него образовалась стайка мальчишек-оборванцев.
– Хозяина балагана ко мне! – коротко приказал Донатий, не глядя, кинув монетку мальчишкам. Самый ловкий из них, высоко подпрыгнув, поймал её и с радостным воплем помчался к балагану. Вскоре оттуда вышел невысокий плешивый толстяк в потёртом, заношенном камзоле и поспешил к Донатию и его спутнице. Сдержанно поклонился и спросил:
– Чего изволят почтенные господа от недостойного комедианта?
– Моя госпожа желает видеть твой спектакль. Два места в центральной ложе!
– Господь с вами, ваша светлость! Откуда в моём рыночном балагане ложи? Это же не столичный театр!
– Тогда – два лучших места в первом ряду! И чтоб вокруг – только приличная публика, никакой черни! – Донатий достал сверкающую золотую монету, хотел бросить хозяину, однако передумал, и вложил в его руку. Тот принял дорогую монету почтительно, но не раболепно.
– Слушаюсь, ваша светлость! Всё будет сделано в лучшем виде!
Он поспешил внутрь шатра, а его светлость с лёгким поклоном обратился к своей юной спутнице:
– Вы не передумали, моя госпожа? Это всё же балаган на рыночной площади…
– Я никогда не меняю своих решений, Донатий. Пора бы уже запомнить!
– О, прошу прощения, я и впрямь забылся… Давайте отойдём в тень, к фонтану, там прохладнее.
Миновало совсем немного времени, появился толстяк-хозяин театра, протянул руку в приглашающем жесте, и важно изрёк:
– Прошу вас почтить своим присутствием наш спектакль. Только уж не серчайте, ваши светлости, если увидите не совсем то, что ожидали, тут народ простой, мы больше для них старались…
– А если народ такой простой, зачем вы Шекспира для них ставите? Попроще пьесы не нашлось? – девушка смотрела на толстяка прямо, слегка постукивая сложенным веером по раскрытой ладони другой руки..
– О, ваша светлость! – хозяин трагически воздел руки к небу. – Вы не представляете, как эти простецы любят Шекспира! На той неделе мы давали «Гамлета», так представьте, аншлаг провисел на кассе всю неделю! Впрочем, кажется, это было в другом городе. А что вы желаете увидеть сегодня, любезная госпожа?
– Как это, что? Кажется, твой зазывала с утра ещё кричит о том, что у вас тут за спектакль!
– Да, конечно, ваша светлость, представление объявлено, отрепетировано и будет разыграно в лучшем виде! Но вопрос-то в другом. Каждый видит то, что он ждёт, за чем пришёл и за что заплатил свои деньги. Реальность у каждого своя. Кому-то по душе будут драки и дуэли, а кому-то – объяснения в любви. Вон тот почтенный отец семейства лишний раз убедится, что детей надо держать в крепкой узде, а вон та барышня, вытирая слёзы, будет строить планы, как помочь влюблённым убежать от родителей, разумеется, видя себя на месте героини! А что хотите увидеть вы?
– Я хочу увидеть пьесу Шекспира! – надменно произнесла девушка.
– Да не прогневается ваша светлость, если я скажу ещё несколько слов. У меня не простой балаган, а вы, госпожа, не простой зритель. Вы прекрасно знаете, что всё это было в Италии, двести лет назад. Вам известен сюжет, время и место действия. Вы помните, что, к примеру, сперва Тибальт убьёт Меркуцио, а затем – Ромео Тибальта, и это послужит началом цепочки различных событий, которые и приведут к трагическому концу. А если бы это происходило здесь и сейчас? Либо совсем в другой стране, через двести лет? Или это невозможно? Может быть, потом у людей будут другие проблемы? Или проблемы останутся теми же, но решать их будут по-другому?
– Но ведь Шекспир писал не об этом! – юная графиня начинала гневаться.
– Разве мы знаем, о чём на самом деле писал Шекспир? И как он написал бы свою трагедию сейчас? Либо через двести лет? Но ведь можно попробовать узнать это, правда, ваша светлость? Смотрите представление, смотрите внимательно. И если захотите, я помогу вам выйти из рамок этой трагедии, увидеть из-за её контуров новый узор, другой пласт, иное время … Впрочем, я умолкаю, тем более, что пора начинать. Покорнейше прошу проследовать в зал!
Толстяк не обманул. Для них поставили два роскошных, принесённых откуда-то специально ради такого случая, кресла в первом ряду. Вокруг кресел и позади, публика также была весьма приличной: тот самый купчишка с женой и дочерьми, несколько горожан побогаче, пара-тройка щёголей в почти новых камзолах.
Все они почтительно поклонились, когда их светлости проходили к своим местам. Донатий отвечал лёгким кивком, а Изабелла не обратила на их поклоны ни малейшего внимания. В первых трёх рядах с креслами и стульями наступила тишина, дальше, где стояла чистая публика попроще, витал лёгкий шум. На галёрке же веселье не прекращалось, только чуть притихло.
Слуги начали гасить специальными колпаками на длинных палках свечи в настенных светильниках, в зале стало темно. Только сцена с опущенным грубым занавесом освещалась несколькими масляными лампами. Вот на ней появился печальный клоун-зазывала со скрипкой в руках. Он молча поднял её к плечу и заиграл невыразимо грустную, щемящую мелодию. Остановился, прислушался, опустил скрипку. Посмотрел в зал, выдержал паузу и со вздохом произнёс:
– Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте…
Занавес начал раздвигаться, на сцене появились слуги двух враждующих семейств, все сразу, причём в количестве явно большем, чем в пьесе. Недолго думая, они взялись лупцевать друг друга палками и кулаками.
Галёрка оживилась ещё больше. Послышался одобрительный свист, подбадривающие реплики. Вскоре появились и господа, начались дуэли на шпагах. Тут уже оживилась и «чистая» публика.
Постепенно сражения словно иссякали. Промелькнул, как сон, бал в доме Капулетти. Вот остался на сцене только балкон, юная девушка на нём, пылкий юноша внизу.
О чём говорят они? Всё ещё только начинается, их диалог совсем обыден, не так ли? Но нет, это уже не диалог, а прекрасная песнь любви…
Зрители застыли в молчании. Кто-то заскучал, потому, что кончились драки, кто-то заслушался этой странной песнью без музыки, одними словами… Донатий сидит рядом, взор его не выражает ничего определённого, он словно отсутствует.
Возле одной из кулис появился толстяк-хозяин, он улыбается заговорщицки, прижимает палец к губам, зовёт за собой. Изабелла приподнимается со своего кресла, делает неуверенный шаг в его сторону. И вот, она уже на балконе, где стоит Джульетта, а толстяк исчез, словно его и не было.
И сейчас надо уговорить юношу бежать, бежать немедленно, не ждать до утра, девять часов – это так поздно! Изабелла словно закрыла собой юную Джульетту, спрятала её внутри себя, а какая разница, ведь та сама же сказала: «что значит имя?». Теперь она останется здесь, а они пусть бегут. Бегите, юные и влюблённые, бегите в тот мир, где на рассвете верный Лоренцо обвенчает вас, где не случится этих глупых поединков, где Тибальт и Меркуцио останутся живы, а Ромео не станет убийцей и не убежит в Мантую! Всё будет хорошо!
И Изабелла кричит, кричит им: «Надо убегать прямо сейчас, пока ещё не поздно!», но они не слышат её, пытается хватать их за плечи, но руки проходят сквозь тела, они поют свою песнь любви, и у них ещё нет слёз, они счастливы и не знают, что обречены…
И у Изабеллы, стоящей на балконе, тоже нет больше слёз. Всё идёт так, как и задумал творец этого действа и не ей бороться против его воли…
***
Окончание истории - по этой Дзен-гиперссылке.
***
О причинах, по которым я не публикую сразу весь рассказ, и о других деталях - по этой Дзен-гиперссылке.
