Продолжение. Начало истории - здесь.
Я не решался напрямую спросить: «Она умерла?», но думал, что всё уже кончено.
– Тихо, она спит, - сказала Маша, – кажется, кризис миновал…
Не веря себе, я подошёл к кроватке. Аля тихо сопела во сне, болезненный румянец почти исчез, лобик был не болезненно горячим, а слегка тёплым.
– Иди спать, я посижу с ней, – сказала Маша.
Я только кивнул, добрёл до кровати и заснул очищающим, восстанавливающим силы сном, без сновидений и кошмаров… С того дня Аля пошла на поправку, а наши семейные отношения в корне изменились. Из равнодушного отца, просто выполняющего свой родительский долг, я превратился в нежного папулю. Всё свободное время проводил с доченькой, умилялся её проказам, рассказывал сказки на ночь. А вот с Машей отношения стали портиться. Она так и осталась холодноватой, безэмоциональной.
Тогда, ночью, она ничего не заметила, я пытался рассказывать ей, но Машу не впечатлил мой рассказ. Она считала, что у Али наступил кризис, он миновал, помогли лекарства, и дочка пошла на поправку. Просто я сильно устал, вот мне и показалось… А про молитву она вообще не поняла. Не нашлось у меня нужных слов… С тех пор и началось наше отчуждение, ведь Маша так и не смогла постичь мою любовь к дочери, точнее её новое яркое, эмоциональное проявление…
Василий Сергеевич машинально отпил из стакана свой уже остывший чай. Ночной вагон спал, только в дальнем отсеке, где ехала компания молодёжи, слышался негромкий разговор, прерываемый сдержанным смехом. Мой собеседник немного помолчал, потом снова начал говорить. Говорил больше для себя, обо мне он, очевидно, просто забыл…
– Так прошло десять лет. С Машей мы становились всё более чужими. Нет, она была хорошей женой и матерью: в доме всегда чистота, обед приготовлен, у дочери проверены уроки, одежда назавтра для неё и для меня всегда выстирана и выглажена, но… Как бы это сказать… всё исполнено добротно, основательно, но совершенно без души. Она никогда не спрашивала, что сварить на обед, какую одежду приготовить на завтра – всё решала сама, по принципу пользы и экономичности. Наши с Алей вкусы и пристрастия в расчёт не брались.
Мы же с дочкой сближались всё больше. Именно мне она рассказывала свои секреты: про дружбу и недружбу с одноклассницами, а позже – про мальчиков, которые ей нравились.
Тогда я не видел первых признаков опасности: зарождающуюся в ней заносчивость, упрямство, хитрость. Она научилась ловко манипулировать мной, знала, что всего можно добиться просто нежным мурлыканьем: «Ну, папулечка, ну, пожа-алуйста!». А я потакал ей во всём, выполнял любые капризы, словно компенсируя недостаток супружеской любви любовью отцовской.
В тот день Але исполнилось одиннадцать. Вечером должны были прийти гости, Маша готовила на кухне, а я собирался в магазин, докупить кое-каких продуктов. Аля выклянчила у меня деньги и разрешение сходить за мороженым. Обычно я старался не отпускать её саму, но несколько раз всё же она ходила в фирменную будочку, расположенную через дорогу, одна или с подружками. Маша заплела её белокурые волосы в косички, одела в новое розовое платьице.
Я пошёл в супермаркет, расположенный в соседнем квартале. Купил всё, что нужно и отправился домой. Уже подходя к нашему двору, я почувствовал какую-то странную суету, от дороги торопливо шли две женщины с перекошенными, бледными лицами. До меня донеслись обрывки фраз: «Какой ужас…», «Бедная девочка!», «… Сразу насмерть, несчастная малышка…».
Пакеты с покупками выпали у меня из рук, сердце бешено заколотилось – женщины шли оттуда, куда я только что отправил свою дочь. Я помчался к перекрёстку, сбивая с ног прохожих, и твердил в угаре только одно: «Господи, сделай так, чтобы это было неправдой, эти женщины сумасшедшие, они глупо пошутили, сейчас я выбегу на перекрёсток, там ничего не будет, никакой аварии…». Я так прочно поверил в это, что не сразу осознал, что за толпа заполнила перекрёсток.
Ноги у меня стали ватными, я пробирался вперёд, с ужасом ожидая увидеть неизбежное… А в голове билась другая мысль: «Господи, пусть это будет не она, ведь этого не может быть! Кто угодно, только не она!». Я расталкивал людей, они сначала пытались огрызаться, но, когда видели моё лицо, молча расступались.
На дороге в луже крови лежала девочка лет десяти-одиннадцати. Тёмные кудряшки, синий комбинезон… Это была не Аля! Медленно я приблизился к ней, заглянул в лицо – совсем другие черты! Искажённые смертью, но совершенно однозначно не принадлежавшие моей Аэлите. В голове бушевала одна всепоглощающая мысль: «Слава Богу!!! Это не она! Слава Богу!». Я поднял глаза и увидел на другой стороне улицы свою Алю. Живая и невредимая, сжимая в руке брикет мороженого, она с ужасом смотрела на свою ровесницу, неподвижно лежавшую на асфальте. Она тоже увидела меня, мы бросились друг к другу, я обнимал дочку, целовал, плакал от счастья, всё время повторял, как заклинание: «Слава Богу! Слава Богу!».
Василий Сергеевич горько усмехнулся, поёжился, словно от холода, и тихо продолжил:
– И ни разу мне в голову не пришла мысль, что я радуюсь чужой смерти, гибели незнакомой мне девочки, Алиной ровесницы, чьей-то горячо любимой дочки и внучки…
Мы так и пошли домой, обнявшись, плача от счастья. И даже дома, немного успокоившись, я не осознал всю кощунственность своего поведения. Я был настолько счастлив, что выкинул бедную погибшую малышку из головы, забыл про неё. А главное, страшно сказать… Я возомнил себя почти равным Богу! А как же! Два раза по моему желанию Он менял Свои планы! Десять лет назад отступила смертельная болезнь, а сегодня в последний момент Судьба подменила жертву, подсунув под колёса вместо моей обожаемой Алечки какую-то незнакомую девочку.
Мне не приходило в голову, что всё произошло до моего отчаянного крика, до требования «Только не она!». Я уже даже не называл это молитвой, настолько загордился…
С того дня мы с Машей стали ещё стремительнее отдаляться друг от друга. Я гордился собой, своей красавицей-дочерью, два раза вырванной мною из лап смерти и совершенно перестал заниматься её воспитанием, учить житейской премудрости, так как был уверен: можно ничего не делать, Бог не допустит плохого! Вскоре заболела Машина мама, ей стал нужен постоянный уход, и жена начала всё чаще уезжать к ней, а затем и вовсе переселилась в её однокомнатную квартиру.
В своей эйфории я не замечал, что Аля ведёт себя в этой ситуации некрасиво. Формально она оставалась жить у меня, у неё была своя комната. Гуляла допоздна, утром не хотела идти в школу, начинала ныть: «Папулечка, миленький, у меня головка бо-бо, можно я ещё посплю? Ну, пожа-алуйста!».
Мне надо было уходить на работу, я поддавался, и Аля дрыхла до полудня, потом шла к маме обедать, даже не задумываясь, чего ей стоит приготовить обед с больной бабушкой на руках! Ведь та не лежала спокойно, всё время пыталась куда-то пойти, зажечь газ, открыть краны. Але шёл семнадцатый год, и вместо того, чтобы помочь матери, она съедала вкусный обед и опять упархивала к подругам и на дискотеки. Маме говорила, что только из школы, а мне, что уроки сделала у мамы…
Я не мог её как следует контролировать, работал на двух работах, требовались деньги для лечения тёщи, да и Алечку хотелось почаще баловать дорогими подарками… Она приходила за полночь, а потом и вовсе стала оставаться у подружек.
– Ну, папулечка, мне страшно ночью ехать, можно я у Ленки переночую? Ну, пожа-алуйста, - ныла она в телефон в час ночи.
Потом стала просто сообщать, что она сегодня не приедет, а затем и вовсе перестала звонить. Кое-как закончила школу, получила аттестат с тройками… А вскоре я узнал, что она живёт с каким-то Артуром, старше её на десять лет и к тому же женатым… Тут уж я не выдержал, нашёл свою дочь и потребовал объяснений.
Сначала она вообще не хотела ни о чём говорить, потом смилостивилась и рассказала, что Артур – классный мужик, научил её всему, он взрослый, независимый, с ним интересно. А то, что женат – это ерунда, они с женой не живут вместе, давно собираются разводиться, и теперь это вопрос нескольких недель – он съездит в свой город и разведётся. И вообще, она уже взрослая, век сейчас совсем другой, мы с мамой отстали от реальной жизни, а если будем дальше мешать её счастью, она поменяет карту в телефоне и уедет с Артуром в другой город…
Как же больно мне было выслушивать от своей Алечки весь этот бред, который женатые ловеласы вешают в виде лапши на уши наивным дурочкам! Как ненавидел я этого подонка, который собирался погубить мою дочь! Ведь когда раскроется его обман, когда Алечка поймёт, что её ненаглядный Артурчик не собирается бросать жену, а её просто использует, она, со своей-то гордостью, не вынесет этого! И вполне может наглотаться таблеток, или прыгнуть с крыши…
Несколько дней я не находил себе места, понимая, что развязка близка, что этот негодяй скоро наиграется с моей девочкой и бросит её. Что делать? Говорить, убеждать – пустая трата времени. Увезти куда-то? Но как, она же взрослая, за руку утащить не получится…
Если бы этого Артура не стало! Если бы он… умер? Ну да, если он умрёт, всё будет хорошо! Погорюет моя девочка, да и успокоится, сохранив любовь к чистому образу; потом найдёт нормального парня, они поженятся, деток нарожают! Теперь я знал, что делать! Нет, я не стану, как опереточный злодей, подкарауливать этого Артура с ножом в запотевшей ладони, или нанимать киллера.
Я знал другой путь – верный и безопасный! Ведь если Бог прислушался ко мне два раза, то почему не захочет прислушаться в третий? Ведь я прошу, в сущности, о том же, о жизни для Алечки! А если при этом умрёт какой-то подлец, так что с этого? Туда ему и дорога!
Василий Сергеевич горько усмехнулся:
– Вот видите, до чего я тогда дошёл! Решил, что могу судить людей, кому жить, кому умирать! Сейчас мне страшно даже подумать о таком, а тогда не было и тени сомнения в своей правоте. Я стал горячо молиться Богу, просил пожалеть свою бедную наивную девочку и уверенно указывал Ему путь: быструю, лёгкую смерть для Артура. Вскоре я заснул, а рано утром меня разбудил телефонный звонок. Звонила моя жена, Маша. Прерывающимся голосом она умоляла скорее приехать в квартиру, где жила Аля. На все вопросы она, плача, отвечала: «Приезжай скорее, с Алей беда! Нет, она жива, но с ней беда, приезжай скорее!»
Окончание истории - здесь