Конечно, нет в нем этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума,
Который скор, блестящ и скоро опротивит,
Который свет ругает наповал,
Чтоб свет об нём хоть что-нибудь сказал;
Да эдакий ли ум семейство осчастливит?
Наверное, все помнят эту цитату из «Горя от ума» - вероятно, от того самого ума, который «семейство не осчастливит». Выходит, ум и у мужчин понимался по-разному?
Раз уж мы заговорили о Грибоедове, вспомним его слова: «В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека, и этот человек, разумеется, в противуречии с обществом, его окружающим». Что в «противуречии», несомненно, но можно ли назвать однозначно глупцами всех, кроме Чацкого?
В.Г.Белинский в своём разборе комедии во многом перемудрил, но верно заметил: «Молчалин глуп, когда дело идёт о чести, благородстве, науке, поэзии и подобных высоких предметах; но он умён, как дьявол, когда дело идёт о его личных выгодах». Вот такой практический ум ценился в обществе.
Ещё раз вспомним самую первую сцену в «Войне и мире». Кого из молодых людей в салоне принимают наиболее приветливо? Ипполита Курагина. Почему? Автор же ясно даёт понять, что «Le charmant Hippolyte» действительно, как охарактеризовал его отец, «покойный дурак» с «отуманенным идиотизмом» лицом! Однако вспомним опять Грибоедова: «Там моську вовремя погладит, тут в пору карточку вотрёт». Вот и Ипполит «так приятно закончил неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера», рассказав забавную историю, что уже никто не обратил внимания, что и рассказывал-то он «по-русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России», и в середине рассказа «фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление». И карьера его складывается прекрасно: отец хотел пристроить его «первым секретарём в Вену» - и пристроил, хоть, возможно, и не первым, но секретарём (правда, среди дипломатов он попросту «был шутом» - но это и не так уж важно!). А вот Пьер в этом обществе (пока ещё не стал графом) – просто «молодой человек, не умеющий жить», «медведь»; и князь Андрей, который «сам из-за своих прихотей, Бог знает зачем», идёт на войну, понимания не вызывает. И потом, после Аустерлица, «про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену у чудака-отца».
Кто же умён с точки зрения этого общества? По-видимому, такие, как Борис Друбецкой. Посмотрим на его карьеру: в начале кампании 1805 года он, хлопотами матери, «был переведён в гвардии Семёновский полк прапорщиком» (правда, потом почему-то оказывается в Измайловском), благодаря чему весь поход до Ольмюца прошёл «как на гулянье», к тому же вместе «с Бергом, теперь уже ротным командиром» (тоже, без сомнения, умный человек!), «во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезённое им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего». И князю Андрею ведь сумел понравиться!
И, что показательно, у «умников» почти отсутствуют естественные человеческие чувства. Поразительна встреча Николая Ростова с Бергом и Борисом в Ольмюце, когда Берг будет вставлять свои замечания при чтении Николаем письма из дома («Однако денег вам порядочно прислали»), чем в конце концов выведет Ростова из себя: «Вот что, Берг, милый мой, — сказал Ростов. — Когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, — я сейчас уйду, чтобы не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда-нибудь, куда-нибудь… к чёрту! — крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: — Вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому».
Но и Борис уже совсем не тот, кого помнит Николай.
«—Ну, что ты, как? Уже обстрелян? — спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
— Как видишь, — сказал он.
— Вот как, да, да! — улыбаясь, сказал Борис. — А мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, цесаревич постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приёмы были, что за обеды, балы — я не могу тебе рассказать! И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу — один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.»
И никак не сможет Борис понять, почему Николай бросит под стол рекомендательное письмо к Багратиону, присланное графиней:
«— Зачем ты это бросил? — спросил Борис.
— Письмо какое-то рекомендательное, чёрта ли мне в письме!
— Как, чёрта ли в письме? — поднимая и читая надпись, сказал Борис. — Письмо это очень нужное для тебя.
— Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
— Отчего же? — спросил Борис.
— Лакейская должность!»
Как же понять, если сам Борис «желал бы, и очень, попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте», потому что «надо стараться сделать, коль возможно, блестящую карьеру».
И он сделает эту карьеру: станет «адъютантом у очень важного лица», в Тильзите окажется в императорской свите… И удивительно ли, что он практически откажет Ростову, когда тот попросит похлопотать за Денисова, а Николаю станет «неловко и неприятно» с Борисом?
А Николай – ну кто же он для света, как не дурак?! Даже после всего, когда мать спросит у него совета, как поступить с «векселем Анны Михайловны на две тысячи», он отреагирует без выгоды для себя: «”А вот как, — отвечал Николай. — Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как!” — и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню». Разве умный человек так поступит?
Но вот хочу перенестись в другой век. У Р.Ф.Казаковой есть замечательное стихотворение:
Живут на свете дураки:
На бочку мёда — дёгтя ложка.
Им, дуракам, всё не с руки
Стать поумнее, хоть немножко…
То по-дурацки он влюблён,
Так беззащитно, без опаски,
То по-дурацки робок он,
То откровенен по-дурацки.
Не изворотлив, не хитёр,-
Твердя, что вертится планета,
Дурак восходит на костёр
И, как дурак, кричит про это!
Живут на свете дураки,
Идут-бредут в своих веригах,
Невероятно далеки
От разных умников великих.
И хочется мне сказать вслед за поэтессой:
Пусть умники меня простят —
Мне больше дураки по нраву.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал
"Оглавление" всех статей по "Войне и миру" здесь
Навигатор по всему каналу здесь
