Добро пожаловать в литературный эксперимент по мотивам эссе Чака Паланика о литературном мастерстве.
В третьем эссе (ссылка в конце текста) Паланик рассуждает о использовании физических ощущений в рассказе.
Позиция Чака очень проста - если у персонажа болит голова, задача автора сделать так, чтобы голова заболела у читателя.
Мастер категорически против использования абстрактных слов типа «боль», «пронзительная боль», «жуткая головная боль». По Паланику, задача автора - заново изобрести идею головной боли и шаг за шагом погрузить в нее читателя.
Взяв этот подход на вооружение, задумал рассказ, по мере написания развернувшийся в повесть. Будет длинновато, зато с налетом мистики:
КЕРАТОКОНУС
(часть первая)
Два санитара везли каталку не удосуживаясь замедлиться перед порогами, так что Максиму приходилось напрягать шею, чтобы голова не болталась на скачущей плоскости. Правое заднее колесо скрипело, словно где-то снизу окопался садист-стоматолог и остервенело сверлит зуб за зубом. В коридоре было темновато. Максим поправил простынку. Холодный коридор, клеёнка холодная, откуда взялась испарина на спине?
«Глупо как-то - подумал он, - мог бы пешком дойти! Зачем каталку гонять? Людей… Максим переждал тряску и опустил голову на клеёнку. - Интересно, откуда донорский материал?»
По потолку тянулись четыре ряда проводов со старыми, пожелтевшими пожарными извещателями. Он невольно считал эти желтые пятна.
(…двадцать пять, двадцать шесть…)
Когда каталка преодолевала пороги, Максим щурил глаза и морщился, пытаясь разглядеть надписи на перегородках. Четыре ряда проводов сливались в один, расплывчатые двоящиеся и троящиеся очертания букв становились чуть чётче. Ненадолго, правда.
(… двадцать девять…)
Плюс, дело осложнялось тем, что для Максима, трясущегося на каталке, буквы были перевернуты.
«Реанимация» - то ли прочёл, то ли угадал он и часто поморгал, чтобы расслабить глаза после «наведения на резкость».
(… тридцать три, тридцать четыре…)
Санитары тем временем подвели каталку к лифту.
Максим вдруг подумал, что было бы здорово, как только двери начнут закрываться - выскочить и уйти, что называется, в неизвестном направлении. И черт с ней, с операцией! Бывает и хуже, а ничего - живут люди.
Двери лязгнули, лифт пополз вниз.
«Ладно, - приободрился Максим. - Хирург опытный, операция плановая. Только вот роговицы…»
(…сорок четыре, сорок пять…)
Где-то в мозгу зудела фраза с первой консультации: «Нужна пересадка, но роговицы могут не прижиться. Гарантий никто не даёт»
Между тем, каталку вкатили в светлую операционную. По телу прокатилась волна тепла. Волоски на руках вздыбились. Каталку подвели вплотную к столу. Перелезая, Максим заметил кожаные ремни закрепленные на углах и в середине стола. Один из санитаров затянул ремень вокруг правой щиколотки Максима, потом вокруг левой. Руки были холодные. А может просто перчатки такие. Санитар пошел вокруг, пристегнуть остальные конечности Максима.
Ремни давили не сильно. Совсем как одеяло во сне, когда нужно бежать, но невозможно двинуть ногой.
Подошла женщина. Протерла холодной ваткой предплечье. Сняла колпачок с шприца. Расположила иглу параллельно вене, легко ввела.
- Как вас зовут? - женщина вдавила поршень и извлекла шприц.
- Максим…
- Как?
- Максим! - выдохнул он громче.
- Считайте от 10-ти до одного, Максим.
- Десять, девять, во-осемь,,, се…
Впоследствии Максим неоднократно возвращался к этому моменту. Секунда за секундой восстанавливая события он пытался заглянуть в черную дыру сна, поскольку именно там, во тьме наркозного бреда скрывалось начало последующих событий.
* * *
О проблемах со зрением он узнал еще в школе, когда всех пацанов пятого спец-класса музыкального училища вызвали в военкомат для постановки на учет. На фоне радости от законного прогула, новость от окулиста из медкомиссии не смутила. Даже наоборот, обрадовался, что в очках будет выглядеть взрослее.
После училища, в карте больного добавился диагноз «астигматизм миопический».
Позже, когда карта распухла от вклеенных снимков и листков с записями всевозможных исследований появилась новая «формулировка». Кератоконус.
Ке-ра-то-ко-нус.
Патология, при которой деформируется роговица. Округлая поверхность глаза вытягивается и принимает нездоровую форму. Словно к шару из детского набора фигурок приставили конус.
Он перестал носить очки - не помогали. Перестал носить жесткие контактные линзы, выточенные из стекла, но царапавшие словно в глаз запихиваешь лезвие. Или даже три - как в рекламе, где каждое лезвие бреет чище, обещая невероятный успех у женщин.
К проблемному зрению он со временем привык. Просто забыл, как должно быть.
С общением тоже не ладилось. Сложно быть душой компании, если для того, чтобы разглядеть знакомого, нужно подойти на расстояние вытянутой руки и секунды три щуриться прямо в лицо…
Есть шутка, что близорукие первыми не здороваются.
Когда не узнаешь даже родных с расстоянии в полтора метра, становится не до смеха.
Уже после операции медсестра сильно удивилась, узнав, что встречать его не будут.
Он привык к одиночеству. Совсем как со зрением - просто забыл, что должно быть по-другому.
* * *
Роговицы приживались. Нужно только меньше подвергаться воздействию света. Поэтому окна были плотно занавешены. Две недели после операции Максим не выходил из квартиры. На третей начал совершать короткие ночные прогулки.
С каждым днем эти вылазки становились продолжительнее. Правда от фар припозднившихся машин или низких ночных фонарей, направленных прямо в лицо, появлялись светящиеся ореолы, отчего ноги делались ватными, на лбу выступал пот, а улица «плыла» как на старых объёмных открытках. Врач сказала, что это бликуют нити на швах, вокруг зрачка и со временем всё пройдет.
В этот раз ореолы появились, когда Максим прохаживался в парке, в закутке с кормушками для белок и птиц. Он специально выбрал место без фонарей, но золотистые ореолы ударили по зрачкам, словно выстрел сжатого воздуха, когда меряют глазное давление . Максим пошатнулся, прикрыл глаза ладонями - ореолы не уходили. Закрытые глаза, открытые, не важно, избавиться от ярких колец было невозможно. По виску поползла капля пота.
«Домой» - решил Максим. Медленно двинулся в сторону выхода, прямо по насаждениям, подворачивая ноги на комьях земли.
Изнутри стало ломить глаза. Так бывало в детстве, когда залпом выпивал стакан холодной воды. Максим наклонился, уперся руками в колени, а потом и вовсе рухнул на четвереньки. В глазное дно кто-то невидимый загонял невидимые гвозди.
«Родник» - взорвалось в мозгу вместе с очередным гвоздём.
В парке был родник «Царевна-Лебедь». Днем там всегда очередь, но сейчас ночь…
Смутно соображая Максим добрался до лестницы, и сполз по деревянным ступеням до заветного родника. Подсунул голову под трубу. По затылку ударила ледяная струя… Невидимый забиватель гвоздей остановился.
Максим полоскал голову, набирал ледяную воду в рот, глотал, набирал еще, открывал рот позволяя воде вытечь…
Гвозди в глазном дне стали ржаветь и рассыпаться в мелкую пыль. Максим еще подержал голову под животворящей холодной водой.
Ореолы не исчезли, но до дома добраться можно.
У выхода из парка роговицы стали сжиматься. Максим вспомнил народное средство от порезов и мозолей: нужно разбить куриное яйцо, вынуть из-под скорлупы пленку и наклеить стороной, обращенной к эмбриону на поврежденное место. Высыхая пленка будет стягивать рану или мозоль. Роговица сжималась точно так же. Только высохнув, пленка отваливалась, а пересаженные донорские роговицы продолжали стягивать глаза.
Дома Максим прямо в мокрой одежде повалился на диван словно кто-то выключил рубильник. Но до того, он решил, что больше никогда не пойдет в этот парк.
Однако на следующий день, после выпуска новостей он посетил парк., забыв о том, что днем еще слишком яркий свет для его глаз…
Продолжение здесь: Кератоконус (часть вторая)
Благодарю за внимание, продолжение не заставит себя ждать. А пока можно ознакомится с исходным эссе Чака Паланика: Использование физических ощущений тела
Или прочитать другие рассказы, написанные с использованием советов Чака Паланика:
