– Жизнь! Она разная. Колесит человек по ней, мотыжит, мотыжит, а и всё, укорот вмиг образовался. Жизненный, а стало быть людской укорот, то бишь мой конец. Да и почему вмиг-то? Нет, брат, не в миг, врёшь. Младенчество не выкинешь, родителев, армия, жена, дети. Вот и отмотыжился стало быть.
Лёжа на старой железной кровати, Дмитрий Иванович Кислухин вслух рассуждал о пролетевшей жизни. Скрутило его сразу, да не только спина была тому виной, куча разных болезней одолели, и вот лежит старик на железной кровати, рассуждает вслух:
– Надо бы на печи лежать, кости на кирпичах греть, а мне всё на маманиной кровати охота. Она, бывало, полежит маненько, и отудбит. Снова работат. А я вот видно не в неё, слабее.
Когда развалился колхоз, то Дмитрий Иванович, не получавший два года зарплату, забрал старенький трактор «Беларусь». В конторе никто не возражал, все, кто что мог, то и тащили, пили горькую, ругали власти, и в итоге колхоз прекратил своё существование. Всю жизнь Дмитрий Иванович опахивал на тракторе территорию колхоза. Случилось однажды, погорели сильно, пожарный велел опахивать. Так продолжалось почти сорок лет. А когда колхоза не стало, Иванович всё одно опахивал. Шли тревожные новости о пожарах в соседних районах, старухи села боялись, скидывались на солярку, и старый тракторист на старом тракторе спасал своё село от пожаров.
Порою, чего греха таить, не хотелось уже опахивать. Но придут в его дом старые, как он сам земляки, и просят. Пуще всех всегда упиралась Пелагея Никандровна. Обычно баяла так:
– Ну, чо Дёмушка удумал? Как это нам без пахоты-то, сгорим. Государство пенсию даёт, и всё, боле ему ничё не надобно. А ежели погорим, куда нам? Опять же, ежели живы останемся. В городах у детей своя жизня. Тогда внукам, да правнукам молочка-то парного не отведать. Мы ж живые люди. Христом Богом просим, Дёмушка!
Дмитрий Иванович и не думал отказывать старухам, но проскальзывало порой в давно седой голове, мол, надоело опахивать, было это непонятно отчего, даже сам Иванович не знал. Нападёт тоска, язви её, куда деваться?
Покупалась солярка, и село было в очередной раз опахано от пожаров.
– Кто же ныне-то будет опахивать старухам? Я отмотыжился.
И Иванович загрустил. Вспомнилось, как покинули родительский кров три сына с дочкой. Ни секундочки не забывал о них, маялся мыслями, как там они выживают в городах. Глядел на жену Любу и вовсе печалился. Мать детей его кручинилась боле его, материнская доля, не отхлыснёшься от неё, материя жизни в ней, в доле-то материнской.
У детей были давно внуки, у внуков правнуки пошли в ясли, да в школу. Слава Богу, навещали стариков, деревенской еды внуки отведали, это дело с ними на всю жизнь останется. Эх и аппетит, бывало, разыграется у внуков, а ёдово самое простое – молочная лапша больно по вкусу им пришлась.
Мысли о внуках отлетели, снова думал, кто нынче старухам землю опашет.
В дом быстрыми шагами зашла Пелагея Никандровна, и с порогу:
– Ведомо мне, Дёмушка, захворал ты, сердешный. Дочка из соседней деревни приехала, говорит к ним пожар идёт, люди боятся – чего будет? У них давно не опахивали от пожаров, да вот у нас нынче не опахано. Среди мужиков ты один у нас, Дёмушка.
Ушла Пелагея, а через день узнали, что соседнее село сгорело, и пожар идёт к ним, всю округу затянуло дымом. Дмитрий Иванович и раньше к таблеткам относился плохо, а когда захворал, то Люба его давай ими лечить. Толку было от лечения мало. Потому он утайкой от жены таблетки выбрасывал.
Поднявшись с материнской кровати, Иванович откашлялся, с трудом натянул на себя штаны, выглянул в окно. Было дымно, и пахло гарью. Подошёл к столешнице, раскрыл дверки, достал бутылку самогона. Люба всплеснула руками:
– Ну вот, я лечу его, лечу, а он…
Иванович тихо сказал:
– Попробую, Любаша, врезать стаканчик, допинг нужон, понять должна.
Налив стакан самогону, Дмитрий Иванович не спеша осушил посудину. Откусил кусочек хлеба, дрожащей рукой положил хлеб на стол, затем встал, и пошёл к трактору, ноги его тряслись от слабости.
Завёл трактор, сказал:
– Ну Беларуська, выручай.
Дымка к тому времени обуяла всё село, видимости окрест было мало, если глядеть на дорогу, то четвёртую избу было уже не видать. Дмитрий Иванович ехал по селу, а старухи крестили его в дорогу, плакали.
Завидев крестивших его в дорогу старух, Иванович и сам чуть не заплакал, но дал себе укорот. Так и исчез его трактор в дымке…
Кто-то из старух залез в подпол, спасаясь от гари, кто-то молился на иконы, кто-то обливал себя холодной водою. Тревожно мычали коровы, молчали собаки. Больше всего страшила беда тех старух, к кому приехали погостить внуки и правнуки.
Пожарные в этот раз поспели вовремя, пожар был потушен. Дымка стала развеиваться. Пелагея Никандровна обошла те избы, где её землячки прятались в погребах, и вскоре всё село высыпало на улицу, радовались, обнимали пожарных. Приехал главный среди пожарных, обвёл уставшим взглядом жителей села, и сказал:
– Мы-то, конечно, сделали своё дело, но, милые бабушки, вас ведь дед на тракторе спас! Он успел опахать ваше село, тем и спас вас.
Пелагея Никандровна спросила:
– А Дёмша наш где?
Главный пожарный посуровев лицом, сказал:
– Главное дело, дед ваш, опахав село, отъехал от опашки, тем самым спас не только село, но и трактор.
Пелагея первая встрепенулась:
– Дёмша свой трактор Беларуськой зовёт, всю жизнь на нём робит. Правда, захворал он у нас сердешный.
Пожарный помолчал немного, глядя на Пелагею, тихо сказал:
– Крепитесь сельчане. Прямо в кабине трактора геройски умер ваш дед.
Люба упала на колени, завыла по-бабьи. Пелагея Никандровна бросилась к ней, обняла:
– Люба! Милая! Храни тебя Христос!
Другие старухи тоже кинулись к Любе.
Пока пожарный сообщал тяжёлую новость, Дмитрий Иванович сидел в своём тракторе, словно живой. Опершись спиной о сделанное им же удобное сидение. И казалось со стороны, что окрикни его, и он скажет своё привычное:
– А я ить, старухи не отмотыжился ишшо, спас вас…
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Казаков Анатолий