Предлагаю вспомнить историю о том, как Маша в семнадцать лет подверглась жуткому изнасилованию. Сразу привожу вам отрывок из книги «Мне 40 лет...». Некоторые места я сознательно выделю жирным шрифтом. Мы к ним вернёмся по ходу пьесы.
«Мы стояли компанией у "Московского", сзади неожиданно подошли двое в штатском и, предъявив документы, повели его к себе. Это была стандартная пугаловка, но было непонятно, как она будет разворачиваться дальше. С ментами было понятно, но ловцы в штатском выходили на нас, как шариковы на котов. Роман обернулся и строго сказал: "Бери такси, езжай домой!".
Смеркалось. Я вышла к проезжей части и подняла руку. В затормозившем такси кроме водителя сидело два грузина вполне солидного вида. Естественно, я боялась их меньше, чем гэбистов. Или просто была самоуверенной дурой.
– Мне, пожалуйста, до Маяковской, – сказала я таксисту и села сзади на свободное место, потому что спереди сидел один из пассажиров.
– О, хиппи-студенты, кто же отпустит такую девочку ночью, поедешь с нами! – сказал мой сосед и бросил таксисту пятидесятирублёвую бумажку.
Всеми способами я призывала к совести таксиста, спрашивала, есть ли у него жена и дочь, но пожилой человек только вжимал голову в плечи и так и не поднял глаз на зеркало, боясь встретиться с моими. До сих пор помню его жиденькие волосёнки и сутулую спину в обшарпанном пиджаке. В новом районе, куда меня завезли, на улице не было ни души. Заорать я не успела, быстро заткнули рот. Кстати, не факт, что я бы смогла заорать. Я потом выяснила, что все девочки, которым в детстве запрещали громко плакать и чего-то требовать, немеют в экстремальных ситуациях.
В однокомнатной квартире был третий. Этаж – восьмой, телефон вынули из розетки и заперли в шкаф вместе с моей одеждой. Всё, что происходило в квартире в течение этой ночи, оставляю на совести грузинского народа. Каждый народ должен отвечать за своих подонков. Потом, пьяные как свиньи, они даже пели по-грузински. Они дрыхли. (Я, хоть убейте, не понимаю, что это за мешанина из фраз. Так они пели? Или дрыхли?) Я стояла у окна, разглядывая голубой асфальт. На мне не было ничего, кроме эластичного бинта, который было велено носить на больной ноге после операции. Спасло только богатое воображение, я представила себя голую и мёртвую на асфальте, а эту мразь в полной безопасности. Побродила по квартире, закрыла форточки и открыла газ. Я думала, что всё произойдёт довольно быстро.
Но один из них встал в туалет, закашлявшись, понял, разбудил гортанными звуками остальных. Они вскочили, открыли окна, попытались снова дать мне по физиономии, но мне уже было всё равно, я не плакала и на вопросы не отвечала. Очевидно, старший понял, что что-то не то, отпер сумку из шкафа, вывалил из неё мои вечно таскаемые с собой рукописи, косметику, кошелёк и паспорт. Изучив паспорт и наконец поняв то, что вчера я не могла докричать до их пьяных ушей, они затрепетали и начали громко ругаться по-грузински. Потом начали писать восьмёрки вокруг меня.
– Деточка, хочешь кофе? Шампанского? Мы же не знали, что ты несовершеннолетняя. Ты же так взросло выглядишь. Мы за всё заплатим. Сейчас мы оденемся, всё будет хорошо. Ой, какие у нас джинсы польские! А теперь будут американские. У тебя будет столько денег, сколько ты захочешь, только никому не надо говорить. У тебя ничего не болит? Тебя от газа не тошнит? Мы же не бандиты, мы серьёзные люди, приехали в Москву по делам. У нас у всех семьи, дети. Ты только не молчи, ты отвечай нам на вопросы, пожалуйста.
Меня с почестями посадили в такси, сунув в сумку толстую пачку двадцатипятирублёвок. Когда машина отъехала, я выбросила деньги в окно. В этом не было литературщины швыряния купюр, я боялась сделать это раньше потому, что за две такие бумажки, сунутые таксисту, они вполне могли заполучить меня обратно. В зеркало я видела, как самый шестёрочный из них собирает деньги с асфальта, на котором вполне могла к этому моменту лежать я, не спрячь они одежду.
<...>
Сейчас я могу вспоминать об этом отстранённо. Впрочем, газ я тоже открывала по трезвому расчёту. Понимала, что не пойду в милицию, а если пойду, мне не помогут. С интернатско-больничного детства я привыкла рассчитываться за всё сама. И ещё поняла, что эти грузины не были особыми сексуальными маньяками, они были среднеарифметическими скотами. По одежде и способам сопротивления они не могли спутать меня с проституткой, но в их голове было простое мужское "Как это она не хочет? Мы же деньги потом дадим!". Было бы интересно спросить, за какие деньги они готовы были бы вступить в половой контакт с женщиной, внушающей омерзение?
Я остановила такси около Веркиного дома. И увидела, как навстречу мне идёт Веркина одноклассница по кличке Ёка в белом платье, белых римлянках и с белыми волосами. Она показалась мне из той жизни, из которой я автоматически выбыла минувшей ночью. Я стояла посреди дороги и не могла сделать ни одного шага. Она подошла ко мне, всё поняла, обняла меня, и мы вместе заревели. Неделю, пока сходили следы побоев, я жила у подруг.
<...>
А что касалось красивого зеленоглазого Романа, то, когда я позвонила и рассказала всё по горячим следам, он долго держал паузу, а потом заметил, что нельзя изнасиловать женщину, если она этого не хочет. Потом одумался, жалел, пытался всё повернуть назад, но больше он мне был не интересен».
То врач всё понял, то грузин всё понял, то подруга всё поняла. У Марии это «всё понял» – уже заезженный штамп. Но это так, попутное замечание. Давайте разбирать ситуацию.
Сразу мимолётная ремарочка: какое всё-таки было суток? Смеркалось, т.е. надвигался вечер, или было «кто же отпустит такую девочку ночью»? Даже если на дворе был июль, ночь – это хотя бы одиннадцать часов. Должно стемнеть окончательно.
Итак, что мы видим. Семнадцатилетняя Маша и её тогдашний парень Рома (которому уже было тридцать лет) общались мирно в компании возле «Московского». Тут налетел карательный отряд появились гэбисты. К Роману подошли двое в штатском и попросили следовать за ними. «Это была стандартная пугаловка... Ловцы в штатском выходили на нас, как шариковы на котов», – объясняет Мария, словно не понимая, в чём дело. Хотя всё ясно как белый день. Гэбистов не интересовала компания. Им нужен был лишь Роман, фарцевавший пластинками. В те времена спекуляция была статьёй в уголовном кодексе. Да и без фарцовки у него были весьма сомнительные доходы. Короче говоря, гэбисты схватили ни за что несчастного Рому, мирно занимавшегося спекуляцией контрабандных пластинок.
Уходя, Роман велит Маше взять такси и ехать домой. Попрощавшись с компанией, Маша останавливает попутку. Её ничуть не смущает, что это такси уже занято. В нём едут два пассажира – грузины. Один сидит возле водителя, другой – на заднем сидении. При виде Маши, которая уже не раз подчеркнула, что у неё шикарная фигура, у обоих страстно загораются глаза («Тра-а-а-а-аха-ать!»). Не замечая их сальных взглядов и не уточнив, куда они едут, девушка садится в эту машину и называет нужную улицу. Сунув таксисту пятьдесят рублей, один грузин говорит, что девчонка поедет с ними. Маша взывает к совести водителя, но тот как будто не слышит. Машу привозят в новый район, силком затаскивают в квартиру, где был ещё третий грузин, и там насилуют её всю ночь.
Светает. Пьяные грузины дрыхнут в своей квартире мертвецким сном. Маша стоит у окна в чём мать родила. Одежда спрятана, и сумка тоже. Маша идёт на кухню, закрывает форточки и врубает газ в надежде, что ещё минута – и вся квартира взлетит на воздух. Словно никогда не была на кухне и не понимает, что если газ и взорвётся, то хотя бы часика через три. Конечно, можно не придираться и списать всё это на потрясение, если бы сама Мария не заявляла, что «открывала газ по трезвому расчёту». Тут просыпается один грузин. С похмелья топает в туалет и начинает кашлять от газа (сколько же горела плита, что квартира вся пропиталась газом?). Он тут же будит своих друзей. Все трое подлетают к Маше, хотят ей дать по физиономии, но неожиданно... Один из них лезет в шкаф, вынимает Машину сумку и достаёт оттуда паспорт! Чего его потянуло именно сейчас залезть в шкаф, чтобы покопаться в Машиной сумке? Тут всех как громом поразило! Девчонка несовершеннолетняя! Ой, что сейчас будет! Грузины понимают, что влипли, начинают уговаривать Машу не ломать их жалкие жизни. Она всю ночь им орала, что она ещё несовершеннолетняя, и могла в машине сказать, пока они ещё не напились, но они упорно её не слышали. А тут стояла и молчала, не отвечала на вопросы, и один из них резко «понял, что что-то не то», и полез искать документы. Вот как вы себе это представляете? Стоит девчонка, напугана, на вопросы не отвечает. Насильник посмотрел и всё понял. И что он понял? Что жертва несовершеннолетняя? И как же он это понял? Где причинно-следственная связь между бледной девочкой в синяках и тем, что у неё, наверное, в сумке паспорт и она, наверное, несовершеннолетняя, а значит, щас всем кирдык?
Трясясь от страха, грузины обещают Маше новые шмотки, суют ей «толстую пачку двадцатипятирублёвок» и вызывают такси. Сев в такси и отъехав на определённое расстояние, Маша картинно швыряет деньги через окно. «В этом не было литературщины швыряния купюр, – объясняет Маша в двух словах, – я боялась сделать это раньше потому, что за две такие бумажки, сунутые таксисту, они вполне могли заполучить меня обратно». Я этой мысли не поняла. У её обидчиков бледный вид. Деньги на руках у Маши. Не хочешь брать от них деньги – швырни их на месте. Они что, влезут в такси и потащат Машу обратно? А как же паспорт несовершеннолетней? Или Марья Ивановна хочет намекнуть на то, что водиле сунут бумажки и втянут Машу обратно в ту злополучную хату, чтобы убить, разрезать на куски и где-нибудь закопать, раз она такая принципиальная и не желает их покрывать? Что мешало сделать это сразу, а не отпускать девчонку на свободу? Она и с пачкой в руках может тут же пойти в милицию. Или отпускать, или убивать. Тут уже, на мой взгляд, третьего не дано.
«Там у меня в сумке паспорт, я несовершеннолетняя, я запомнила номер машины!» – кричит Маша лётчику, который решил её изнасиловать. «Изменившись в лице, дядька достал паспорт, потом молча развязал мне руки, надел галстук на жирную шею и повёз меня обратно». «Вот паспорт. Мне нет восемнадцати. Вот экзаменационный лист. Я провалилась в университет (Куда ты провалилась? По крыше лазила, что ли?), – вытряхнула я содержимое сумки. – Мой родственник работает в прокуратуре. Пятнадцать лет за изнасилование несовершеннолетней. Выйдете из тюрьмы седым». Услышав это, таксист-насильник, завезший Машу в какой-то лес, высадил её и уехал. Изменились в лице и грузины, «начали писать восьмёрки вокруг меня».
Несовершеннолетняя... То есть сесть в тюрьму за изнасилование эти торгаши не боятся. Ещё и за групповое изнасилование, где наказание гораздо строже. А вот за изнасилование несовершеннолетней! Всем тут же бздошно становится. Маша, видно, хочет показать, что в проклятом «совке» изнасиловать женщину – это так, пустяки. Женщин расстилали и не боялись. Но вот изнасиловать несовершеннолетнюю! Здесь уже «совковый» закон проявлял какое-то благородство и защищал детей от насильников.
Что же по итогу делает Маша? Она в милицию не идёт! «Понимала, что не пойду в милицию, а если пойду, мне не помогут». Вот интересно! Маша тычет паспорт лётчику и таксисту. У маньяков тут же бледнеет вид. Значит, наказание есть! И за преступление можно получить хороший тюремный срок. Но даже после пережитого Мария твёрдо решила, что не обратится за помощью. Казалось бы, и побои есть, и следы спермы свежие. Но Маша думает, что ей не помогут. Чего же тогда все боятся?
И почему-то Машин кавалер, узнав о том, что произошло, «долго держал паузу» и не нашёл других слов поддержки, кроме как «нельзя изнасиловать женщину, если она этого не хочет». Согласитесь, странная реакция.
Однако вскорости, в ноябре того же самого года (а изнасилование было летом, после того, как Мария не поступила в университет), или на почти соседней странице читаемой мною книги, произошла такая ситуация:
«Седьмого ноября мы отрывались. Я, Верка, Таня Александрова, Боря Юхананов, Толя Баранов, Саша Лебедев, Олег Радзинский и ещё целая толпа отправились на поиски приключений. Мы мотались из компании в компанию, всё везде обламывалось, а нас уже заклинило. На стриту в праздник были ментовские строгости, и, не найдя там удовольствий, прямо на станции "Охотный ряд" мы начали валять дурака. Боря Юхананов, местный поэт и ситуационный импровизатор, был красивым мальчиком, он напялил моё пальто, Веркину шёлковую косынку и накрасил глаза. Компания вламывалась в вагон метро, Борька заходил в другие двери, вихляя бёдрами, и начинал недвусмысленно и успешно клеить пьяненьких мужчин, пока мы надрывались от хохота.
Вскоре, однако, его вывел на чистую воду трезвый тридцатилетний господин в светлом пальто, вступивший в диалог с нашей компанией и пригласивший всех в гости. Мы переглянулись – человек был "не наш" по всем статьям. Приглашение приняли: я, Верка, Боря Юхананов и Толя Баранов. Господин в светлом пальто был физиком по фамилии, скажем, Днепровский. В снимаемой квартире в престижном доме на Фрунзенской он рассадил нас за столом, достал баночки с закусками (ехал от родителей), бутылку водки и поставил пластинку с Сен-Сансом. Нас он позвал как цыганский табор – ему было интересно понюхать и потрогать молодёжь нового поколения, что она читает, о чём думает.
Днепровский был физиком-теоретиком из номенклатурной семьи, знал Сахарова, говорил длинно и многозначительно, был добр и тактичен. Образ "физика", противопоставленный образу "лирика", ещё совершал хождение в наших умах, и мы влюбились в дяденьку всем коллективом. Когда вышли от него на рассвете, вечный провокатор Боря Юхананов сказал:
– Это тебе не стритовским героям мозги крутить, ты попробуй такого охмури!
– Спорим, неделя срока, – машинально откликнулась я. И мы, четверо загульных ребятишек, разошлись по домам.
<...>
Днепровский был совсем не мой герой. Но нравилась взрослость, мягкая солидность и опекающая манера. Он был буржуазен, и я рядом смотрелась как трудный подросток. Бережный в постели, он помог мне решить проблемы, связанные с изнасилованием. Ему, после двух браков, я не подходила ни по каким параметрам, кроме молодости и забавности. Мне он подходил как большая красивая игрушка, которой можно хвастаться перед подружками, но я не могла простить того, что он прятал меня от знакомых. Моя матушка, конечно, положила на него глаз как на красавца еврея, кандидата наук, которому хорошо бы сбагрить непутёвую дочку; она изо всех сил приветствовала связь, в том числе и продуктами, которые пихала в сумку, когда я отправлялась к нему... Он считал, что спать с несовершеннолетней нехорошо, но спал».
То есть проституция – это у них семейное... Ну и как вам? Маша затащила на спор в кровать какого-то незнакомого дядьку, с которым студиозусы познакомились, едучи в вагоне метро. Это поведение жертвы, которая пережила изнасилование? Прошло лишь несколько месяцев. После такой глубокой травмы на спор соблазнять мужика... Ох, и не хотелось бы наговаривать, но сдаётся мне, что Романа взяли основательно за его делишки. Он уже фактически уголовник. Во всяком случае, без бабла. Такой Марии не нужен. Она решает бросить его и цепляет по пути грузинских торговцев, с которыми пирует всю ночь, чтобы к утру начать шантажировать, попросив найти в сумке паспорт. Получив с них деньги, она созванивается с Романом и говорит ему об изнасиловании. Роман ей явно не верит, и с языка срывается то, что услышала Маша.
Именно в семнадцать лет, если верить книге "Дегустация Индии", Маша посещала курсы, где обучали тантрическому сексу. И не побоялась же девочка, пережив подобный кошмар, заходить в подвальные помещения, чтобы там, вертя голым задом среди чужих и раздетых людей, постигать азы чёрной тантры! Не знаю, Маша, не знаю...
А теперь вернёмся к тем фразам, которые я выделила жирным. Повествуя о событиях той ночи, Мария походя обвиняет всех. Виноваты гэбисты, чтобы убежать от которых, она и села в эту машину. Ей даже грузины-насильники казались внешне добрее, чем были гэбисты. Виновата мама, которая ей запрещала плакать и что-то требовать, из-за чего она в ту минуту могла бы онеметь от испуга, оказавшись в лапах насильников. Виновата и доблестная милиция, которая ничем не поможет, даже если изнасилуют несовершеннолетнюю... Чего тогда все боялись, когда речь шла о возрасте потерпевшей? Второй раз спрашиваю уже, наверное. Это ещё раз наводит на мысли о том, что в ситуации с Машей всё происходило добровольно. Помните историю о том, как Мария стала натурщицей? В пятнадцать лет увязалась за каким-то старым художником и отдалась ему, чтобы распрощаться с девственностью и быть не хуже подружек, которые уже давно с ней расстались. И начала сожительствовать (такого точно уже никто не делал!) с новым любовником, красуясь голой и перед ним, и перед его товарищами по искусству. Днепровский был для неё игрушкой, «которой можно хвастаться перед подружками». Да и без того многие её поступки продиктованы желанием порисоваться перед ровесниками (вспомните хотя бы причину, по которой Маша устроила в своем углу салон хиппи). Кто сказал, что сейчас она не хотела быть одной-единственной среди девочек, кто уже попробовал групповуху? И ни с кем попало, а с грузинами! Ну и виноваты мужчины, которые на обывательском уровне не считают зазорным насиловать женщин и не понимают, как можно сопротивляться насилию, за которое они дадут денег! Да и сами женщины не возражают против того, чтобы переспать за деньги. Вы представляете? Для Арбатовой советские мужчины в основном насильники, а советские женщины - проститутки. Только вот тут тоже есть неувязочка. О каком насилии может идти речь, если за интим предложены деньги и женщина согласилась? Это просто случка за деньги. Но Марии сунули деньги лишь утром, когда увидели паспорт. То есть на момент, когда она сопротивлялась, ни о каких деньгах речи не было. А значит было насилие, а не простое скотское «Чего она? Я же ей денег дам!». Зачем тогда Маша ставит в один ряд мужчин, которые спят с проститутками, заплатив за это им денег, и откровенных насильников, а также жертв и продажных женщин, оскорбляя эти обычных советских мужчин и женщин? Короче, все виноваты!
Часть 4. СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ - https://zen.yandex.ru/media/id/5cd3cf5dac5cc400b322f61e/mariia-arbatova-loj-v-knigah-jensciny-kotoroi-s-samogo-detstva-bylo-len-pritvoriatsia-chast-4-soiuz-pisatelei-5f135819b1d8a94d7321e05d
Часть 5. СОВЕСТЬ ГРУЗИНСКОГО НАРОДА - 2 - https://zen.yandex.ru/media/id/5cd3cf5dac5cc400b322f61e/loj-v-knigah-jensciny-kotoroi-s-samogo-detstva-bylo-len-pritvoriatsia-chast-5-sovest-gruzinskogo-naroda-2-60431c23665e4413f3493c37
