Мой канал посвящён в основном отечественному кино, которое искренне считаю лучшим в мире по духовному богатству, заложенному в нём, разностороннему, объёмному описанию человека, понимающей, сочувствующей приближённости к нему, разноплановости, разнообразию характеров, по наполненности любовью к людям, наконец. Наше кино живей и естественней. Но есть зарубежные кинорежиссёры, у которых многому можно поучиться. Таким, безусловно, был великий шведский режиссёр Ингмар Бергман.
Ещё в молодости, в советские времена, регулярно посещая московский кинотеатр "Иллюзион", в котором демонстрировалась классика кино, слышал мнения киноведов, предваряющих вступительным словом ретроспективные показы. Почти все они были единого мнения - режиссёр №1 мирового кино - Ингмар Бергман. Согласен с этим утверждением, но, учитывая вышесказанное уточню - Бергман - лучший автор иностранного кино.
Всего Ингмар Бергман снял около полусотни художественных фильмов. Мне довелось посмотреть 36 из них, в том числе, конечно, самые знаменитые.
Когда смотришь многие фильмы Бергмана, может создаться впечатление, что остальное кино - игрушка по сравнению с ними. Это впечатление во многом оправдано. Фильмы шведского режиссёра – это действительно другой, особый уровень. Другая категория. Полные погружения в психику человека, жесточайшая драматургия сосуществования людей, падения в бездны отчаяния и страха… и возрождающий, часто еле тлеющий, но всё же - огонёк в конце тоннеля жизни в лучших его кинокартинах. Вспомним же некоторые его фильмы - лучшие по своей конечной просветлённости и очищающей способности, чтобы попытаться понять, что главное хотел сказать нам гений своим искусством.
Глубина погружения в психику человека, безусловно, у Ингмара Бергмана наибольшие в мировом кинематографе. И размышления о смыслах существования человека самые серьёзные. Уже в дебютном своём фильме, «Кризисе» (1946 год) - тонкая, сложная психология и неразрешимые вопросы бытия. Почему человек не видит жизненно достаточное перед своим носом, а несётся чёрт знает куда за призрачным счастьем? Искренни ли чувства и поступки человека даже перед лицом смерти? И даже тот, кто кончает жизнь самоубийством, правдив ли перед собой и другими или подобно артисту в театре играет роль, обманывается и обманывает (самоубийство перед вывеской "Театр")? Обречён ли человек на страдания? А свет и тепло солнца всегда будут сменять их хоть на время в душе (последний кадр фильма)? Фильмы Бергманы зачастую невольно заставляют перейти на стих:
Да, в нас заложен первородный грех,
Его не замечаем средь утех.
Но осознав страданья глубину,
Мы обнаружим свет и тишину.
Но первый многозначительный, многосмысловой, многослойный, полный символов, по-настоящему интеллектуальный фильм Бергмана, всё же – «Тюрьма» (1949 г.). Само название глубоко метафорично - ни о какой реальной тюрьме здесь даже речи не идёт. А речь идёт об аде. Об аде на земле. Что для человека жизнь? Лишь "тяжёлый, искусительный путь от рождения до смерти", как утверждается отдельными персонажами в начале и в конце картины? Ведь кроме ада, казалось, что можем здесь мы получить? Но здесь режиссёрско-Божий объектив указывает пальцем на любовь. Она, фонарь, потерянных выводит с подземелья. Она - лекарство, возрождающее жизнь. Она и смерть несёт заблудшим в искушеньях…
Режиссёр-персонаж "Тюрьмы" отказывается снимать фильм, где дьявол правит на земле, а Бог, наверно, умер. (За пятнадцать лет до знаменитой картины Феллини "8 1/2" Бергман поставил фильм о том, как не удалось поставить фильм). Впрочем, картина Ингмара создаёт впечатление, что Бог - не больше чем полицейский для этой жизни, как говорил русский философ Николай Бердяев.
«Вечер шутов» (1953 г.) - новое глубоководное погружение и, кажется, безысходное запутывание в водорослях людских отношений и психики. В отличие от «Тюрьмы», в этой ленте ещё более уверенное хождение в лабиринтах психологии и нечто новое - твёрдые выводы об обречённости человека.
За год до знаменитой "Дороги" Феллини, Бергман снимает фильм про бродячий цирк. И, надо признать - цирковая дорога шведа шире, извилистей и длиннее. Короче говоря, сложнее. И, идя по этой дороге, много вопросов возникает. Вопросы, которые режиссёр задавал себе всегда, вопросы, которые звучат во многих его фильмах. Живет ли человек по-настоящему или играет свою роль в жизни? Или всё вместе? И где тогда у него заканчивается игра и начинается искренность? Где в жизни цирк, а где театр (надменно-противоборствующий противник цирка в фильме)? Не все ли мы, вообще-то, шуты на этом свете? "Как люди живут в этом жутко грязном мире?" - спросим себя также словами главного героя. Можно ли пережить нескончаемую череду унижений и несчастий и как освободиться из железной цепи страданий?
А не женщины ли с их резко-переменчивыми словами и поступками, непредсказуемостью и нелогичностью, мимолётной продажностью и постоянным своенравием больше всего и делают нас шутами и являются главной причиной наших страданий? Правда, и Радость и Утешение (с больших букв) не только ли они и дарят нам? И не точен ли один из шутов, рассказывая сон о своей опозорившей его ранее жене: "Мне приснилось, будто Альма сказала мне - "бедный муж, ты такой усталый и грустный, не хочешь ли отдохнуть?" "Да", ответил я. "Я сделаю тебя крохотным, как зародыш и ты спокойно уснёшь в моём чреве". И вот я забрался внутрь и крепко заснул, будто меня укачивали в колыбели. Я становился всё меньше и меньше, пока не превратился в семечко и не исчез совсем".
Сон шута - истинная правда. Тем и живём, тем и спасаемся. Поэтому и любим их. А они за это одаряют нас несущей надежду "улыбкой Кабирии". И эту жизнеутверждающую улыбку мы видим в самом конце фильма, за несколько лет до той, знаменитой феллиниевской – Джульетты Мазины.
Один из столпов творчества гения – «Седьмая печать» (1957 г.). Философский фильм о вечных вопросах бытия Ищущего Рыцаря. Здесь - основополагающие вопросы человека разумного:
"Неужели так уж немыслимо познать Бога, почувствовать Его? Почему он скрывается от нас в тумане невнятных обещаний и незримых чудес? Как верить верующему, если не веришь даже самому себе? Что будет с теми, кто жаждет веровать, но не умеет? Что будет с теми, кто и не желает, и не умеет? Почему я не могу убить Бога в себе? Почему он так мучительно, до унизительности продолжает жить во мне, хотя я проклинаю Его и жажду вырвать из своего сердца? Почему Он, несмотря ни на что, как издевательство, остаётся реальностью и от неё невозможно освободиться?"
Фильм страшный по своему содержанию и атмосферой большей части картины, но, почти как всегда у Бергмана, есть свет в его даже самых тяжёлых фильмах - он исходит, прежде всего, от некоторых персонажей и, кроме этого, часто в последнем кадре выискивается позитив, несмотря ни на какие реальные, а не выдуманные (что особо ценно) ужасы жизни, дарится надежда и вера в лучшее. Лучшее, что истинно есть.
Вот и здесь, в самом конце убежавшая от ангела смерти семья счастливых от любви друг к другу артистов, белым цветом раскрашивает в основном чёрную картину. Ибо как сказал мудрствующий всю дорогу оруженосец рыцаря: "Если в этом несовершенном мире всё несовершенно, то любовь - самое совершенное в своём совершенном несовершенстве".
В «Ритуале» (1969 г.) состоялась попытка ответить на ещё один глобальный для художников и прочего человечества вопрос: что есть настоящее искусство? Автор "надевает маску" Бога, актёры "выпивают" отражение светлого лика Божьего из опьяняющей чаши творчества, "символично" соприкасаясь с истиной, а заинтересованный зритель исповедуется под действом "вымысла" и "игры", претерпевая при этом муки совести и раскаиваясь. И, умирая в своём прежнем качестве, становится свободным. Тем самым, совершая своего рода причастие.
Таким образом, Искусство состоит из высокого поиска и прозрения автора, вдохновения исполнителей и обязательно активного, понимающего участия, точнее - причастия зрителя. Искусство с большой буквы - это сакральный ритуал, подобный религиозному. Не всегда есть силы, желание или возможность честно исповедоваться священнику в церкви (как это не смог сделать судья в фильме), но настоящее искусство при встречном шаге к нему может очистить, изменить, освободить.
Сами же создатели Действа в бренной жизни далеки от Создателя, возвышаются и постигают себя лишь в акте творчества, а в обыденной жизни погружёны в страх, смятение, грязь взаимоотношений, взаимонепонимание... как и остальной род людской. Порой терпят препоны, возможно и законные, со стороны власть предержащих. Но свобода творчества и творческих людей при всём при этом должна быть неприкосновенна и священна. Как и духовная свобода остального рода людского.
Таково простое, но истинное до банальности послание Автора.
Одна из вершин творчества Бергмана – фильм «Шёпоты и крики» (1972 г.) Красивый и, одновременно, жуткий фильм. Красивый визуально, жуткий по содержанию. Красивый и жуткий как почти тотальный здесь кричащий кроваво красный цвет обстановки и шепчущий смертельно белый цвет одеяния сестёр. Красивый и жуткий, как человек. Красивый и жуткий, как жизнь. Как любовь и ненависть, наполняющие ленту до краёв.
Красивые цвета, красивые лица, красивые женщины, красивый антураж картины. Почти все кадры фильма - хоть на выставку живописи выставляй. Но скрытая за внешней красотой наполненность этой Картины временами вызывает нечеловеческий ужас и страх. Пастор, провожающий к Богу душу умершей в страшных муках одной из сестёр, говорит: "молись за нас на небесах, ибо оставляешь нас на грязной и мрачной земле под пустым небом."
Крики от физической и душевной боли. Шёпоты ненависти и любви. Крики от страха объятий разлагающегося трупа. Шёпоты светлых воспоминаний коротких минут счастья.
В «Сценах из супружеской жизни» (1973 г.) острым скальпелем многоопытный хирург Бергман препарирует семейные отношения двух немолодых супругов. Подобно тому какая вонь распространяется из оперируемого тела в медицинском случае, столь же неприятные "запахи" производит и вскрытый сонм чувств двух половинок ячейки общества. И, как при обычной операции мы наглядно можем лицезреть сколь многосоставен организм человека, так и при такой кино-операции мы видим столь же разнообразный состав отношений живущей много лет вместе семейной пары.
Но, самое главное, в обоих сравниваемых действиях мы приходим к однозначному выводу - главный орган в человеке - это сердце, без которого жизнь невозможна. Ни физическая, ни совместная противоположных полов. Если учитывать, образно говоря, что именно сердце является источником любви.
Главные персонажи картины долго мучили друг друга, пока, наконец, не поняли главного - жить вместе можно только любовью, хотя бы той её толикой, какая есть. Много времени они бесновались, пока не пришли к этому очевидному выводу. Туп и зашорен человек, по большому счёту - долго до него доходят даже прописные истины.
Поразительно, как в такой камерной обстановке, какова присутствует ещё в одном значимом фильме - «Осенняя соната» (1978 г.) - практически диалоговым между матерью и дочерью - Бергману удавалось достичь буквально эсхатологической драматургии, полного психического беспредела. А тут ещё запредельная игра Ингрид Бергман и Лив Ульман раскрывает бездны человеческих душ.
Хотя, даже при не очень глубоком взгляде на людей заметно, что толщина и твёрдость "кожи" у всех разная. Есть люди с такой психикой, что всё, что грозит нарушить их душевное равновесие, что заставляет работать дух, отлетает как от стенки. А есть "безкожные", которые принимают всё близко к сердцу. Здесь мать и дочь - воплощение этих крайностей. Ну, может быть, не совсем, если говорить касательно героини Ингрид Бергман. Люди толсто-твёрдо-кожие, как правило и есть счастливые люди, тонко-кожие - несчастны. Получается, так устроен этот мир - он приспособлен для наиболее нечутких, наиболее безнравственных, наиболее бездуховных или с наибольшей толщиной шкуры. Они намного меньше страдают, больше имеют материального, дольше и спокойнее живут, чем люди с раскрытой и тонкой душой. И нельзя сказать, что мать в этой картине бездуховна - она прекрасно чувствует глубину и оттенки музыки, например, вообще сама - талантливейший и знаменитейший музыкант, но она так устроена, что тяготеет ко всему, что вызывает умиление и радость и отвращается от всего, что грозит нарушить это состояние, то есть она - та, которых называют моральными гедонистами. А им - и карты в руки. С козырями. А её дочь будет всю жизнь искать причины не кончать жизнь самоубийством.
Всё главное, что есть в кинематографе Бергмана соединилось на гигантском полотне «Фанни и Александр» (1982 г.) – тонкое, глубокое раскрытие психологии, мучительные поиски истины, пропасти и подъёмы человеческой судьбы, богоборчество и встречи с Богом, метафизический страх и искренняя радость (тут её необыкновенно много для Мастера), решётки на окнах в мир, но и просветы сквозь них, «натуральная» мистика, естественно вытекающая из реальности, невыдуманные ужасы существования. Можно назвать эту грандиозную фреску Мастера итоговой, хотя после неё швед снимал и ещё. И, наверное, лучшей его работой. Главная мысль-утверждение в ней как бы лежит на поверхности – скрыто или явно она повторяется по ходу всего действия: жизнь есть театр. Но это обманка – на самом деле в течение фильма становится понятно, что после этого «утверждения» как минимум стоит вопрос. Человек в своей жизни действительно меняет маски, играет разные роли, но это всё равно один и тот же человек, и те маски и роли, зачастую служащие ему же самому оправданием, в конце концов, не скроют его истинную сущность. И сама жизнь строится не масками, а конкретными людьми, каждый из которых имеет своё внутреннее строение или нестроение.
Заканчивается фильм словами мудрой бабушки Александра из читаемой ему книги : «Всё может быть, всё возможно и вероятно, времени и пространства не существует, на тонкой канве действительности воображение плетёт и вяжет новые узоры».
«В присутствии клоуна» (1997 г.) - предсмертная исповедь великого шведского режиссёра. И хотя у него после этого фильма будет ещё десять лет жизни и «Сарабанда», к своей смерти он приготовился именно здесь. Фактически это телефильм, практически же он создан и смотрится как спектакль. Как признание Мастера в превосходстве театра над кино, выраженное и в сюжете (манерный, иллюзорный, обманчивый синематограф, представленный главными героями, сгорает на глазах у изумлённой публики, и артисты убедительно, живо, гораздо более впечатляюще доигрывают свою историю в виде театральной сцены, за которой следует многозначительная фраза их зрителя: «театр всё же выше кино»).
Обыденная жизнь – сумасшедший дом, где мы пребываем все вместе. Душевнобольные инженер-изобретатель и профессор находят понимание друг у друга, покидают больницу и устраивают аттракцион со «звуковым кино» (время действия – «немые» 20-ые), озвучивая экранных персонажей через микрофоны за экраном. И безумие их на время кончается. Человека излечивает творчество или сотворчество, освобождающее от внутренней тюрьмы, где стражниками, по словам другого их зрителя, являются «страх и тщеславие».
Страх не простой – страх перед Смертью, которая в этом фильме Бергмана представлена не мрачно, не в чёрном, как в «Седьмой печати», а в виде белого, эротичного клоуна - светлое брачное ложе смерти есть избавление от страданий жизни, а не наказание за неё.
Инженер в своих «звуковых фильмах» играет умирающего в страшных муках Франца Шуберта, который произносит фразу «я тону, тону, тону». Но при звуках сочинённой им музыки он восклицает: «я не тону, я поднимаюсь... высоко!». Мы, подобны своему Творцу, лишь в возвышающем творчестве приближаемся к Нему, лишь творчески преображая самих себя.
Смерть неминуемо приходит всё равно. Главный герой из страха перед ней пытается покончить жизнь самоубийством. Но: «освобождает человека сострадание» (опять цитата из фильма) – его жена предупреждает, что она его не переживёт и он передумывает. Он вспоминает своё детство (как и герой знаменитой «Земляничной поляны») и со светлыми мыслями смиренно покидает этот мир, умирая естественной смертью. Прямо как в последней симфонии Шостаковича, жизнь тихо и медленно угасает.
Кажется, лента эпизодами вобрала в себя всё искусство Бергмана – из многих его картин слышатся здесь отголоски. И в ней художник как бы завершает свой творческий путь. Путь исканий и находок. И покидает нас со светом и примирением.
