Кимжа входит в официальный список самых красивых деревень России. Но тот, кто хоть раз побывал здесь, знает о ее уникальности безо всяких сертификатов. В Кимже, отрезанной от центров цивилизации и до недавнего времени не имевшей грунтовых дорог, которые заменяли реки, время будто остановилось. Кажется, здесь можно увидеть ту самую Древнюю Русь, о которой мы в детстве читали в сказках.
Текст: Екатерина Жирицкая, фото: Андрей Семашко
Кимжу описать трудно. Ее бледную копию можно увидеть, если по дороге из Архангельска на Мезень заехать в замечательный музей деревянного русского зодчества «Малые Корелы». Для жителя Среднерусской равнины, привыкшего под словами «домик в деревне» подразумевать миниатюрное строение, увиденное в Кимже окажется внутренним потрясением.
Как назвать эти гигантские деревянные сооружения размером с небольшой городской дом? Избы – те самые, где живут сказочные ведуны и колдуньи? Терема, в которых пируют русские богатыри и князья? Деревенская улица – ряд таких теремов, фасадами, без лишних палисадников и заборов, выходящих к тротуарам-мосткам. Ощущение некой нереальности происходящего не покидает тебя все время, пока находишься в Кимже. Когда видишь подобные дома в музее под открытым небом, формат изначально придает увиденному некую декоративность. «В каких больших домах жили наши предки!» – восхитишься ты этим преданиям полуторавековой старины и с почтением пройдешь мимо.
Уникальность Кимжи в том, что там в таких домах до сих пор живут люди. Кимжа – живая деревня. И если вы хотите понять что-то очень важное про национальный культурный код, русскую историю, а значит, и про самих себя, там необходимо побывать.
Мы приехали в Кимжу в пасмурный день северного лета. Все было залито холодным серым цветом: бревенчатые стены огромных строгих домов, бока лодок, сохнущих на берегу реки, замершие крылья мельниц, возвышающийся над деревней храм. Молчаливая, мощная, настоящая – Кимжа влюбила в себя с первого взгляда.
Нашим проводником в Кимже стала директор местного Культурно-музейного центра Евдокия Гавриловна Репицкая. Она повела нас по главной улице Кимжи, которая, как и положено, выходит к храму – шаг за шагом погружая в прошлое деревни.
«КИМ ЗДЕСЬ ЖИЛ»
Согласно первым упоминаниям в летописи, Кимжа возникла в начале XVI века. Крестьянину Киму из пинежской деревни Немнюга приглянулось это место. На высоком, красном от песчаника-мергеля правом берегу притока Мезени он построил дом для своей семьи и небольшую часовню. По соседству стали селиться и другие, но имя первого обитателя этих мест люди не забыли. Говорили своим быстрым говором: «Ким здесь жил». Вот и получилось – сначала выселок, потом деревня Кимжа.
Есть и другие версии происхождения названия реки и деревни. Одни полагают, что произошло оно от финно-угорского слова «киима» – «токовище»: со всех сторон деревня окружена лесами, богатыми глухарями и тетеревами. Другие ссылаются на саамское толкование названия: «кимжи» на языке этого северного племени значит «река, у которой много следов».
Жители деревень Русского Севера, как правило, имели свое групповое прозвище. Кимжан называли «чернотропами». Исследователь истории Мезенского края, краевед Николай Окладников упоминает несколько возможных источников этого прозвища. Например: кимжане – колдуны, они наводят порчу и насылают сглаз, поэтому жители других мезенских деревень относились к ним с опаской. Другая версия утверждает, что кимжане позже всех по Мезени перешли с «черных» бань на «белые». Вот попарится кимжанин, идет домой, а за ним на белом снегу – след от банной сажи. Еще одна версия утверждает, что, когда в Кимже топили по-черному бани, копоть от дыма застилала снег и от нее оставались черные следы. Наконец, говорили, что вокруг Кимжи стоят глухие леса, в которых легко заблудиться – заплутать по «черным», непроходимым тропам.
ПО «ПЛОЩАДЯМ», ПО «ЗАПОЛЬКАМ»
В Кимже у улиц нет названий, а где идешь – все равно легко понять. Дома расположены в три «порядка», окнами смотрят на реку и центральную улицу. «С берега через подгорье выходим к горкам. Хотите сделать крюк – ступайте по задам, потом по заполькам – самой дальней, третьей улице. А мы идем по центральной, по «площадям», – объясняет наша провожатая. Спускающийся к реке проулок с незапамятных времен делит деревню на два конца, направо – верхний, налево – нижний. Названия давали по реке – какой край деревни лежит выше по течению, тот и верхний.
Вдоль центральной улицы Кимжи выстроился ряд изб – шестистенок и пятистенок. Если две основные комнаты делятся одной стеной – это пятистенок. А если дом такой большой, что его внутри можно разделить и двумя стенами, перед нами шестистенок. В пятистенке комнаты имеют между собой прямое сообщение, в шестистенке их разделяет холодный коридор.
Через дорогу такой же линией тянутся огромные амбары. Амбары могли стоять и на территории крестьянского двора, но обычно их выносили за его пределы. Деревянная Кимжа горела много и часто. Женщины ходили доить коров, зажав в зубах лучину, «щепинку», как здесь говорят, – пока она тлеет, хозяйке надо успеть подоить корову. Но стоило искре попасть на лежащее рядом сено, как дом вспыхивал. Поэтому все самое ценное – прежде всего хлеб – люди выносили в амбары.
Как и дома, амбары часто были двухэтажными. На первом этаже располагались сусеки для зерна, те самые, по которым надо «поскрести» в самый черный день. На втором этаже хранили зимнюю одежду. По размеру амбара судили о том, насколько зажиточна семья. Крестьянской семье в Кимже конца XIX века могло принадлежать от одного до трех амбаров.
ШЕСТИСТЕНКИ НА «ПЕРЕДЫЗЬЕ»
Дома в Кимже из века в век принадлежали, как правило, одному роду. Поэтому у каждого из них есть имя. Вот дом Дерягиных – самый нарядный, единственный в деревне, где на окнах есть декор. «Если бы мы в соседнюю Кильцу поехали, там бы такие дома с украшениями увидели. А в Кимже дома построже, посуровее», – рассказывает Евдокия Репицкая. Теперь уже трудно узнать, нанимали ли хозяева работников делать резьбу или выпиливали ее сами, но род Дерягиных был очень мастеровой. У них даже прозвище было Мастеровы. Умели делать многое.
Самый старый дом в Кимже – Федора Сафронова. На его консоли вырезана дата – 1849. На первом этаже находится жилая зимняя изба, на втором – две летние, на чердаке – светелка. С конца XIX века дом обшит тесом, кровля, как почти у всех кимженских домов, построена без гвоздей. Центральное бревно над кровлей, охлупень, венчает традиционное мезенское украшение. Обычно на охлупне вырезали деревянных коней, но на самом старом доме Кимжы конскую голову украшают настоящие оленьи рога. Ученые видят в этом следы культа оленя, который был развит на Мезени, хотя и не так сильно, как культ лошади.
«Испокон веков здесь жила добротная, хорошая семья. Люди умели жить, умели работать. И прозвище у этой семьи было красивое – Волгины. А настоящая их фамилия Митькины. В Кимже две самые распространенные фамилии – Митькины и Паюсовы, а причем здесь Волга, не знаю», – признается Евдокия Гавриловна. Было у Волгиных шестеро детей. Когда в 1930-х Волгины попали под репрессии, детей отдали в детдом. Только старшая девочка успела в 16 лет «выбежать» замуж.
В добротном доме Митькиных много лет была школа, потом медпункт. Затем дом долго пустовал. В советские времена его передали матери и сыну Сафроновым, у которых не было своего жилья. Мать давно умерла, а сын Федор живет в Мезени. Известный человек в районе, путешественник, объехавший на велосипеде полмира, он летом неизменно возвращается в Кимжу.
На доме Волгиных прибиты две красных звезды. Дети репрессированных Митькиных из детдома ушли на фронт. В Кимжу они больше не вернулись, но их звезды все равно висят на отчем доме.
ПОЛИТОВ ДОМ
Недалеко от Митькиных стоит дом Политова, в котором находится музей Кимжи. Политов дом остался без присмотра еще в 1984 году. Последняя хозяйка ушла к мужу, дом пустовал двадцать лет и – выдержал. В 2004 году силами местного ТОС кимжане выкупили его под музей. Приходили на субботники: мужчины ремонтировали сгнивший пол, женщины сдирали со стен старые обои, чтобы открыть столетние бревна. Только вот давно лишившийся хозяев дом плохо держит тепло, сокрушается Евдокия Гавриловна: экскурсанты мерзнут. Но это не мешает нам бродить по нему, пытаясь разглядеть прошлое.
Политов дом дает исчерпывающее представление о внутреннем устройстве северного крестьянского жилья. Вот зимняя изба с печкой. Печкой обогревали помещение, готовили в ней еду, она была и лежанкой для стариков – «лечились, косточки грели». А вот в горнице зимой не жили – топить сразу две печки в доме было роскошью.
Место, где проходила жизнь поморской женщины, называлось «бабий кут». Русская печка топится раз в сутки. Поэтому хозяйка с утра должна была все крынки поставить в печку и приготовить на целый день горячую еду. Тут же она качала в колыбели-зыбке ребенка, долгими зимними вечерами пряла. На зыбке, показывает Евдокия Гавриловна, вырезан оберег: дата, когда она была сделана, и подпись мастера. Вытесал колыбель 130 лет назад Александр Артемьевич Крупцов, гласит надпись. «Это мой дед, – рассказывает Евдокия Гавриловна. – Папа был в семье последним из четырнадцати, да и я потом у него была последняя – из шести. Большой разрыв поколений. Вот считайте, сколько детей качалось в этой зыбке за 130 лет».
Большинство вещей, старинную глиняную и деревянную посуду, которой пользовались до последнего, музей получил в наследство вместе с домом. Но постепенно появились и другие экспонаты. Односельчане несут родовые раритеты, обнаруженные в сараях и на чердаках. «Все кимженское, подлинное», – гордится музеем Евдокия Гавриловна.
ПОКРОВИТЕЛЬНИЦА ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
Минуем только что переживший ремонт местный Дом культуры, гордо называемый теперь Культурно-музейным центром. На его стенах висят фотографии погибших односельчан и выразительные пейзажи московского художника Леонида Зорина, запечатлевшего Кимжу еще в 1970-е. Проходим мимо закрытой школы – в 2018 году здесь отучился последний ребенок, и теперь в школьных классах длинными зимними вечерами местные бабушки ткут суровые серые полотна с красными конями. А потом перед нами возносится к небу деревянная пятиглавая Одигитриевская церковь – памятник федерального значения.
Она была построена в 1709 году. Кимжане считали себя потомками новгородцев, сами были мореплавателями. Неудивительно, что 40-метровую церковь на берегу реки, откуда кимжане отправлялись на опасный зверобойный промысел в Белое море, сельчане посвятили иконе Божией Матери Одигитрии-Путеводительницы. В конце XVII века церковь сгорела от молнии, но уже в начале XVIII столетия на средства прихожан была отстроена заново.
В 1763 году построили отдельную колокольню, потом ее заменили новой, объединенной с храмом. В 1895–1901 годах Одигитриевская церковь последний раз ремонтировалась, с 1936 года стояла закрытой. В 2001 году ее начинали восстанавливать методом лифтинга, а уже в 2008-м было принято решение реставрировать методом переборки. Церковь раскатали до основания и собрали вновь.
Еще полностью не заменены полы, еще чернеют старые оконные рамы, но здесь уже идут службы. А в июле 2019 года на Одигитриевской церкви освящали колокола. Привезли их в Кимжу потомки местного знаменитого рода Дерягиных. Несколько поколений Дерягиных занимались медным литьем. В благодарность предкам кимженские благотворители, заслуженная артистка России Алла Сумарокова и Андрей Чудинов, заказали на Урале шесть колоколов и установили их на колокольне.
САМЫЕ СЕВЕРНЫЕ МЕЛЬНИЦЫ
Если не испугаться пронизывающего поморского ветра, выйти за околицу и пройти около километра, можно увидеть еще одну гордость Кимжи – ее мельницы. В XIX веке мельницы нередко сплошным кольцом окружали поморские села. Как утверждает статистика, в 1870 году в Мезенском уезде было около 60 мельниц, и 10 из них стояли в Кимже.
Северные мельницы-«столбовки» имеют особую архитектуру. Они стоят на врытом в землю столбе, окруженном сужающимся кверху бревенчатым срубом – «ряжем». На ряжевой подставе вращается мельничный амбар. С изменением ветра мельничный амбар поворачивают с помощью длинного бревна, «воротила», как его называли на Мезени.
Владельцами мельниц были крестьяне все тех же исконных кимженских родов – Поповы, Окуловы, Дерягины, Сафоновы, Немнюгины, Митькины. Конфискованная дерягинская мельница работала как колхозная аж до 1960-х годов. Самые северные в мире, кимженские мельницы считались памятниками архитектуры регионального значения, однако к началу ХХI века оказались полностью заброшенными. Но Кимжа вытянула счастливый билет: в 2008 году был запущен совместный российско-голландский проект, в 2010-м мельницы восстановили, а в 2011-м у возрожденных мельниц прошел фестиваль. Теперь в одной из них открыли музей «Северные мельницы». До сих пор на самые большие праздники мельницы запускают, и тогда можно услышать, как скрипят их огромные крылья. А в кимженском клубе проводят международные конференции молинологи – ученые-специалисты по ветряным мельницам.
ОБЕТЫ И ОВЕТЫ
Намолотого на кимженских мельницах зерна хватало и себе, и соседям. Хотя основным занятием «чернотропов» было вовсе не земледелие. Даже неприхотливые рожь и ячмень часто не вызревали здесь из-за холодного лета. Главным занятием кимженских крестьян была рыбалка. Кимжане ловили рыбу не только в местных реках. На своих судах они ходили на рыбный и зверобойный промысел на Канин Нос. Белое море рядом – по Кимже в Мезень, дальше до Мезенской губы и – вот оно! В 1865 году из 200 с небольшим жителей Кимжи в возрасте от 14 лет рыбной ловлей занимались 70 человек, а морским зверобойным промыслом – 50.
Стоит ли удивляться после этого, что неизменной частью пейзажа Кимжи, как и других деревень по Мезени, были деревянные кресты? Да такие, что видно было издалека, – собранные из толстых брусьев, имевшие высоту двухэтажного дома. Наиболее почитаемыми из них были обетные – поставленные по обещанию, обету, а самой распространенной формой обета было обещание пожертвовать на крест отрез материи. Чем тяжелее опасность, от которой удалось избавиться, тем длиннее был кусок полотна. Украшали кресты также полотенцами, платками, куклами. Принося овет, люди просят Бога об исцелении и отдают ему в знак благодарности вещь. Вешают ее на крест, молятся, верят, что исцеление наступит. В Кимже еще совсем недавно существовала традиция шить на Пасху рубашку из белого полотна с вышитым крестом посередине и надевать ее на оветные кресты. Теперь с креста сняты и пелены, и рубахи – они висят рядом на специальном щите.
Самый дорогой сердцу кимжан крест стоит на берегу реки в полутора километрах от Кимжи. Он поставлен поморским купцом Савиным в 1887 году в память «о спасении от утопления в р. Мезени». Крест украшают вырезанное распятие и криптограммы – изречения из Евангелия. «Ему всегда поклонялись, к нему всегда шли, – говорит Евдокия Гавриловна. – Никогда крест Савина не был забыт». В годы богоборчества один из кимженских жителей отсек верхнюю часть распятия с головой Христа. Ее бросили в реку, но доску прибило к берегу. Деревенские мальчишки притащили ее взрослым. Один старик спрятал главу за божницей, где ее и хранили, пока времена не поменялись и отсеченную часть распятия не вернули на место. Но если приглядеться, след от удара на старом дереве виден до сих пор.
КРЕСТЫ КИМЖИ
Евдокия Гавриловна отпирает большой амбар: «Здесь у нас музей крестов». Кимженские кресты, охранявшие раньше деревню, подгнивают и падают, и это страшно, говорит она. А в музее их удается сберечь.
Заходим в добротное деревянное помещение. Тут хранятся кресты Кимжи. Ставили здесь кресты и на территории крестьянских дворов, и за овином, амбаром, за околицей, у мельниц – как оберег от неурожаев и опасностей. «Вот этот крест стоял как оберег на обочине деревни. А этот нам отдал новый хозяин дома», – показывает Евдокия Репицкая на огромный крест, украшенный криптограммой – четырьмя буквами «с». Рядом в табличке – расшифровка молитвы. Единственный не кимженский крест интересен тем, что три солнца и луна, которыми обычно украшали такие кресты, вырезаны здесь на большой перекладине, а не внизу. Еще один крест висит под потолком амбара. «Мы сняли его с нашей церкви, когда у нее начали реставрировать купола. Повесили его вот так, над головой, чтобы мы могли, как и раньше, на него молиться», – объясняет наша спутница.
Пока старые кимженские кресты бережно хранят в местном музее, сегодняшнюю Кимжу оберегают три новых креста. Один стоит там, где был дом Паюсовых. Анна Гавриловна Паюсова проводила на фронт шестерых сыновей, а вернулся домой только один. Как дань памяти великому мужеству и горю матери поставили односельчане этот памятник. В списке погибших в Доме культуры Паюсовых человек двадцать. «Паюсовы – самый старый кимженский род. Да вот Митькины еще, – говорит Евдокия Гавриловна. – Митькиных в скорбном списке еще больше».
Второй крест, который появился в деревне в рамках грантового проекта, кимжане поставили Анне Александровне Крупцовой, пострадавшей за веру. Третий крест стоит возле дороги в деревню, на спуске к храму, на месте одного из хранящихся в музее крестов.
Хотя в Кимже жили искусные столяры, здесь почти не увидишь на домах изящных деревянных узоров. Кимжа – деревня суровая, старообрядческая. На Мезени в Окладниковой слободе с 1664 по 1665 год находился в ссылке протопоп Аввакум. Потом Аввакума отправили в Москву и сослали в Пустозерск, но на Мезени остались его ученики – местный юродивый Федор да москвич Лука Лаврентьевич. В марте 1670 года за распространение посланий Аввакума Федор и Лука были повешены. На месте их захоронения установили сруб, и Окладникова слобода стала местом поклонения староверов со всей России. Дорогорская волость, в состав которой тогда входила Кимжа, была одним из мест распространения старообрядчества на Мезени. В 1937 году Анна Александровна Крупцова вместе с тремя другими кимженскими старообрядцами была арестована, а в феврале следующего года расстреляна.
Анна Крупцова – родная тетя Евдокии Гавриловны. Старшая в семье, Анна так и не вышла замуж и фактически заменила остальным детям мать. Отец всегда был на охоте, мать на работе, а Аня заправляла хозяйством. Училась она очень хорошо, окончила с похвальным листом церковноприходскую школу. И когда был арестован последний священник Кимжи, Василий Олимпиевич Гольчиков, она неожиданно для себя заменила его. К ней шли за советом, просили помочь составить нужный документ и потихоньку молились. Когда Анну арестовали, вся семья ездила к ней в райцентр, уговаривала отречься от веры. Она сказала: «Пойду страдать за Христа». Ей было 33 года. Где и когда приговор привели в исполнение, Евдокия Гавриловна до сих пор не знает, но очень надеется узнать. «Сейчас архангельский историк Наталья Васильевна Дранникова ведет серьезное расследование. Наша тетя Анна была в одной группе приговоренных с ее дедом, и, может быть, мы скоро узнаем их судьбу». «Вам важно, что Анна Александровна – ваша родственница?» – спрашиваю я Евдокию Гавриловну. «Да, – отвечает та. – Она наш род охраняет, а мы храним память».
…Кимженская улица подходит к концу. И я, глядя на коньков под крышами, вспоминаю повесть «Деревянные кони», которую уроженец соседнего Пинежья, писатель Федор Абрамов, посвятил Кимже. «До сердечной боли», напишет Федор Александрович, хотелось ему вновь услышать здесь молодое, заливистое ржание, которое слышала деревня в свои лучшие годы. «А лошадей у вас держат?» – спрашиваю я Евдокию Гавриловну. «В Кимже одна осталась. Но, может, нам повезет, и мы увидим диких. Не то чтобы они совсем дикие – бывшие совхозные, теперь никто за ними не присматривает. Такие… неприбранные. А кони-то местные, кимженские, тут конюшня была, вот они к нам все время и возвращаются. Память у них осталась…».
