Сжатый синопсис
Некогда богатая семья известного политика Василия Аристова ныне бедствует. Он осуждён за коррупцию. Его жена и дети перебиваются сомнительными заработками и дешёвой едой.
Благодаря пандемии Василия Аристова выпустили на свободу раньше срока, и он назначил своей семье встречу на заброшенной дворянской даче времен Тургенева. Но ситуация сильно изменилась: дети выросли, жена устала, а сам Василий за годы неволи принял буддизм.
Как разрешить накопившиеся конфликты и помирить детей в мире, где каждая личность – своего рода тёмная лошадка?
Действующие лица
Василий Аристов, бывший депутат, осуждённый за коррупцию.
Оксана Михайловна Аристова, его жена.
Игнат, их сын, то ли хакер, то ли кладмен, рокер, гик.
Ольга, их дочь, вебкамщица, блогерка.
Ефим, почтальон.
Ферапонт, коммивояжер.
Охотник.
Рыбак.
Грибник.
Викинги.
Хор олигархов.
А также всякие тёмные личности, самоизолирующиеся в лесу
Акт первый
Сцена 1
Лес. Вечерние сумерки. Типичная брошенная дворянская усадьба XIX века. Облицовка здания местами обвалилась, и на фасаде тут и там оголился неровный кирпич. Две покосившиеся колонны, держащие треснутую крышу над крыльцом, обвивает дикий виноград.
Перед домом грязное тряпичное кресло, в нём – Ольга в свете ароматической свечи читает Forbes.
С красивым чайником, двумя пластиковыми мисками и двумя упаковками лапши «Роллтон» из усадьбы выходит Оксана Михайловна.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Тебе поломать или будешь длинную есть?
Ольга смотрит поверх журнала.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Ну, в смысле спагетти, типа, или суп?
ОЛЬГА. Всё равно.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Ох, роса вечерняя... (Вытирает пот со лба, разминает в руке «Роллтон».) Никогда не думала, что нам придётся есть «Роллтон». Обыкновенный «Роллтон» в мягкой упаковке, с пакетиком жира и пакетиком специй... Нефть и глутамат натрия... Не так я себе бедность представляла.
ОЛЬГА. Не начинай опять, мам...
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. ...снимали бы лофт, вместо походов в рестораны покупали бы пасту Zara Capellini и варили бы её в кастрюльке... Не Barilla, конечно, но что-что, а достоинство игнорировать плевки плебеев в нас осталось...
ОЛЬГА (стучит журналом). Мам!
Пауза.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (резко, до взрыва сжимает упаковку «Роллтона»). Да... Отец твой всё же ублюдок.
ОЛЬГА. Вернётся – скажешь.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (устало опускается на стул). Он освободился позавчера. Хотел бы вернуться – сидел бы сейчас за этим столом...
ОЛЬГА. Не зря же он именно здесь встречу назначил, да ещё так таинственно… Заброшка точно не простая, может, она Тургеневу принадлежала, и тут клад зарыт под фундаментом.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (безразлично). Клад здесь мог зарыть разве что твой братец-наркобарон. (Отворачивается и шепчет в сердцах.) Наградил же высший разум семейством... Правду мама говорила: от политиков только проститутки да барыги родятся.
ОЛЬГА. А то, что доехать не может, так карантин же везде – города перекрыты.
Раздаются звуки подъезжающего велосипеда, на поляну въезжает Ефим. Спешивается за метр и подкатывает велосипед к столу.
ОЛЬГА. Ефим, наш ты Печкин. Есть корреспонденция?
ЕФИМ (грозит пальцем). А вы, мамзель, адрес зарегистрируйте, авось что-нибудь и придёт.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. В ФНС или в УФМС?
ЕФИМ. Лучше в Proton, но на худой конец и Google сгодится – если с вэ-пэ-эн.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. И на кой тогда ты нам будешь нужен?
Из леса снова раздаётся звук велосипедного звонка.
ОЛЬГА. Ну наконец-то Игнат...
ЕФИМ. Бр-р-р... Ваш братец нагоняет ужас. Позвольте (целует руки женщинам и поспешно удаляется).
Игнат круто, с заносом, въезжает на поляну, спрыгивает на ходу, агрессивно идёт к столу. Велосипед по инерции откатывается и падает.
ИГНАТ (холодно кивает Оксане Михайловне). Мам... (Поворачивается к сестре и кидает на стол веер банковских карт.) Оленька, дорогая сестра!..
ОЛЬГА. Только не говори, что опять...
ИГНАТ (закуривает папиросу). Сколько раз я просил тебя либо сделать фиксированные цены, либо фильтровать комментарии к транзакциям (достаёт детализацию). Четырнадцать рублей восемьдесят восемь копеек, комментарий: ГИТЛЕР. Шестнадцать рублей двадцать копеек, комментарий: ВАЩЕ БОМБА. Шестьдесят девять рублей, комментарий: (долго молчит) не важно, в общем... Всё бы ничего, но пластик чёрный, разблочить никак.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (выхватывает у Игната папиросу). Отдай гадость.
ИГНАТ. В общем, деньги сгорели. Но (достаёт пятитысячную купюру) я опять спас семью – тут хватит на «Роллтон».
ОЛЬГА. Блядь.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Сил моих больше нету терпеть всё это.
ИГНАТ (Ольге). Ты бы как-то клиентам своим...
ОЛЬГА (резко). У меня нет клиентов. Я не проститутка (достаёт смартфон, увлечённо свайпает). А вот порошки твои...
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (истерически). Заткнитесь!!! Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь... (Встаёт.) Три года мы мыкаемся по съемкам, коммуналкам и ночлежкам... Всё! Нет больше мочи, все мечты мертвы, всё мертво...
ОЛЬГА. Тридцать пять кило подписчиков.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Что?
ОЛЬГА. Только что фолловеры обновились. Тридцать пять тысяч теперь. За три года набралось.
Оксана Михайловна воет.
Из леса возвращается Ефим, держит в руках старинный конверт с сургучной печатью.
ЕФИМ. Накладочка вышла. Письмецо-то есть.
Игнат резко подскакивает с места и вырывает из рук Ефима конверт.
ЕФИМ. Ишь, резкий... Какие-то тёмные личности поймали меня в лесу. (Обращаясь в сторону.) Чуть не обосрался, кек… Вот, наказали вам передать.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Нам – это кому?
ЕФИМ. Достопочтенному семейству Аристовых, что обитают в древнем поместье. Вы же?
Женщины демонстративно поворачиваются к Игнату, игнорируя вопрос Ефима. Игнат поднимает глаза, выразительно смотрит на Ефима.
ЕФИМ (тушуется). Ну, я пойду…
Оксана Михайловна закрывает лицо руками, плачет.
ИГНАТ. Пф-ф-ф... (Уходит в дом, оставив письмо на столе.)
ОЛЬГА. Папка вернётся сегодня.
Оксана Михайловна рыдает сильнее.
Сцена 2
Тропинка на подходе к усадьбе. Три пенька, на которых сидят Рыбак, Грибник и Охотник. Пьют водку.
РЫБАК. Истинно, истинно говорю вам: закинул старик невод, вытащил рыбку с оранжевой чешуёй, говорит ей: «Хочу править вечно». (Опрокидывает себе в рот водку из пластикового стаканчика.)
ОХОТНИК. А рыбка? А рыбка-то что?
РЫБАК. А рыбка ему поправки в конституцию дала.
ГРИБНИК. К.
РЫБАК. Что?
ГРИБНИК. К конституции. Говори правильно, теперь неправильным падежом ты нарушаешь заветы рыбкины.
Все трое глубокомысленно кивают и выпивают из своих пластиковых стаканчиков.
ОХОТНИК. Парни, а...
Слышится хруст веток вперемешку с усталым тенором – кто-то поёт песню. Звуки приближаются, из чаши вываливается Василий Аристов, стильно одетый, в апельсиновых очках-«авиаторах» и замшевых вэнсах цвета смородинового мармелада. За его плечами узелок.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ (останавливается и в замешательстве допевает). ...из моего отдельного меня... (Приспускает очки.) Здорово, мужики.
Трое поднимают глаза, молчат.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ (снимает очки, задумчиво произносит). Холуй... Слово-то какое.
ОХОТНИК. Что-то потерял, браток?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Может быть... (Широко улыбается.) Но и приобрёл.
ГРИБНИК. Ты не из этих?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Нет, что вы. Мужик натуральный.
ГРИБНИК. Да я не про пидоров. Мы тут на самоизоляции – ты не из коронованных?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Да нет вроде.
ГРИБНИК. Тогда не будешь против... (Встают, проводят вокруг Василия импровизированный крестный ход.)
ОХОТНИК. Мы так, на всякий случай. Садись, выпей.
Пауза, пьют.
РЫБАК. Так что ты потерял-то? И кто ты?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Похоже, всё то, что отличает члена общества от члена в штанах. Я Вася.
ГРИБНИК. Ты точно не за радугу?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Нет, что вы.
РЫБАК. А приобрёл что?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Избавление от экзистенциальных страхов, возможно.
ОХОТНИК. Типа смерти не боишься, что ли?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ (тянется к бутылке, наливает себе). Не боюсь её философского аспекта, не боюсь небытия... Кек... Более того, мечтаю, что эта жизнь будет последней... Но по-прежнему меня страшат боль и страдания, да и остальные все страхи при мне.
ГРИБНИК (в сторону). По-моему, всё-таки из этих.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Вот сейчас к жене и детям иду, а что говорить им – не знаю. Три года не видел их – как они, что они... Я же их в нищете оставил... Страшно...
РЫБАК. Погоди-погоди. Кажись, это ты три года назад прогремел с тем миллиардом на детское питание?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Ну, возможно, и я.
РЫБАК. Выпустили, что ли?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Верно, из-за эпидемии разгружали посёлок.
Рыбак, Грибник и Охотник переглядываются, улыбаются, тянут к Василию руки, хлопают его по плечу.
ОХОТНИК. Свой, значит. Брат. Он вон (кивает на Грибника) из нижней, а мокрый – это N из Росздравнадзора.
ГРИБНИК. Наш... Свой...
ОХОТНИК. Значит, у тебя тоже здесь дача? Тут сейчас почти все наши самоизолировались. Возраст, сам понимаешь, опасно. Помаленьку работаем на удалёнке, ну и скрашиваем летнюю скуку как можем. Петрович вон трейдерствует по опционам, один тут, фо фан, криптобиржи обваливает, а мы вот к природе ближе...
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. И «почти все»… м-м... наши – это много?
ГРИБНИК. Да все, окромя (поднимает палец вверх) Самого. Это же Самый Элитный кооператив, сука.
ОХОТНИК. Мы завтра в сауну с девками, айда с нами, брат.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Именно то, что нужно. (Загадочно улыбается.) В другой раз... (Кричит в сторону леса.) Ферапонт, пора! (Уходит.)
Олигархи наливают водку. Из леса, отряхиваясь от листьев и иголок, появляется интеллигентный мужчина в круглых очках, кожаной куртке, с коричневым портфелем и с клиновидной бородкой – Ферапонт.
ФЕРАПОНТ. Простите, извините... (Проходит мимо, но резко замирает и медленно оборачивается.) Прошу прощения, вас, случаем, ремонт не интересует?
Натуралисты отрицательно качают головами.
ФЕРАПОНТ. А бомбы?
ОХОТНИК, ГРИБНИК и РЫБАК (хором). Нет.
ФЕРАПОНТ. Так я и думал... Никому ничего не нужно, всё в Интернете «с лопаты» продают... Как в Карфагене...
Уходит. Слышится его бормотание, потом чётко: «Карфаген будет разрушен».
Рыбак рассказывает товарищам анекдот.
Сцена 3
Заброшенная усадьба. Ночь. Несколько свечей горят на крыльце, луна освещает фасад дачи – в её свете поглощение здания природой выглядит весьма зловеще.
Столик пустует. Ольга с почти севшим налобным фонариком читает Forbes, сидя на раскладном стульчике под крышей веранды между колоннами. Игнат ходит туда-сюда рядом.
ОЛЬГА (не отрываясь от журнала). Вот тут список: 30 самых богатых наследников российских миллиардеров. Прикинь: девице младше нас перепадёт почти девять миллиардов.
ИГНАТ. Нам бы тоже перепало, может быть. Если бы у отца всё не забрали.
ОЛЬГА (ласково). Наивный. У отца даже миллиарда рублей никогда не было.
ИГНАТ. Я утрирую. Лично мне миллионов пятьдесят на всю жизнь хватило бы.
ОЛЬГА (кладёт журнал на колени, вздыхает). Это тебе так кажется... Три года назад, когда я имела, теоретически, пятьсот миллионов, я думала: «На хрена же столько деньжищ?!» А теперь, когда даже честно заработанные деньги сгорают, мне хочется все капиталы планеты, и то кажется мало.
ИГНАТ (останавливается). В сущности, мне и без денег хорошо, с отцом было просто прикольно...
ОЛЬГА. Да… С отцом лучше было. (Потягивается, зевает.) Сейчас бы чернички с бананом…
ИГНАТ. Пф-ф-ф…
Пауза.
ОЛЬГА. Спасибо, что воздержался от колкостей.
ИГНАТ. Ты всё ждёшь, когда кто-то оплатит твои счета за тебя... Ждёшь лотереи, наследства... (Подходит к сестре со спины, аккуратно перелистывает страницы Forbes.) Вот другой список: тоже тридцать до тридцати, только эти – молодые и перспективные. Перспективны не благодаря непойманным отцам. Смотри: борьба с насилием, медицинские приложения, искусство – это всё они делают.
ОЛЬГА (захлопывая журнал). Нет ничего плохого в том, чтобы желать себе халявного счастья, человечество же к этому и стремится, разве нет? (Раскрывает журнал, поднимает глаза на луну.) Эта усадьба когда-то принадлежала таким же, как мы, – богатым дворянам. И разве это не прекрасно? Здесь когда-то цвели вишнёвые сады, сытые крестьяне пасли скот...
ИГНАТ. Хах. Хозяева давно мертвы – либо от пули, либо от тоски на чужой земле. И сады здесь давно вырублены, и скот забит, а мясо его сгнило в чужих амбарах. Десятилетиями в этом доме хранили, вероятно, зерно какое-нибудь, буряк или масло; за ним следил какой-нибудь плешивый обрыган, к которому ходили униженные люди с карточками, а он ещё и не досыпал зерна́ в их худые шапки. И день за днём он харкал на пол и тушил «Казбек», или что там положено комсомольцам, об лепнину... Потом и он сгнил вместе с ворованным зерном... А потом пришли люди в пиджаках, вероятно, турбазу хотели здесь сделать, но нерентабельно оказалось. И вот памятник русского всего брошен на съедение диким травам и жадным жучкам, как... как...
ОЛЬГА. Только не говори «как старая шлюха».
ИГНАТ. Пф-ф-ф. Не собирался. (Присаживается на ступеньки под ноги сестре, закуривает папиросу.) Аристократы, хех, скажешь тоже (качает головой очень по-взрослому). Мы, дорогая Оленька, потомки не погибших дворян и даже не обрыганов, мы – правнуки тех людей из пирамиды Маслоу, кому это самое маслоу выдавали по карточкам.
ОЛЬГА. Я это в Интернете видела.
ИГНАТ. Что?
ОЛЬГА. Шутку про Маслоу.
ИГНАТ. А, в Интернете всё есть. Как в Карфагене. (Крепко затягивается папиросой.) Будь мы дворянскими отпрысками, сдохли б уже от «Ролотона» или от непроходимости кишок. Только желудок крестьянина выдержит месяц на дешёвом сале, запиваемом ледяной водой с родника.
ОЛЬГА. Не напоминай.
Молча смотрят в небо. Из дома доносятся шуршание и кашель.
ОЛЬГА. Мать проснулась...
ИГНАТ. Близко рассвет.
ОЛЬГА. Ты же понимаешь, что когда он вернётся, по-прежнему уже не будет. Странствия останутся позади. И богатыми мы больше не будем. Скорее всего, осядем в какой-нибудь коммуналке, отец будет ходить на скучную работу, мать – ворчать ещё сильнее. Злые люди будут убивать друг друга за еду и вакцины...
ИГНАТ. Тебя понесло.
ОЛЬГА. Прости… Или родители разведутся, тогда нам придется выбирать, с кем быть.
ИГНАТ. Может, мы оба пойдём к отцу.
ОЛЬГА (тихо). Я выберу его, да. Но я знаю, что ты слишком благороден, чтобы бросить мать, хоть и тоже скучаешь по отцу.
ИГНАТ. Пф-ф-ф…
Пауза.
ОЛЬГА. Какая сегодня луна…
ИГНАТ. Как у Чехова.
ОЛЬГА. В смысле?
ИГНАТ. Вон стекло блестит под прялкой.
Вдруг оба встрепенулись.
ИГНАТ: Задняя дверь?
ОЛЬГА. Господи, вернулся. Поёт... (Откидывается на стуле и закидывает голову назад.) Космос, пусть меня уебёт осколком звезды, сорвавшейся с неба августа 2017-го.
Сцена 4
Комната Игната на втором этаже усадьбы. В окно светит луна. В комнате прибрано: птичий помёт, куски камней, штукатурки и бумаги сметены на кусок шифера в углу. По центру комнаты лежит матрас-татами и стоит древняя табуретка, заменяющая стол. На ней книга Стивена Хокинга и модель Crew Dragon. На стене сбоку огромный плакат с фотографией Юрия Мильнера.
В комнату входит Василий Аристов и нерешительно замирает в дверях. Делает глубокий вдох, проводит пальцами по холодной стене, делает шаг в центр комнаты.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Высшее благо – просто прийти в СВОЮ пустую квартиру или даже комнату, просто закрыть за собой лёгкую, покрашенную лаком сосновую дверь, а не решётку лазарета, не бронедверь тюремной камеры, не ворота барака... Плюхнуться на диван, обтянутый кожей или тканью, или на кровать... Потом дёрнуть за верёвку настольной лампы, нащупать книгу в изголовье или на прикроватной тумбочке и погрузиться в тишину и покой. В период самоизоляции люди плачутся после трёх месяцев лёгких ограничений передвижения – что же с ними будет хотя бы после трёх лет жизни в мешке с железной миской и двумя людоедами с радио «Шансон»? А после пятнадцати?! (Резко разворачивается.) Входи...
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (делает шаг на свет). Вася...
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ (с улыбкой). Ксюха.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Всё же пришел.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Да, хвала пандемии, выпустили.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Ясно. Ты хорошо выглядишь.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Ты паршиво, но для меня всегда прекрасно.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. И что теперь? Ты спасти нас пришел или погубить?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Я просто пришел. Потому что могу идти.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. И этот дом... Волшебным образом раскопаешь золото Льва Толстого из огорода, и мы заживём так же, как раньше?
Василий Аристов качает головой.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Может, здесь замурован тот миллиард, за который тебя посадили?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Нет...
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Под прогнившими досками заламинирован штрих-код с криптокошельком? (Видя, что муж снова отрицательно улыбается, вскрикивает в отчаянии.) Тогда зачем мы здесь?!
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Потому что здесь наш дом.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Значит, я не ошиблась (падает на табурет), ты сошел с ума.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ (улыбается). Скорее не я, а мир. Нет, я взял дом бесплатно в аренду на условиях полной реставрации и впоследствии открытия музея.
Оксана Михайловна молчит.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Если бы ты знала, кто посещал этот дом (поднимает палец вверх и закатывает глаза), о-о-о… Мы отреставрируем ветхое здание и будем пускать сюда туристов. Элементарно (пытается приобнять жену).
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (толкает мужа). Не прикасайся...
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Ну брось, ты же не взаправду про развод писала?
Пауза.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Я так думала... А теперь уверена.
Вдруг из-за плаката слышатся шиканье и нарастающий спор шёпотом. Потом плакат рвётся, и в комнату вваливаются дерущиеся Игнат и Ольга (Ольга в длинной кольчуге и древнерусском шлеме). Они невнятно ругаются.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Ну что?!
ОЛЬГА и ИГНАТ (хором). Вы же с мамой разведётесь?
ОЛЬГА (поспешно добавляет). Теперь-то точно.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Нет.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Да (смотрит на мужа, тот скисает).
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Боже, семья, имейте хоть каплю сопереживания – я сюда не из Кисловодска приехал… (Замечает костюм Ольги.) А это что?
ИГНАТ. Спецовка.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Поясни.
ОЛЬГА. О, у татар, видимо, какая-то травма с богатырями: увидят этот костюм и бесперебойно сыплют запросами на приват.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Моя дочь – проститутка?
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Вот-вот.
ОЛЬГА и ИГНАТ (хором). Вебкам не проституция.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. И ты туда же?! (Начинает ругаться с детьми.)
Василий Аристов некоторое время терпит этот шум, потом садится в полный лотос, делает выдох и как сутру читает.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Я камень... в океане... Ну и что, что периодами на меня рушатся валы говна? Я вечен, и внутрь моей сущности не проникнет ни одна вонючая молекула. Внешний слой, подёрнутый патиной дерьма, сотрёт чистая океанская волна, ибо океан, как и я, вечен, а камень может сточить только океан... (Бормочет.) Сорвёт грязную оболочку, как ураган срывает слинявший хитин со старого таракана.
Жена и дети Василия Аристова прекращают ругань и молча смотрят на него.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Правда с ума сошел.
ОЛЬГА. Поехал...
Пауза.
В окне яркая вспышка, после которой свет луны засвечивается тёплым светом приручённого огня. Раздаётся удар в кожаный барабан, после которого протяжный звук варгана и голос Ферапонта.
ФЕРАПОНТ. Ва-а-ся!
Василий Аристов перегибается через подоконник и что-то говорит Ферапонту в ответ. Оксана Михайловна устало проводит по лбу рукой и уходит, Ольга достаёт смартфон, бормочет что-то про стрим и тоже уходит. Игнат в нерешительности топчется на месте.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. ...тогда пора.
Ему что-то отвечают.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Сейчас спущусь.
Оборачивается, видит сына, замирает.
ИГНАТ. Знаешь, кто это? (Аккуратно скрепляет разорванные половинки плаката.)
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Кто-то, но определённо не я.
ИГНАТ. Да, это Юрий Мильнер.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Ты не за этих?
ИГНАТ. Нет, что ты.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Тогда зачем тебе фото непримечательного русского мужика на стене?
ИГНАТ. Очень даже примечательный. Возможно, благодаря ему у человечества есть шанс... Это ему принадлежит идея Breakthrough StarShot.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Не ругайся.
ИГНАТ. Нет, папа, Breakthrough – не брань, а наше будущее – венец инвестиционных решений в науке... Если бы не он, ближайшие сто лет все продолжали бы орбиту задрачивать.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Ты же вроде рок любил.
ИГНАТ. Любил. И люблю. Но я повзрослел и полюбил физику. У меня появились новые кумиры. Breakthrough – это... это надежда. Надежда на то, что какой-нибудь очередной супервирус не уничтожит всё то, к чему приматы шли семьдесят тысяч лет. (Берёт в углу гитару, наигрывает.) Ты никогда не думал, что мы пытаемся исполнить не наши мечты?.. Вот эта песня – два года я хотел выучить её, а вчера сел и выучил-таки. Но знаешь что? Мне она разонравилась: она – это я двухлетней давности. И примерно столько же я её ненавижу. (В пустоту.) Нужно перестать потакать затухшим импульсам. Отказаться от беспонтовых гештальтов…
За окном гудит варган.
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Помнится, ты хотел управлять драккаром...
ИГНАТ. Это я и сейчас хочу.
Василий Аристов загадочно улыбается и кладёт руку сыну на плечо.
Сцена 5
Поляна перед усадьбой. Ночь. Горит огромный костёр, вокруг него Викинги и Ферапонт. Из усадьбы спускается Оксана Михайловна.
ФЕРАПОНТ. Собака-то – это что?.. По сути, наёбка эволюции. Кто она такая? Волк, усмиривший уровень кортизола, чтобы заработать some лёгкой еды. Без кортизола наши лицевые кости мутировали в красивую мордашку... Но в пасти-то те же зубы, что и сорок тысяч лет назад. И доколе мы ещё будем лизать руку? Доколе будем взирать влажными очами? Когда укусим? Если есть начало, будет и конец. До тех пор, пока что-то движется, оно меняется. Живое не может быть застывшим...
Викинги одобрительно голосят.
ФЕРАПОНТ (поднимает вверх кулак). Сегодня мы... (Видит Оксану Михайловну, запинается.) Погодите, мужики… (Идёт к Оксане Михайловне, останавливается у крыльца, смотрит на неё снизу вверх.)
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Ты... Что ты здесь делаешь?
ФЕРАПОНТ (обводит рукой фон за своей спиной: там один за другим вспыхивают костры, в свете которых проявляется бок огромного драккара на колёсах.) Историю. Мы будем давить буржуазию и скидывать бомбы с датчанской непосредственностью.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Мерзавец.
ФЕРАПОНТ. Стерва.
Бросаются в объятья друг друга, смеются, целуются, говорят банальности.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Но как? Я думала, ты погиб на полюсе…
ФЕРАПОНТ. Долгая история...
(Максимальная дереализация)
Эпилог
Занавес, за ним шуршание. На секунду из-за шторы высовывается физиономия в фиолетовом берете. Скрывается обратно.
РЕЖИССЕР. Сидят?
ДРАМАТУРГ. Сидят. И едят...
Слышен киношный звук откидывания крышки бензиновой зажигалки, затем двойной чирк и звук воздушной струи сквозь губы.
РЕЖИССЕР (затягиваясь). В этом нет ничего плохого – с переходом театра в стриминг традиции поменялись. Чипсы, орешки... Сидеть в партере и сидеть на софе в трениках – разные вещи.
ДРАМАТУРГ. Мне, собственно, всё равно. Так даже лучше. Больше постановок, больше работы, чаще гонорары.
РЕЖИССЕР. Не тяжко?
ДРАМАТУРГ. Что?
РЕЖИССЕР. Писать. Муки творчества и всё такое.
ДРАМАТУРГ. Хах, не. Комедия же ленивый жанр. За три дня на коленке пишется. Эту вот я за выходные набросал. Ну, на озере, знаешь, так – с бокальчиком…
РЕЖИССЕР. Везёт... А стрим да. Оно и мне теперь пространства больше, сцена многомернее стала, хоть и на плоскости экрана. Может, с партером поиграюсь…
Раздаётся стук.
РЕЖИССЕР. Кто там ещё? Войдите.
КТО-ТО. Получите-с, распишитесь.
РЕЖИССЕР (шурша бумагами). Что там?..
Долгая пауза, закончившаяся быстрым росчерком пера и шмяком песка о бумагу.
КТО-ТО. Мерси. Аплютар.
РЕЖИССЕР: Адаме.
ДРАМАТУРГ (пьяно). Ляпраманже шафудьюрпэ.
Слышны удаляющиеся шаги, хлопок двери. Затем звуки щелчка зажигалки и льющегося в стакан алкоголя.
РЕЖИССЕР. То, чего мы так боялись... (Скрип кресла.)
ДРАМАТУРГ. Это могло произойти в любой момент. И лучше уж сейчас, а не тогда, тогда бы у нас Гамлет вышел.
РЕЖИССЕР. Что делать будем?
ДРАМАТУРГ. Ясное дело, я перепишу. Скажи только, что от моей гениальной работы разрешили оставить?
РЕЖИССЕР. В принципе, первый акт трогать не будем. Никаких конкретных выводов он не даёт... Ты хорошо придумал, что про радугу ничего внятного не сказал.
ДРАМАТУРГ. В смысле внятного?
РЕЖИССЕР. А то, что фем-повестки не коснулся, так вообще красавчик.
ДРАМАТУРГ. А, да. Оксанка-то у меня изначально радикалкой была. Там даже в действующих лицах было: феминистка, инженерка, мать...
РЕЖИССЕР. Что ж не оставил?
ДРАМАТУРГ (скрипит бумагой). Да стыдно, знаешь, стало... Не пристало мне этой движухи касаться. Тем более американская волна до нас докатилась, мало ли, что мне завтра припомнят за вчера. Просто мать. Так уж точно в лицемерии не обвинят.
РЕЖИССЕР. Мудро. (Выпускает сигаретный дым изо рта.) Один нюанс: у тебя там про татар что-то в первом акте. Замени на узбеков или таджиков, а лучше на хохлов или белорусов – они тоже что-то...
ДРАМАТУРГ. Какие же хохлы на Куликовом поле?
РЕЖИССЕР. И викингов – на самураев, или кто там у китайцев. Ну или на белорусов – с ними пока непонятно.
ДРАМАТУРГ. А это почему ещё?
РЕЖИССЕР. Потому что вигинги – они к бездуховности, к истории гнилой Европы ближе. А у нас сейчас курс к драконам и тиграм.
Долго раздаются скрип пера и шаги, из-за шторки на секунду показывается физиономия режиссёра.
ДРАМАТУРГ. Сидят?
РЕЖИССЕР. Почти. Кто-то за пивом погнал. Остальные кешью щёлкают.
ДРАМАТУРГ. А кешью – это чей орех?
РЕЖИССЕР. В смысле чей? Дерева, вестимо.
ДРАМАТУРГ. Где производится, я имел в виду.
РЕЖИССЕР. А, Бразилия вроде.
ДРАМАТУРГ. А с Бразилией у нас как?
РЕЖИССЕР. Ничего, слава богу.
Усиленный скрип пера.
РЕЖИССЕР (щелкает зажигалкой, нервно курит). Я у тебя всё вот что хотел спросить: ты с этим «Роллтоном» не переборщил? Ну, имею в виду, ты же голод так хотел показать?
ДРАМАТУРГ. Нет, хотел бы показать голод – спиздил бы у Полански сцену. Из «Пианиста».
РЕЖИССЕР. Напомни.
ДРАМАТУРГ (откладывает ручку). Ну, помнишь, там семья главного героя на вокзале сидит вместе с другими евреями. Ждут поезда в лагерь. Есть хотят. А рядом девчоночка с подносом ходит и ириски предлагает по двадцать евро за штуку на наши деньги. Ну, семья евреев всё из карманов выскребли, кое-как двадцатку насчитали – хватило на одну ириску. Самый старый еврей достал маленькое лезвийце, на зоне такие мойками называют, и разрезал ирисочку на семь маленьких кусочков – по одному на каждого члена семьи... И вот эта сцена, озарённый солнцем вокзал с еврейским семейством, смакующим ириску...
РЕЖИССЕР. Да, сильно.
ДРАМАТУРГ (резко). Только эта сцена – не голод, а предтеча голода. Знаешь почему?
РЕЖИССЕР. М-м?
ДРАМАТУРГ. В ней у евреев ещё есть карманы для мелочи, мойка, чтобы делить, и зубы, чтобы жевать.
Пауза, скрип пера.
ДРАМАТУРГ. Ни до, ни после в мире ничего подобного не было, поэтому мой «Роллтон» – скорее романтика в духе истории одной моей знакомой... Ну как знакомой, люблю её всю жизнь…
РЕЖИССЕР. Ну-ка.
ДРАМАТУРГ. Она художница из состоятельной семьи, её отец держит почти все стройки в городе... Как-то раз она очень трогательно рассказывала, как в девяностые, когда её родители были очень бедны и, кроме любви и стремления к достатку, ничего не имели, они встречались после десяти работ за день, наскребали в кармане мелочь и покупали в ларьке у Ашота один маленький «Сникерс» на двоих. Ели его и делились с друг с другом мечтами о больших столах... Кажется, она этой историей меня упрекала.
РЕЖИССЕР. В какой момент?
ДРАМАТУРГ. Кажется, в тот, когда я выблевал рябчика ей на леггинсы.
РЕЖИССЕР. Может, пригодится...
Скрип пера.
РЕЖИССЕР. Так «Роллтон»...
ДРАМАТУРГ. Оставь. Если бы я хотел показать голод, я бы не писал на титульнике «комедия».
РЕЖИССЕР. Ну ок.
ДРАМАТУРГ. Ну вот и всё. (Долго молчит, потом всхлипывает.) Может, не надо? Оставим как есть? Гениальная же развязка была... Как я разрешил все конфликты – Гай Ричи бы лучше не справился. Если говорить языком консерваторий, я изящно разрешил долгий диссонанс в консонанс, переходящий в катарсис, а это (трясёт бумагой) шлак какой-то. Ых, задушили поэзию…
РЕЖИССЕР. Шлак, но нам бы на плаву удержаться. Если мы поставим твою «Надежду», через пару лет в суде сидеть будем.
ДРАМАТУРГ. Ну пожалуйста, ну зрители же до всего догадались, ну Ферапонт, ну бомбы эти, буржуи, в одном месте сгруппированные! Ну этот конфликт поколений, а символизм! Ну дом же – олицетворение...
РЕЖИССЕР. Банальщина.
ДРАМАТУРГ. Ну-ну...
Удаляющиеся шаги.
Занавес поднимается. Утро. Всё то же, что и в первой сцене, только фасад здания более картонный. За столом сидит семья Аристовых, пьют чай из фарфоровых чашечек. На углу стола пепельница с окурками и стакан с бурбоном.
ОЛЬГА. Как же мы начнём этот день, папа́?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ. Мы будем копать золото.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА. Откуда же, дорого́й?
ВАСИЛИЙ АРИСТОВ (встаёт, достаёт из-под стола перфоратор). Я действительно вас вчера разыграл. Какая ресторация? Хуяция. Это нерентабельно. Сейчас я допью свою stolichnuyu водку, достану из-под пола золото Льва Толстого, и после того как мы отдадим ровно 13 процентов, жизнь наладится.
ОЛЬГА (встаёт из-за стола, берёт [бразильский инструмент], начинает играть и петь).
Лучезарный вселенский поток
Бьётся, долбится в потолок.
Рвётся, бьётся, наблюдается
Из моего отдельного угла,
Через моё отдельное окно,
Из моего отдельного меня.
ОКСАНА МИХАЙЛОВНА (присоединяется с [бразильским инструментом 2] к Ольге).
То ли радуга, то ли костёр.
Долгий взгляд на земной простор.
Обречённый, окончательный,
Из моего отдельного утра,
Через моё отдельное плечо,
Из моего отдельного пятна.
Василий Аристов долбит крыльцо отбойником.
В партере то тут, то там зажигаются свечи, какие-то тёмные личности в чёрных плащах, зажёгшие их, встают со своих мест и медленно текут вереницей на сцену. Они собираются на заднем плане по росту в два ряда. Когда они скидывают плащи, мы видим, что это хор олигархов.
ИГНАТ (выходит вперёд с [бразильской соло-гитарой]).
Заоконное счастье моё.
Чудный вид на житьё-бытьё.
Превосходно и внимательно,
Из моего отдельного никак,
Из моего отдельного ничто,
Из моего отдельного нигде.
Фейерверки, бенгальские огни. Все счастливы.
Занавес дёргается, закрывается до половины, потом идёт назад.
Фон – та же картинка на экране смартфона. Можно рекурсию сделать.
Вперёд выходит Ефим.
ЕФИМ. 2020 год, пожалуй, выдался таким, каким не был ни один год на планете Земля... Бесконечная череда резонансов, более похожая на сон или на черновик сценария к апокалиптическому блокбастеру. Развитие человечества месяц к месяцу напоминает игру в рулетку по мартингейлу: мы раз за разом ставим на кон весь свой депозит в надежде на быстрое обогащение. Но вы заметили? С каждым разом шарик всё неуверенней ложится в нужный паз, а колесо подрагивает...
В России всё так быстро меняется, вы, не в силах более терпеть скучный пейзаж в окне, выходите в мир, который ещё знобит, и который с трудом дышит, в мир, где отношения больше не будут прежними. Вы выходите в мир, несмотря на все опасности для себя и окружающих, вы подобны белому медведю, который, не дождавшись схода льда, идёт в людское поселение, чтобы умереть.
Замрите. То, что было зашкваром ранее, теперь благо. 3D-принтеры сделают всё, что вы хотите, а что не сделают они, то принесут дроны прямо к вашей лоджии. Вам не нужно больше смотреть в скучное окно (достаёт смартфон) – у вас есть окно поистине безграничное.
Смотрите в мир, читайте чистые книги живых, а не книги «с лопаты». Любите online. Peace.
Все книги независимого издательства Чтиво
Об авторе
Александр Устимин. Окончил филологический факультет по специальности искусствовед, работал ди-джеем в стрип-клубе, таксистом, бурильщиком. В юности как ролевик-толкиенист объездил автостопом всю Россию. Считает себя Ланой Дель Рей.