Жорж получает письмо. Ностальгия по прошлому. Подготовка к поездке.
Вчера наш славный корреспондент из страны вечной демократии с усатым лицом получил письмо. Странное письмо и неожиданное. Привычно наслаждаясь возрастом, в котором каждая новость является априори неприятностью, Столбунский с нарастающей тревогой воспринял вручение заказного письма с фиолетовыми штемпельками Почты России из региона, намекающими на близость Японского моря к границам России. Жорж сидел за столом и смотрел на пошарпанный белый прямоугольничек с маркой. Открывать не хотелось. Стоило надорвать тонкий край – и из конверта что-то обязательно вылезет. То ли гадкая новостишка, то ли малоприятная весть. На случайное наследство или уведомление в выигрыше в забытой лотерее Жорж не рассчитывал, равно как и на известие о рождении внука в Сибири – не было у него бесхозных жен или таких далеких, из России, любовниц. Не то, чтобы Столбунский в свои молодые годы вел совсем уж монашеский образ жизни. Нет, были и пьяные забросы на сеновал с практикантками из культпросвет училища, случались и загулы выходного дня в райцентре. Но чтобы Сибирь или Дальний восток – увольте! Не было такого отродясь. Да и лет-то сколько прошло.
Два дня Жорж обходил стороной конверт, поглядывая исподлобья – не унесло ли его ветром, не сжевал ли кот, не стянули ли мыши. Но нет! Лежит, окаянный, молча укоряет нашего корреспондента. И Жорж решился. Махнул для храбрости сто грамм своей хлебной, утер усы рукавом телогрейки, пропахшей шуфлей из хлева – и вилкой расковырял видавший виды бумажный край. Из конверта выпал листок бумаги, исписанный мелким почерком, от руки. Столбунский вооружился окулярами (зрение нынче не то!) и погрузился в изучение чужих ровных строчек.
Писал его двоюродный брат, из Серебрянки,что в Свободненском районе Амурской области, Россия, которая входит в Костюковский сельсовет.
Тот брат, с которым Жорж не виделся уже лет 30. Последний раз тот приезжал с женой и сыновьями еще при Брежневе, в отпуск, оглядеть на родное село, поудить рыбку в Беседи, да и просто так, на пару дней по пути в Сочи. В родные места, так сказать. Столбунский машинально пошарил в конверте – там оказалась фотокарточка, не замеченная при вскрытии.
С нее на Жоржа смотрел пожилой человек с такими же как у него усами, да молодые люди – много, целая большая семья в трех поколениях. Фото, как и положено серьезным и ответственным людям, было сделано на фоне внедорожника – праворульной, судя по капотным зеркалам, Тойоте 2000-х лет выпуска , на заднем плане – природа – поле и лес. Но что поразило Жоржа особенно – у каждого почти что был свой ноутбук, да не такой как у Столбунского – на базе 486-го процессора, антикварный, – а свежие и все опутанные проводами от периферийных устройств, что косвенно свидетельствовали как о продвинутости юзеров, так и о достатке семьи.
В своих ровесниках Жорж, пусть и не сразу, признал знакомые черты. Брат. Двоюродный и забытый, далекий и такой родной. В гости зовет. «Приезжай, говорит, - сколько той жизни! Посидим, выпьем, поговорим». «И то правда, - решил Жорж. Надо ехать. Брат встретит». За сборами на Столбунского накатили воспоминания его молодости. Полноводная Беседь, полнолюдная Рудня, полная смысла жизнь, бурлящая энергия молодости и зовущий к свершениям голос из радиоточки, предвкушение скорого неминуемого коммунизма и приятные токи внутри от проходящих девушек.
Отец рассказывал Жоржу про серебрянских Гулевичей и Скоропадских.
Про столыпинскую эпопею, про поездку в землю обетованную. Кто-то вернулся с чужбины, отвращенный от жирных нетронутых многообещающих аграрных угодий банальным бандитизмом и пугающим отсутствием привычного порядка при хоть какой-то власти. Кто-то смог приспособиться и адаптироваться, пустился в рост, размножился, осев в Сибири (или на Дальнем Востоке? – для Столбунского это пока было загадкой). Первое время между старыми и новыми сельчанами шла активная переписка. Каждый расписывал преимущества своего положения и радости жизни, но никто особо не рвался поменяться. Амурчане присылали фото, иногда кедровые орехи и другие дары далекой невиданной тайги. Гомельчане отвечали привычным салом и дарами южной природы – грушами и абрикосами. Но постепенно накал коммуникаций сошел на нет через стадию открыток на великие праздники, до стадии писем с сообщением об усопших.
А потом незаметно нагрянула революция и вся эта мелко-родственная канитель забылась на фоне вселенской сумятицы, кроваво и с загулом устроившейся на землях всей великой империи на долгие годы. Стало не до переписок. Выжить бы. Когда все более-менее устаканилось, выяснилось, что записным поляком в БССР быть неправильно. А потом, что родственников иметь за границей – нехорошо. Да и вообще родственников иметь нехорошо. Вопросов много. Зачем, когда и куда, чего не сиделось? Так все и успокоилось в переписке.
Следующий раунд возобновления близости отношений состоялся уже в эпоху социализма. Тогда, когда социализм этот был настолько зрелый, что на системе начинала лопаться кожура и появляться пролежни и опрелости. В 70-е прошлого века ощущение опасности окончательно ушло и с помощью почты и поисков в адресных столах снова протянулась ниточка от одной малой родины к родине еще меньшей. Вот тогда-то Жорж и познакомился снова со своим кузеном. Очно.
Эти воспоминания погрузили Столбунского в приятную оторопь, из которой его вырвал крик петуха, залетевшего на крышу.
Жорж стал планировать отъезд и засобирался. Со шкафа сдернул пыльный чемодан, купленный в эпоху поездок на Черное море всей семьей – коричневый, с запахом дермантина и обивкой в шотландскую клетку внутри, почти новый, чуть поцарапанный на углах, но винтажный донельзя (Жорж сам не знал этого слова, но чувствовал в функциональной агрессии чемодана его дизайнерскую правоту, победоносно прошедшую через десятилетия). Смахнув пыль и удалив паучьи сети изнутри, Столбунский укомплектовал саквояж парой чистых рубашек в клетку, фланелевых, запасными брюками из тонкой шерсти в мелкий, едва заметный рубчик. Положил сандалии и галстук с заколкой, торжественную белую сорочку, побросал белье и носки, аккуратно уложил туалетные принадлежности – помазок, мыло, зубную щетку и пасту, опасную бритву с кожаным ремнем, а также непочатую бутылку тройного одеколона. Нашлось место для бумаги с ручкой (Жорж собирался не тратить время в пути понапрасну и тщательно выполнять путевые заметки).
Последними в чемодан поместились 3 бутылки самогона, неописуемых размеров шмат сала, пару полендвиц, закопченных собственными усилиями,
вяленый лещ в газете «Советская Белоруссия» и книги в дорогу: «Славянская хроника» Гельмгольда, «История Смоленска до XV века Голубовского, «Путешествие в древнюю Рязань» Даркевича и Татищевская «История государства Российского». В планах Жоржа вполне серьезно фигурировало сравнение России времен от дотатарского периода, через татищева и политические обзоры, регулярно печатавшиеся в «Советской Белоруссии» с реальной ситуацией, которую Столбунский рассчитывал обозреть из окна вагона «Гомель-Хабаровск». Время в пути до Свободного – 7 суток! Можно многое увидеть. Тем более поезд шел через Украину с остановкой в Харькове – заодно таким образом появилась возможность попасть к своему южному соседу, где гарные девки в свое время изрядно вскружили голову Столбунскому, впервые попавшему в Луганск на съезд передовиков-комбайнеров (спасибо комсомолу).
Жорж забронировал с помощью своего друга-модема, шустро ориентировавшегося в мировой паутине, место в плацкарте, достал из заначки 500 долларов США и пару пачек белорусских рублей, спрятал в кармане пиджака и надежно закрепил булавкой.
Осталось собрать снедь на ближайших пару дней да предупредить соседей, что уезжает, а бабу Маню попросить по-соседски приглядеть за скотиной за обещание «отблагодарить, чем могу», от чего у той неожиданно появились почти забытые скабрезные мысли, вызвавшие дрожь позвоночника и кокетливую улыбку в платок.
Поезд отправлялся в 00:37 с вокзала в Гомеле. Времени оставалось в обрез – еще раз проверить документы-деньги-очки-трубку, посидеть на дорожку и – пора на автобус до райцентра, из которого еще предстояло добираться до Гомеля.
Жорж шел к остановке, держа спину ровно, по-молодецки игнорируя вес чемодана, оттягивающего правую руку. За спиной болтался аккордеон, трубка сбилась в угол рта под усами. Его родная деревня провожала путешественника собачьим лаем и редким скрипом колодезных журавлей. Весна, в этом году запоздавшая на пару недель, подсушила замороженный шлях.
В глазах Столбунского играла чуть заметная авантюрная искра, которую, как рассказывали, каждый раз видели родственники и друзья Пржевальского перед его очередным вояжем в степи Монголии.
А поездка Жоржу предстояла замечательная – через две страны в третью. На 1/6 длины экватора. До самого Японского моря почти что (ему так казалось, глядя на маршрут, распечатанный матричным принтером из Гугля).
Дождавшись автобуса, наш герой без приключений добрался до Ветки (районного центра).
Из нее последним автобусом – на Гомель. Предвкушая приключения, Жорж ехал, презрительно пропуская мимо глаз привычный гомельский ландшафт. Это все было так обыденно! А впереди – настоящие новые впечатления, перевал через Уральские горы, тайга и великие реки Сибири.
В Гомеле было сыро и неуютно, но это не расстроило нашего путешественника ни на йоту.
Наш спецкор из глубинки обошел внутри здание вокзала, полюбопытствовал ценами на китайские «товары в дорогу», среди которых преобладали мягкие игрушки, игральные карты и невероятного вида украшения типа заколок из дорогих пластмасс.
С достоинством съев пирожок с капустой, сметанник и бутерброд с колбасой сырокопченой (гулять так гулять!), Жорж прикупил в дорогу жареную курицу, бутылку пива, минеральной воды, хлебушка, зачем-то апельсин и, нагруженный пакетами, не торопясь, успел в аккурат к тому моменту, когда проводница открыла дверь в тамбур.
После проверки документов и билетов, Жорж в числе первых занял свое место на боковушке (других все равно не было, а Жорж, будучи человеком компактного телосложения, был только рад возможности условного одиночества и удобном ракурсу для наблюдения в монопольный участок окна).
Скоро вагон наполнился шумной толпой, запахами яиц, вареных куриц, чеснока, сала, лука и легкого пивного амбре. Люди толкали друг друга тазобедренными суставами, пропихивая свой багаж поперед соседа, размещая многочисленные котомки и баулы. Особенно усердствовали толстые украинские тетки, очевидно, осуществлявшие свой мелкий квази-контрабадный бизнес в сфере розничной торговли. От них пахло семечками, шелухой семечек и подсолнечным маслом.
Поезд тронулся, Жорж вытянулся на расстеленной чуть влажной простыни с запахом котельной на углях, и, прижав правой рукой документы с денежной заначкой к ребрам, погрузился в прерывистую дрему, в ожидании украинских таможенников, обещавших быть скоро - граница рядом. Гул вагона, перемежающийся шумными репликами выпивающих, криками встревоженных младенцев и зазывными тирадами вагонных продавцов разной мелкой снеди, газет и напитков, ему не мешал. Положа руку на сердце, Жорж был глуховат – возраст, понимаете ли. И это было чудовищно удобно в подобных ситуациях.
