Интервью
Каким было ваше детство?
Вот это неожиданно. Знаете, Катя, у меня ощущение, что я ещё не прожил своё детство до конца. Не то, чтобы его совсем не было, но многих детских впечатлений я был лишён, потому что был очень болезненным ребенком. Мало времени проводил в кругу сверстников, мало ходил в детский сад, школу. Был даже один год, когда я проболел три месяца — для советского времени это был очень большой перерыв. Просидел дома не потому, что меня берегли родители «посиди ещё», — а потому что воспаление лёгких.
Я был ребенком, который сдерживает себя, как взрослый, беспокоится о родных. Когда я болел, то сильно переживал за родителей, старался им не показывать, как мне плохо, переносил все лечения, принимал лекарства очень стоически.
Из-за этих моих простуд я просто не получил определённого детского опыта. Например, как я считаю, одного из главных — опыта коллективного не просто действия, а творчества, командных игр. Причём осознал я этот ущерб в полной мере только лет десять назад. Осознал и возместил: в районе сорока начал восполнять то, чего мне не хватало. (Улыбается)
Были единственным ребенком в семье?
Да. Причём, я был «правильным» ребенком, а мама, архитектор, — наоборот, очень активным, волевым, эмоциональным и свободным человеком. Она удивлялась, почему я такой размеренный, словно маленький старичок. Всё правильно делал, это нельзя и это нельзя. Мама учила меня драться, а я говорил: «А вдруг у него что-нибудь сломается?»
Или, например, бежим, опаздываем, бац, красный свет. Я ей говорю: «Нельзя бежать через дорогу!» А она: «Побежали, ты чего, никого нет!» А я: «Нет, нельзя, стой здесь». А она отвечает: «Ну что за зануду я родила, ты вообще в кого?» (Смеётся) У нас была обратная ситуация «родитель-ребёнок». Мама говорила: «Давай полезем через забор», — я отвечал: «Нельзя».
Мама с бабушкой меня действительно любили, детство было хорошее, я не был изгоем, просто меня очень редко видели на людях. Если мы ехали отдыхать, то это тоже было связано с тем, что дальше зима, надо ехать на море. Не потому что море — это прекрасно, а потому что «Тоша должен быть в нормальном состоянии, чтобы не пропускать и не болеть». И это тянулось практически всю школу, в старших классах чуть-чуть стало выправляться, более-менее ситуация переломилась годам к двадцати только.
Сложно было общаться в коллективе?
Да. Я, как начитанный ребенок из интеллигентной семьи, пытался решать социальные конфликты через шутки: веселил сверстников. Становился не то чтобы клоуном, но переводил все разговоры в шутки, которые как-то на ходу сочинялись. Этим, наверное, я и был интересен одноклассникам, потому что активный образ жизни не вёл.
В старших классах школы все хохмачи собирались вместе, я в том числе, и мы развлекали себя как могли в достаточно унылых условиях советской старшей школы. Поэтому детство, можно сказать, растягивалось, и я его добирал до недавнего времени. Да и сейчас, думаю, продолжаю «бежать»: позволяю себе то, чего в детстве не позволял.
В каком-то гороскопе прочитал, что Козероги именно так и развиваются: с годами начинают вести себя свободно, а когда становятся дедушками — вообще сорвиголова, бесшабашные люди. Свободные, незашоренные. Похоже, я к такому сумасбродству и двигаюсь, согласно тому гороскопу. (Улыбается)
Есть такая замечательная фраза: «Счастлив тот, в ком детство есть»
«Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел», — есть ещё и такое определение.
Самое главное, что я доволен прошлым, не грущу, не пытаюсь вернуться назад. Сослагательное наклонение совершенно не интересно, мне нравится жить здесь и сейчас, сегодня. Сожалеть о прошлом, гадать о будущем — точно не ко мне.
Было не всё так мрачно и больнично, нет, но детство будто мельком прошло, некогда было вглядываться. Хорошо помню только некоторые истории.
Например, как ребята играют в хоккей, а я стою закутанный абсолютно шарфом у края площадки. Стою и понимаю, что мне это не по силам и играть я не умею. Стою, переживаю, болею изо всех сил — и ррраз, голевой момент! Все ищут шайбу, не могут найти, тут я расслабляюсь, и шайба падает к моим ногам. Оказывается, она летела в мою сторону, я зажал её коленками и стоял с ней сколько-то минут, пока все искали. Был удар, и я, ярый болельщик, был в напряжении, схлопнул ноги — и так стоял в этих тёплых толстых штанах, советских, держал шайбу, не чувствуя её. Получилось, что снова всех порадовал, повеселил.
Пойти учиться на искусствоведа было вашим или родительским решением?
На искусствоведа я пошёл учиться потому, что мама в то время уже была с инвалидностью, очень сильно болела. Я искал такой институт, где можно было бы учиться заочно, но при этом творчески, так как после школы я закончил художественное училище.
В то время в СССР было только два творческих ВУЗа, которые обучали заочно: Полиграфический в Москве, где готовили художников книги, и Академия Художеств, то есть Институт имени Репина в Ленинграде, где готовили искусствоведов. Всё, выбирать было не из чего.
Художник книги меня совершенно не привлекал, потому что в училище меня дико интересовала живопись, я ей был очень увлечён, писал, а графикой занимался поскольку постольку.
Получается, вы сначала стали художником, а потом искусствоведом?
Да, я четыре года учился в Рязанском художественном училище, получил профессию «Художник-оформитель», и этим горжусь, потому что это гораздо круче дизайнера. Нас многому всесторонне обучали, а живописью я успевал заниматься ещё и факультативно, сам по себе, меня это очень влекло. Очень хорошая школа была, ещё задолго до того, как появилась профессия «Дизайнер». Теперь они безумно расплодились, в каждом трамвае по восемь дизайнеров едет. (Смеётся)
Знаете, у меня выбор профессий как-то всё время шёл от обратного. Вот, к примеру, художник. Когда в старших классах школы я рисовал те же карикатуры и ещё какую-то ерунду в тетрадке на задней странице, мне говорили: «Здорово рисуешь, наверное, художником будешь!» А мне такие фразы абсолютно не льстили. Я считал, что художник — это абсолютно бессмысленная профессия, это если ты совсем ничего не умеешь, надо идти в художники. И вообще, смешная и какая-то стыдная профессия, потому что там голых женщин рисуют. В старших классах школы мне это представлялось стыдливо-смешно. Нелепое такое занятие для взрослого мужчины — рисовать голых женщин. Ну вот как? Они учатся при этом, бред какой-то...
Читать дальше интервью с Антоном Успенским
Если вы хотите видеть больше такого в своей ленте — ставьте лайк и подписывайтесь на канал.
Вандерласт в фейсбуке, инстаграме и на саундклауде.
