Александра вышла во двор. Солнце еще не всходило, но было уже светло. Тумана не было, как бывает обычно в последние дни лета. Да и откуда взяться туману, если нечему испаряться? Травы нет, нет и росы. Даже листва на деревьях словно покрыта пылью, а с вишен уже облетают желтые листья, усыпая землю в саду. Молодые деревца, которые Федор посадил осенью, уже облетели совсем. Только акации стояли зеленые, словно их не волновала жара и засуха. Александра прошла в огород. Кукуруза развернула свои листья, которые днем сворачиваются в трубочки. Початки были маленькими, зерно в них было мелким. Чем кормить зимой кур, которых у нее уже два десятка? Наседка высидела почти все яйца, которые Александра подложила ей в гнездо, и теперь по двору гуляют подросшие цыплята, готовые к весне уже нести яйца. Как они перезимуют? Курятник Федя построил хороший, с насестом, с гнездами, даже с кормушкой, с крепкой дверью, которая защитит от зимнего холода. Осталось только решить, где взять корм. У матери лишнего нет, у свекрови тоже свое хозяйство. Надо поспрашивать у людей, может, у кого лишнее есть. Хотя в этом году вряд ли у кого что-то окажется лишним...
Александра вошла в дом. Нужно приготовить завтрак, чтобы накормить Федю и Жорика. Малыша она отнесет в ясли, хотя жалко его – маленький совсем, всегда плачет, когда она уходит. А забирает она его в конце дня, когда заканчивает работу и ставит трактор в гараж. Он похудел, но не болеет, как другие дети, хотя он в яслях самый маленький. После нее в селе еще никто не рожал. В яслях всего 11 детей, которым по 5-6 лет, с ними работают две женщины: Силантьевна готовит еду для детей, а Наталья занимает их чем может: играют в песочнице, для которой председатель распорядился привезти песок, учат стишки по книжкам из библиотеки, песенки. Кормят детей за одним длинным столом, а спать укладывают на двух деревянных топчанах на матрасах, набитых соломой и покрытых простынями. Только Жорика укладывают отдельно на подушечках, которые Александра принесла из дому. Каждый день с фермы привозят 3 литра молока для детей, чтобы сварить кашу и в полдник дать по полстакана каждому.
Жорик так сладко спал, что Александра не сразу начала его будить. Малыш, раскинув ручонки, раскрасневшись мирно посапывал в своей кроватке.
- Сыночек, - тихо проговорила Александра, - просыпайся, маленький!
Подошел Федор. Он обнял жену за плечи, стал смотреть на сына вместе с ней.
- Давай еще родим сына, - сказал он. – Смотри, какой он у нас!
- Федя, - раздражаясь, проговорила Александра, - а когда мы будем заканчивать стройку? Еще столько не сделано, сколько еще денег надо на дом, на хозяйство! Сколько лет мы будем возиться с этим? В этом году на трудодень мы что получим? Зерна не будет, правильно? Колхоз и по плану не сдал, а нам и вовсе нечего раздавать. Деньгами тоже получим копейки, а если еще и я дома буду, то как проживем?
- Шура, как все люди, так и мы проживем.
- А я не хочу, как все! Вот посмотри, у нас дом лучше, чем всех. У кого крашеные ставни? А у кого крыша шиферная, в не камышовая? А забор у всех камышовый или плетеный, а у нас штакетник! Ну и что, что пока только на улицу, скоро сделаем везде, а потом покрасим его, правда?
- Шура, все это правда, конечно, только пока молодые, нужно детей родить, а то состаримся, - он шутя сгорбился, - превратимся в бабу Шуру и деда Федю.
- Федя, я хочу, чтоб нашему сыну досталось все, что мы наживем, чтоб ему не пришлось делиться ни с кем наследством.
Федор удивленно посмотрел на жену. Это было что-то новое в ее рассуждениях. Она из семьи, в которой было пятеро детей, и все жили дружно, за наследство не бились. Да и не было никакого наследства! Откуда это в ней?
- Шура, о каком наследстве ты говоришь? Вырастет Жорик, сам все заработает, как мы с тобой. А если не будет у него братьев и сестер, не с кем будет и сойтись на праздник, некому рассказать про какие-нибудь беды... Нас не станет, с кем он останется?
- Федя, тогда у него уже будут дети! Правда, сынок? – Александра подняла мальчика из кроватки, поднесла к рукомойнику, умыла, посадила сонного малыша на горшок, положила в тарелочку гречневой каши с молоком.
Мальчик отказывался есть, все норовил улечься на руках матери.
Федор поел каши без молока, напился чаю и пошел на работу. Александра, одев сына, понесла его в ясли, которые располагались рядом с конторой в доме, где раньше была изба-читальня. Перед войной построили клуб, и открыли в нем библиотеку, а хатку, в которой была изба-читальня, заколотили. Когда женщины потребовали что-то сделать для детей, которых дома одних оставлять страшно, вспомнили об этой хатке. Зимой ясли были не нужны, и хатку закрыли. Весной снова открыли, и Александра отнесла сынишку туда.
Александра передала Жорика на руки Наталье и быстро пошла на работу.
Приближалась осень. Удои на ферме упали, и молоко стали учитывать строже. Теперь доярки не могли пить, как раньше. Бригадирша строго следила за тем, чтобы все молоко шло в бидоны. Проверяя жирность молока, отмечали, что упала и она. Почти каждую неделю приезжали из района проверять, действительно это так или молоко разбавляют водой. Говорили, что в соседнем колхозе арестовали бригадира за это.
Вера не могла уже взять ни капли для Григория. После его выписки из больницы она нашла бабку с козой и брала молоко у нее, каждый день пол-литра. Сначала Гриша не хотел его пить, говорил, что оно пахнет козой, но Вера так уговаривала его, что он в конце концов привык и стал пить без слов. Его состояние улучшалось, тем более что Вера не давала ему ничего делать по хозяйству. Но скоро коза заболела, и ее прирезали. А на ферме были введены такие строгости. Вера заваривала травы и мужу, и себе. Правда, пока от них проку не было. Да и Гриша не был таким активным, как раньше, болезнь давала о себе знать.
В сентябре Григорий пришел к председателю, сказал, что может выйти уже на работу, а то дома уже засиделся, скоро совсем превратится в домохозяйку. Петрович посмотрел на него. От прежнего Григория остался только кудрявый чуб да сапоги в гармошку. Он был худой, бледный, но, придя в контору, не забыл подмигнуть Варьке, обхватить за необъятную талию убиравшую тетку Марусю.
- Ну, шалопутный! - отмахнулась тетка. – Еле дышит, а туда же!
- Чего это я еле дышу? У меня все в порядке, вот только немного нагуляю мяса.
- Как же, нагуляешь! – ворчала Мария, - скоро совсем голодать будем.
- Ну, ты мне тут агитацию не разводи, - прикрикнул на нее председатель. – Кто голодать будет? Такого врага победили и голод победим!
- Ага, победим, - ворчала тетка, - с пустым амбаром.
- Ниче, - продолжал председатель. – Конопля у нас хорошая, с маслом будем, продадим снопы - с деньгами будем. Жалко, что проса посеяли в этом году немного. А оно, вишь ты, и уродилось! Ему засуха нипочем! Ну, все равно, пудов 200-250 соберем. Раздадим на трудодни, вот и будем с кашей.
Председатель, конечно, надеялся, что просо у него не отберут. Посеял он его, можно сказать, тайно: в районе не разрешали его сеять, как и рожь, можно было только ячмень и пшеницу. Но он в тайне от районных руководителей засеял просом поле за прудом. И теперь, поняв, что колхозникам нечего дать на трудодни, на собрании правления колхоза предложил отдать людям просо. Правда, он боялся, что посчитают, сколько гектаров было засеяно зерновыми и сколько убрано по отчетам, вот может и вылезти то самое поле.