Рюшечки, фалдочки, воланы, вырез петлей и блестки – все это было совмещено в одной кофточке. Наверное, так мама одевала ее в детский сад на утренник. Сапоги с колокольчиками и голова, вся в платиновых завитках. Она представилась Машей. Региональная управляющая, у которой в подчинении более ста человек и несколько ресторанов, дама около пятидесяти лет – просто Маша.
Она приехала в кафе на следующий день после конфликта. Я ей сразу не понравилась. Думаю, в моем взгляде она тоже не прочла ни симпатии, ни даже приязни. Вот так, не успеешь с человеком и двух слов сказать, а вы уже не перевариваете друг друга. Маша спросила, почему я не улыбаюсь, когда заходит клиент. Что ей было ответить?
Она разговаривала со мной очень тихо – видимо, хотела подчеркнуть, что не повышает голоса и общается с быдлом культурно. Но шипящие звуки так и прорывались из нее, как пар из закипевшего чайника. Иногда у Маши как будто замыкало речь, и она подолгу глядела на меня немигающими глазами. Плесневелые зрачки, дрожащие щеки.. я смотрела на них, но старалась не видеть. Когда наше безмолвие затягивалось, и пауза становилась невыносимой, мне хотелось крикнуть: что ты прешь на меня своими трясучими щеками? Возможно, она чего-то такого ждала, но я сдерживалась. Открывался второй акт взаимного молчания, в котором мы проваливались в ад обоюдной ненависти.
Чуть позже я поняла причину ее тормозов в разговоре. Когда мне пришлось зайти в офис за мусорными пакетами, Маша долго обсуждала ситуацию в кафе со своей коллегой по телефону – матом. Матерок из нее лился, как ручеек. Этим разговорным жанром она владела в совершенстве, здесь уж не было необходимости замолкать и строить глазки мертвеца.
Маша сказала, что нас должен посетить ВВ – один из соучредителей, который постоянно делал объезд точек. Как я поняла, о грязи в кафе дошло до высшего руководства, и теперь ей предстоит выдержать разбор полетов. К гигиене в этой сети относились с большой щепетильностью. А тут, как назло, стояли теплые дни. Где-то поблизости положили асфальт, он был совсем свежий, и посетители нанесли нам смолы на пол. Полы были белые, плиточные. Я попыталась отмыть их горячей водой, но только затерла черные пятна до серости, и теперь это смотрелось, как застарелая грязь. Маша пришла в ужас.
Бар намывать было некогда, хотя бы с полами разобраться. Управляющая сама встала на кассу обслуживать клиентов, а я насыпала на плитку какой-то порошок (нашла в туалете) и принялась тереть шваброй много раз по одному месту. Квадратик за квадратиком постепенно очищался, когда Маша подлетела ко мне и стала выговаривать, что я неправильно держу швабру.
Она сама взяла ее в руки и стала показывать, как надо. "Вот, вот, видишь"? – "Вижу". Маша мыла полы, как матрос палубу – одним взмахом тряпки охватывала сразу половину зала. Я попробовала так, но у меня вышло что-то карикатурное, как будто я хотела ее передразнить. "Да ты издеваешься надо мной?! Руку вот сюда клади, - она показывала на конец черенка, - а вторую сюда. Да сверху ее, сверху, зачем ты всей ладонью держишь"? Когда в первый раз я взялась писать шариковой ручкой, мне было легче.
Ее способом смола у меня совсем не отмывалась. В какой-то момент мне показалось, что меня сейчас просто ударят. Я хотела потихоньку делать по-своему, но Маша тут же вмешивалась, и начиналось все сначала. В конце концов она выхватила у меня швабру и давай надраивать сама, а меня отправила на кассу. У нее выходило быстро и легко, полы заблестели так, как они сроду тут не блестели - жилку уборщицы не пропьешь.