Ранним утром 25 октября 1812 года, в час, когда рассвет едва только потеснил мрак ночи в сторону запада, по широкой лесной дороге в направлении села Городни, размашистой рысью, без лишнего шума, двигались всадники. Это были 6 казачьих эскадронов генерал-майора Иловайского, направленных атаманом Платовым в тыл наполеоновских войск для разведки боем.
В это же время из Городни, им навстречу, неспешным шагом двигалась блистательная кавалькада, во главе которой на белом коне ехал полный человек в неприметном сером рединготе. Это был Наполеон Бонапарт. С группой маршалов и генералов своего штаба он осматривал место вчерашнего боя при Малоярославце. Всадники его свиты, в шитых золотом мундирах с сияющими орденами, аксельбантами и эполетами, имели куда более нарядный вид, чем их неброско одетый Император.
На этом бриллиантово-золотом фоне среди всех выделялся бравый черноволосый красавец, ехавший на великолепном скакуне справа от Императора, в сторону которого тот отпускал короткие фразы. Собеседником Наполеона был Иоахим Мюрат, - лихой кавалерист, известный свету своими безумными нарядами, которые выдумывал на свой вкус и, в силу простоты происхождения, не стеснялся на себя надевать. Обильное золотое шитьё на ослепительно белом мундире, желтые лосины, накинутый поверху ярко-зелёный плащ, меховой полушубок, малинового цвета шапка с меховой опушкой и пером павлина или цапли, свисающие отовсюду кисти и серебряная бахрома, красные сапоги на ногах делали его похожим на циркового шута, но при этом нимало не спорили с представлениями Мюрата о прекрасном.
Такие одеяния приводили в ужас придворную знать, но для него были в порядке вещей. Бонапарт поначалу вскипал от негодования при виде творческих изысканий своего маршала. Но понимая, что природу этого в прошлом трактирного слуги ему не переделать, смирился, находя в низком стиле его гардероба хотя бы ту пользу, что простым кавалеристам Мюрат казался восхитительным красавцем, и в атаку они неслись вслед за ним героически.
Кавалькада поворотила в сторону, объезжая бивуак, прямо на дороге разбитый французскими артиллеристами. Несмотря на ранний час, многие канониры уже пробудились и, после вчерашнего ожесточённого боя, приводили в порядок орудия, повозки и весь обозный скарб.
Казачьи эскадроны тем временем выехали из леса. Перед ними открылось поле, позади которого видна была Городня. Через поле пролегал широкий наезженный тракт, на котором расположился французский артиллерийский парк с палатками, повозками и десятками орудий. Никаких сторожевых постов или заслонов перед ними не было. Только небольшой отряд из нескольких десятков французских всадников неспешно двигался навстречу, очевидно полагая, что перед ними свои. Это была удача. Сходу смять всадников, молнией ворваться на бивуак, изрубить пеших полусонных канониров и захватить пушки, - представлялось опытным сотникам лёгким и почётным делом. Немедленно развернувши строй к атаке, они поставили её целью бивуак и захват неприятельских орудий. Отряд всадников на их пути, из-за его малочисленности, в качестве помехи задуманному делу даже не рассматривался. С пиками наперевес эскадроны понеслись в сторону противника.
Оставив позади расположение своих артиллеристов, Наполеон сосредоточил внимание на кавалерийских частях, выходивших из расположенного на его пути леса. Так как они были построены довольно правильно, то свитой Императора и им самим части были приняты за французскую кавалерию. Однако, когда отряды пришли в движение и стремительно понеслись в их сторону, произошло замешательство.
- Ваше Величество, это казаки, - обнажая шпагу, обратился к Наполеону обер-шталмейстер Коленкур.
- Не может быть, - продолжая движение ответил Наполеон, - да это же наши.
- Это казаки, не медлите, Государь!
- Точно они, - подтвердил маршал Бертье, когда ужасающее раскатистое ура, свист и гиканье уже огласили окрестность, не оставляя сомнений в принадлежности атакующих.
Ехавший слева от Бонапарта маршал Мутон, подстегнул свою лошадь, и преградив ею дорогу, обратился к Императору:
- Ваше Величество, Вам нельзя здесь находиться.
После этих слов генерал-адъютант Рапп, схватив под уздцы белого коня Наполеона, развернул его и повлёк в сторону от вихрем надвигавшейся лавины атакующих.
- На пушки, галопом! На пушки! Не стоять! - что было сил кричали сотники, заметив, что часть их казаков замедлилась и намеревается затеять схватку с неподвижно застывшей кучкой неприятельских всадников. В пылу бешеной скачки им невозможно было как следует разглядеть, что за чины сгрудились в её центре, за спинами конвойного эскадрона. Устремлённые к артиллерийскому парку - главной мишени своей атаки - казаки на бешеных скоростях проносились мимо группы застигнутых врасплох французов, не предавая им значения, а только сшибая на ходу передовых гвардейцев конвоя, с которыми сталкивались, не успевая отвернуть, или дотягивались и проносясь ранили их своими длинными пиками.
Генерал Рапп всё ещё держал под уздцы наполеоновского коня, выводя его на небольшое возвышение, откуда можно было разглядеть так быстро изменившуюся картину. Император дал несколько повелений и, со всех сторон окружённый маршалами, генералами и гвардейскими офицерами эскорта, уже сам въехал на возвышение. Он видел, как авангард атакующих достиг лагеря артиллеристов и там, направо и налево, рубит и колет не ожидавших нападения канониров. Сопротивление их было слабым. Из палаток им на помощь выбегали товарищи, которых тут же настигала мгновенная неминуемая гибель. Некоторым всё же удалось построить подобие каре и занять круговую оборону. Со стороны боя неслись звуки пальбы, крики и стоны раненных, слышны были команды, уже не ясно кому и на каком языке адресованные.
Не столь плотная, но ещё грозная лавина казачьей атаки огибала островок, в центре которого находился Наполеон, когда генерал Рапп рванул вперёд и скомандовал конвойному эскадрону двинуться вместе с ним на русских. Самоубийственное решение ни к чему хорошему не привело. Через мгновение конвой был опрокинут, а сам Рапп лежал на земле, придавленный собственной лошадью, получившей смертельный удар пикой. Эта задиристая вылазка послужила поводом к завязавшемуся рукопашному бою, привлекшему внимание казаков, тут же развернувших своих низкорослых лошадок в сторону схватившихся с французами станичников. Они плотным кольцом окружили императорскую свиту и принялись с яростью её атаковать.
Схватка шла со всех сторон от Наполеона, буквально в двадцати шагах от него. Знавшие своё дело, рослые, отборные конногвардейцы эскорта, вдохновлённые присутствием за их спинами Императора, дрались умело и отчаянно. Храбрец и рубака Мюрат, с поднятой над головою саблей, в давке пробился в первые ряды дерущихся и вступил в схватку. Весь опыт десятков битв и сражений, накопленный им за двадцать лет непрерывных войн, служил ему сейчас, как никогда раньше. Мюрат врубался в ряды казаков, прокладывая путь устремившимся вслед за ним конным гвардейцам. Те старались не отстать, принять на себя удары казаков и сохранить жизнь любимого всей армией маршала.
А между тем, новые группы атакующих, свернув с направления главной атаки на артиллерию, шли на подмогу своим в развернувшейся на их глазах стычке. Теперь казаки имели возможность вблизи рассмотреть, что за «птицы» оказались в кольце их окружения. Этот трофей мог оказаться поважнее пушек.
- Ба-аа! Да здеся ж одни генералы! – можно было услышать, то от одного, то от другого из них. – Вона скольки их собралося, аж рябит!
- Да-а, дюже богато генералов-то.
За пленённого генерала полагался крест. Каждый казак знал об этом.
- Банапартий! – вдруг громко разнеслось в их рядах, и тут же было подхвачено десятками голосов. – Банапартий, ети его, точно! Вона он, гляньте!
- Который Банапартий-то?
- А энтот вон огромадный и есть, - казак рукой указал на бьющегося поблизости Мюрата, – гляди-ка який богатый, и бьётся сердито.
- Иди ты… Он, думаешь?
- А кто ж он тебе ещё. Приметь-ка, да скумекай. Он-то самый и будет. Генералов при ём во сколько, а сам-то, ишь який важный. Понаряднее их будет-то. Ясно дело – сам Банапартий и есть.
- В плен бы яго, да и к Платову. Так бы, а?
Казаки с утроенной энергией принялись атаковать Мюрата и гвардейцев, плотно его окружавших.
В минуты этого боя Наполеон находился на волоске от пленения или гибели, но всё же пребывал в относительной безопасности, поскольку его серый редингот, в отличие от роскошных генеральских мундиров, внимания разъярённых казаков к себе не привлекал. Если б они знали, кто с ними рядом, то прорваться к нему и пленить не стоило бы им больших усилий.
Труднее было захватить живым Мюрата. Тот бился, как лев. Его слух уже уловил это многократно оглашённое казаками – «Банапартий», и сообразительный Иоахим без ошибки понял в чём дело. Поняли это и все остальные из свиты. Они яростно пробивались к маршалу, старались оттеснить от него казаков, давая тем лишний повод поверить, будто он и есть Император. Эпицентр борьбы следовал за перемещениями Мюрата, а он сам, как только мог, принимал удар на себя, всё далее смещая схватку подальше от Наполеона.
Когда накал стычки набрал силу и наметился уже перевес в пользу казаков, в сторону леса мимо них проскакали основные силы, покончившие с артиллеристами и увозившие с собой 11 трофейных пушек. До казаков донеслись команды сотников к отходу. Те, не имевшие представления о причине заварушки, считали дело сделанным. Вслед за сотнями со стороны Городни, на звуки боя, во весь опор неслись на выручку побитым артиллеристам эскадроны конногвардейских гренадеров маршала Бессьера. Буквально за одну минуту им удалось преодолеть 600 метров, отделявшие их расположение от места событий.
Бессьер моментально оценил обстановку. Понял, какой угрозе подвергается Его Величество, и всеми силами, сходу, обрушился на казаков. Картина схватки вмиг переменилась. Теперь уже русским приходилось обороняться и думать о своём спасении.
Вот так, благодаря нелепому виду павлиноподобного Мюрата, малограмотные казаки приняли его за Бонапарта. А будь среди них хоть один армейский офицер, ход мировой истории мог бы пойти в совсем другом направлении.
Голубое. 05.2020 г.
ХВГ.
