Первый вариант «Войны и мира» назывался «Всё хорошо, что хорошо кончается» и заканчивался соответственно: «Обе свадьбы сыграны были в один день в Отрадном, которое вновь оживилось и зацвело. Николай уехал в полк и с полком вошёл в Париж, где он вновь сошёлся с Андреем.
Во время их отсутствия Пьер, Наташа (графиня теперь), Марья с племянником, старик, старуха и Соня прожили всё лето и зиму 1813 года в Отрадном и там дождались возвращения Николая и Андрея».
Как видим, все живы, здоровы и счастливы. Князь Андрей, как и Петя Ростов, выжил, но на Наташе не женился (читая первый вариант, вообще сомневаешься – а была ли их любовь), и она вышла за Пьера, Николай женился на княжне Марье…
Но вот Соня… Наверное, единственный персонаж, не обретший личного счастья. И поневоле задумываешься, за что Толстой так жесток к ней. Более того: в первом варианте романа Соня – пример самопожертвования. Хотя «ей хотелось бы поскорее женить Андрея на Наташе преимущественно для того, чтобы потом, по родству, для Николая уже не было возможности жениться на княжне Марье», но, услышав от князя Андрея вопрос «Могли ли бы вы для счастья человека, которого вы любите, пожертвовать своим обладанием им?» - зная о любви княжны Марьи к Николаю и о тяжёлом имущественном положении Ростовых, она решается: «Да, да, это надо сделать, это нужно для его счастья, для счастья дома, нашего дома. Но за что же? Нет, я не для себя хочу счастия. Надо...» «К вечеру она написала письмо Николаю, в котором отсылала ему кольцо, освобождала от обещания и просила просить руки княжны Марьи, которая сделает счастье его и всего семейства».
Может быть, осознавая свою несправедливость, Толстой в окончательной редакции будет «принижать» Соню. Само её письмо Николаю будет написано, как говорится, «с задней мыслью»: «Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слёз, которые отуманивали её бархатные чёрные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая» (сравните с первой редакцией!)
Да и перед этим автор будет всё время подчёркивать непоэтичность Сони, её прагматизм. Когда князь Андрей в Отрадном слышит мечты Наташи «полететь», Соня пытается вернуть её на землю: «Полно, ты упадёшь», «Ведь второй час», - так что вызовет реплику Наташи «Ах, ты только всё портишь мне».
Она не способна до конца понять поэтичность воспоминаний Наташи и Николая: «Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под неё». Не случайно Наташа будет рассуждать, что Соня не поймёт её: «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет».
Постоянное подчёркивание автором стремления Сони послужить пользе для Ростовых даже начинают отталкивать от неё. Вот её размышления перед попыткой бегства Наташи с Анатолем: «”Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу её, и не дам позору обрушиться на их семейство”, думала она». А вот сборы перед отъездом из Москвы: «Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот её была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше».
И всё равно мне тяжело читать в эпилоге романа, что «Соня всегда была первым предлогом, который избирала графиня Марья для своего раздражения». В комментариях к другой моей статье я прочитала: «Вообще пытаюсь представить себя на месте княжны Марьи и не могу: надо иметь её ангельский характер, чтобы терпеть Соню у себя в доме». А вот у меня впечатление, что терпит с трудом… Вспомним: «Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед Соней; думала, что её состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чём упрекнуть Соню, желала любить её; но не только не любила, а часто находила против неё в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их».
И больно читать рассуждения Наташи: «Мне её ужасно жалко иногда; я ужасно желала прежде, чтобы Nicolas женился на ней; но я всегда как бы предчувствовала, что этого не будет. Она пустоцвет, знаешь, как на клубнике? Иногда мне её жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы». «Не чувствует»?..
И ведь Толстой, мне кажется, намекает, что может быть дальше. В самом конце эпилога Николай задумывается о жене: «Боже мой! что с нами будет, если она умрёт, как это мне кажется, когда у нее такое лицо». А что будет? А будет, думается, то, что всё ляжет на Соню, которая «дорожила, казалось, не столько людьми, сколько всей семьёй. Она, как кошка, прижилась не к людям, а к дому. Она ухаживала за старой графиней, ласкала и баловала детей, всегда была готова оказать те мелкие услуги, на которые она была способна; но всё это принималось невольно с слишком слабою благодарностию».
И вот тут самое время отвлечься от текста романа.
«Это он описывает тётеньку Татьяну Александровну в молодости», - напишет другу Т.А.Берс. «Тётенька Татьяна Александровна» - это Т.А.Ёргольская (всегда читала и слышала только Ергольская; сейчас нашла такое написание на сайте, посвящённом собранию рукописей Государственного музея Л.Н.Толстого, - думаю, можно доверять), троюродная тётка Льва Николаевича.
Как известно, писатель рано лишился родителей: мать умерла, когда ему не было и двух лет, отец – через семь лет после неё. И в раннем детстве в его жизнь вошла Татьяна Александровна. Уже потом он напишет о ней: «Всем своим существом заражала меня любовью».
Жизнь была жестока к Татьяне Александровне. Очень рано осиротев, она была взята в семью бабки Толстого (поразителен рассказ писателя, как решали судьбу детей – кому из родственников кого из малышей взять себе: «Свернули билетики, положили под образа, помолившись, вынули»). Воспитывалась вместе с отцом писателя. И вот запись Толстого: «Должно быть, она любила отца, и отец любил её, но она не пошла за него в молодости для того, чтобы он мог жениться на богатой моей матери, впоследствии же она не пошла за него потому, что не хотела портить своих чистых, поэтических отношений с ним и с нами».
Сохранились и записки самой Татьяны Александровны. Вот одна из них: «Николай сделал мне сегодня странное предложение – выйти за него замуж, заменить мать его детям и никогда их не покидать. В первом предложении я отказала, второе я обещалась исполнять, пока я буду жива». А через год – запись о смерти Николая Ильича: «День страшный для меня, навсегда несчастный. Я потеряла всё то, что у меня было самого дорогого на свете, единственное существо, которое меня любило, которое оказывало мне самое нежное, самое искреннее внимание и которое унесло с собой всё мое счастье. Единственное, что привязывает меня к жизни, – это жить для его детей».
И она жила для них! Через три года после смерти Николая Ильича она потеряла возможность воспитывать детей, так как их увезли в Казань к родной тётке, но навсегда осталась для них самым близким человеком. «У нас были две родные тётки и бабушка. Все они имели на нас больше прав, чем Татьяна Александровна, которую мы называли тётушкой только по привычке, так как родство наше было так далеко, что я никогда не мог запомнить его, но она, по праву любви к нам,.. заняла в нашем воспитании первое место. И мы чувствовали это», - впоследствии будет вспоминать Толстой.
Сохранилась (видимо, не полностью) переписка Льва Николаевича с «тётенькой» - сто сорок два письма. Ей он сообщал о работе над первыми своими произведениями. А вот что записала она о племяннике: «Я была так счастлива почувствовать себя им любимой, что в этот момент я забыла жестокое страдание, угнетающее моё сердце… Видеть, что существует душа столь любящая, было для меня счастьем… Днём и ночью я призываю на него благословение неба…»
Когда Толстой поселится в Ясной Поляне, она переедет к нему и проживёт там до конца жизни (а умерла, когда ей было уже за восемьдесят). О «милой тётеньке» будет писать Т.А.Кузминская, но в её воспоминаниях Татьяна Александровна всё время на заднем плане, хотя и кажется, что она как будто разливает вокруг себя душевное тепло: «Она погладила меня по голове и молча поцеловала меня. Эта ласка благотворно подействовала на меня». Приведёт она и слова приживалки после попытки самоубийства Тани Берс: «Уж тётенька-то молилась за тебя».
Сохранились потрясающие воспоминания Толстого о смерти Татьяны Александровны: «Уже когда я был женат и она начала слабеть, она раз, выждав время, когда мы оба с женой были в её комнате, она, отвернувшись (я видел, что она готова заплакать), сказала: “Вот что, mes chers amis, комната моя очень хорошая и вам понадобится. А если я умру в ней, – сказала она дрожащим голосом, – вам будет неприятно воспоминание, так вы меня переведите, чтобы я умерла не здесь”». «Умирала она тихо, постепенно засыпая, и умерла, как хотела, не в той комнате, где жила, чтобы не испортить её для нас. Умирала она, почти никого не узнавая. Меня же узнавала всегда, улыбалась, просиявала, как электрическая лампочка, когда нажмёшь кнопку, и иногда шевелила губами, стараясь произнести Nicolas, перед смертью уже совсем нераздельно соединив меня с тем, кого она любила всю жизнь»…
Всю жизнь любила отца и перенесла любовь на сына… Не будем спорить, достойно ли поступил Толстой, выведя её столь безликой в романе, реализовав, видимо, свою мысль, записанную Кузминской: «Если не выйдет замуж, то всегда найдёт себе дело и место, где она будет нужна. В больших семьях нуждаются в помощи». Жестоко, по-моему.
Портрета Татьяны Александровны нет. Я просмотрела всё то, что помещают в интернете как её изображение, и увидела либо портреты других родственниц писателя, либо фотографии молодых девушек, которые просто не могут ею быть (к моменту появления фотографии Татьяне Александровне было уже пятьдесят лет). Поэтому просто почитаем воспоминания Толстого: «Должно быть, она была очень привлекательная с своей жёсткой черной курчавой, огромной косой и агатово-чёрными глазами и оживлённым, энергическим выражением… Когда я стал помнить её, ей было уже за сорок, и я никогда не думал о том, красива или некрасива она. Я просто любил её, любил её глаза, улыбку, смуглую, широкую, маленькую руку с энергической поперечной жилкой».
Вспомним встречу Николая и Сони - одно из самых поэтичных описаний в романе: «Он поцеловал её руку и назвал ее вы — Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу “ты” и нежно поцеловались».
И посмотрим на иллюстрации, изображающие Соню (их совсем немного). В начале статьи – портрет Сони работы А.В.Николаева. Вот рисунок Д.А.Шмаринова:
А мне очень нравится вот эта кружащаяся, счастливая Соня, изображённая А.П.Апситом:
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
"Оглавление" всех статей по "Войне и миру" здесь
Навигатор по всему каналу здесь