«Если я назвал это искусством, то это искусство».
Марсель Дюшан
Одна история о самом главном
Короткий рассказ в четырех главах
Глава I
Стало
Тарахтит мотоцикл. Мотоцикл тарахтит. Вот. Стало быть, едет, надо думать. Мотоцикл едет. Едет мотоцикл. Promenades en moto. Motorrad fahren. Едет. И стало быть тарахтит. От точки А, до точки B? Или через точку В, в точку С, Куда-то едет. Непристойно думать о том, куда едет мотоцикл, когда на нем есть мотоциклист. Принято думать о водителе. Неважно, как сделан мотоцикл, из чего, какие детали в нем были новыми, а какие изменены. Вилка меньше, чем должна быть. Масло не то. Аккумулятор подержанный. Цепь от Suzuki. А мотоцикл вовсе из США. А вот мотоциклист русский. И нужно ли вообще говорить о мотоцикле? О том, куда он едет. Едет не он. Едет мотоциклист. Стало быть, тарахтит, надо думать. Но тарахтит ли мотоциклист в действительности? В бесконечном потоке тарахтения смешались мотоцикл и мотоциклист. Цикличный поток мототехники и мотоводителя. Unendlichkeit. Все что есть. И мысль не о том кто едет, а о том что первично. Мотоциклист или мотоцикл. И когда стало невыносимо отделить их друг от друга? Когда один из них тарахтел для другого. Когда один тарахтел над другим – или под другим. Или оба они тарахтели? И тарахтели ли они вообще?
– Мотоцикл – значит, му-м-м, а по-моему, это то, что мычит.
Но такими темпами мотоцикл – это теленок? Тогда мотоциклист это наездник на быке. И куда же мысль эта заведет? Геннадий, Вы не правы. Теленок – это не мотоцикл, он же не ест моторное масло. А мотоцикл ест. Но если мотоцикл ест, то живой. И истина в том, что раз он живой то думать о том, куда он едет, будет разумно и уместно. И тогда можно оставить мотоциклиста в покое. Ведь он в покое, пока он едет. А мотоцикл нет.
(Копропалия)
Глава II
Быть
Я открыл дверь, потому что в нее постучали. А следом постучали по моему лицу, да так, что я упал. Когда очнулся, никого не увидел. Теперь думаю, кто-то вообще стучал в мою дверь или нет? Быть может, ничего этого не было и я просто уснул в прихожей. На кухне сидели две дамы, которые часто бывали у меня.
– Мэри, передай мне чашечку СРАНОГО чая! – сказала одна дама другой.
– Разумеется, возьми ЭТО ДЕРЬМО, дорогая.
– Ты так ОТВРАТИТЕЛЬНО любезна.
Люблю наблюдать за тем, как они пьют чай и ведут светскую беседу по утрам. Они всегда так любезны друг к другу, да и ко мне, особенно, когда я к ним не подхожу. Мне в основном и не нужно к ним подходить, ну приходят они, сидят, мне-то что, а тут надо бы спросить, кто стучал в дверь? Я прохожу на кухню. Дверь открыта, ручка ее отполирована до хрома бесконечным числом прикосновений. Дамы сидят на скрипучих стульях, от их легких покачиваний высвистывается мельодия напоминающая зиму. «Саратов» время от времени просыпается и начинает гудеть своим недовольством, на все что его окружает, его трясет и таращит во все стороны. Поругается, да засыпает. Над ним антресоль, откуда постоянно выглядывает приемник, который молчит уже целую вечность. Его шнур свисает, дотрагивается краем пальца до ледяного толстяка, и когда «Саратов» снова принимался за свою брань, рука приемника одёргивается в сторону и дрожит, пока толстяк не закончит. Дамы сидят на скрипучих стульях, насвистывают зиму. Стол между ними застыл неподвижной глыбой.
– Дамы, у вас все хорошо?
– Конечно, ВСЕ ОТВРАТИТЕЛЬНО, дорогой.
– Мы в таком хорошем настроении, ЧТО ГОТОВЫ СДОХНУТЬ.
– Так хочется жить. Такой ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ чай.
– Дамы, я хотел спросить, никто ли не стучал в дверь?
– Быть может, мы не слышали, ТВОЕГО СРАНОГО СТУКА?
– Быть может, кто-то стучал, ПО ТВОЕЙ ОТВРАТИТЕЛЬНОЙ РОЖЕ.
– Быть может дамы, может быть. Я и сам того не знаю. Спасибо за вашу любезность.
– Всегда рады помочь, ты всегда можешь СДОХНУТЬ.
Выхожу в прихожую. Эти дамы всегда так любезны. Не могу поверить, что кто-то мог бы счесть их грубыми. И как они терпят мою грубость, я не понимаю.
Кошка насрала в обувь, вот хороший знак. День обещает быть отличным. Как говорят, если тапок чист, а кот насрал, значит, день пойдет под хвост коту. Ну, или как-то так. Хотя мне об этом мало что известно. Стоит позвонить маме, она точно лучше меня в этом понимает. Ей надо отдать должное, всегда умела понять смысл любой поговорки. Да чего уж там поговорки, смысл всего. Сейчас сказал бы ей, что мне кто-то стучал в дверь, а потом в лицо, а она этому нашла бы смысл. Быть может, за этим стоит тайное послание, которое кроется в контексте происходящего, а я просто не понимаю. Как говорится «смотрю в книгу – вижу фигу». Беру телефон и листаю контакты: мама между лесбиянкой и марселем. Вызов.
– Привет, СУКИН сын.
– Здравствуй, мам. Я вот хотел спросить, кот наделал делов мне в обувь, это же хороший знак?
– Конечно, это значит ЭТОТ СРАНЫЙ ДЕНЬ пройдет хорошо. У тебя все в порядке, ГОВНА КУСОК?
– Да, мамуль. Правда вот стучали мне в дверь, а потом в лицо, и вот не знаю, было ли это или нет?
– Леша, Спроси об этом у Ленина, ЧТОБ ОН СДОХ!
– Спасибо. Люблю.
Кладу трубку. Мама всегда такая хорошая, и советы ее всегда хорошие. Вот я бы не догадался, что надо у Ленина спросить, а она как быстро все поняла. Ну а как мне про него помнить, если он постоянно лежит в зале и не выходит, даже когда дамы приходят пить чай на кухню. Прохожу в зал, черно-красные стены которого полны грубости. В центре стоит кровать, Ленин лежит на ней в черном строгом костюме. Рядом с кроватью стоит старый радиоприемник, который поет для дедушки, что-то про юный октябрь впереди.
– Владимир Ильич, здравствуйте, не будьте равнодушным, помогите разобраться в одном деликатном вопросе!
– Нихин, равнодушие – есть СРАНАЯ молчаливая поддержка того, кто КАК ТВАРЬ силен, того, кто господствует. Мы равны, а потому СДОХНИТЕ и излагайте!
– Вот кто-то стучал в дверь и в мое лицо, но не уверен так ли оно, может, я самообманом занимаюсь вовсе.
– Люди всегда были и всегда будут ТВАРЯМИ и жертвами обмана и СРАНОГО самообмана, но в нашем идеале нет места насилию над КОНЧЕНЫМИ людьми. Насилие по отношению к среднему УБЛЮДСКОМУ крестьянству представляет из себя величайший вред. Но мы не утописты, ЖАЛКИЙ КУСОК ДЕРЬМА, есть условия, при которых насилие и необходимо и полезно, и есть условия, при которых насилие не может дать никаких результатов, КРОМЕ ТВОЕЙ СМЕРТИ. И если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, ЧТОБЫ ТЫ СДОХ, чтобы знать больше, поэтому просто взгляни на себя, СУКИН СЫН.
Вышел из зала, вернулся в прихожую. Ленин прав. Нужно посмотреть на себя, в первую очередь. Ведь познание должно начинаться с самопознания.
Вот я все пытаюсь понять, кто стучал. Был ли этот стук или не было? Каково это вообще – быть? Сколько бы мы не тщеславились нашим проникновением за пределы мыслимых пространств, мы воспроизводим лишь атомы в сравнении с действительным бытием. Это бесконечная сфера, центр коей везде, а окружность нигде. Вот в таком понимании быть – это значит являться частью природы, природы, которая устремляется в бесконечные пространства, которая вписана в окружность вселенной. Быть атомом. Быть человеком. Всему есть два начала. Духовное начало и начало материальное. Но правильно ли я вообще ставлю вопрос. Ведь стук, если и был, то его кто-то исполнил. Я размышляю о стуке. Не думаю о том, кто бы мог постучать. Тот человек, что стучал в дверь, стучал по моему лицу. Верно будет задуматься о том кто же этот человек, был ли он.
Я посмотрел на себя в зеркало и понял одну мысль. Стук был. Два сияющих фонаря под моими глазами, сказали об этом мне. Вы скажите: «синяки не говорят», а я скажу, что мне плевать, они не только говорят, они кричат. Кричат: «Посмотрите, ему набили морду!» Да, мне набили морду, и сколько важности будет в том, кто это сделал, если все уже и так понятно. Все понятно. Стук был. Стук отразился на моем лице. Ответ на лицо. Все так. Остается вернуться на кухню к любезным дамам и присоединиться к ним. Рядом с ними быть.
«Быв погребены с Ним в крещении, в Нем
вы и совоскресли верою в силу Бога,
Который воскресил Его из мертвых»
Послание к Колоссянам (2:12)
Глава III
Надо
Действие первое
ДЕНЬ
В подворотне воняет горелым салом, дерьмом и плесенью. Кашель разрывает воздух, микробы, попадая в него, отравляют атомы кислорода, чтобы вновь вернуться в легкие того бедолаги, который отхаркивается сидя у забора. Лицо его черное, как уголь, голова лысая, укрыта капюшоном. Обноски, в которые он одет, испачканы кровью, сажей и испражнениями всех известных человечеству видов. Ладони и стопы его в шрамах. Он вспоминает, как был молодым, как тяжело ему приходилось. Вспоминает, как его заставляли прыгать через костер, а ведь за эту забаву приходилось платить большие налоги. Он никогда не любил прыгать через костер, но его заставляли. Прыгай или заведи ребенка. Завести ребенка – это самое страшное для мужчины. Сделал ребенка – прощайся с жизнью. Лучше жить впроголодь, чем лишиться жизни. Он еще помнит, как его друга сбросили в огонь, когда узнали, что его жена ждет ребенка. Налогоплательщик сдал свой пост. Диктатура нашла радикальные меры для борьбы с перенаселением. Надо спасать планету. Никто не поспорит, надо. Но методы могут быть разные. Диссонанс всего человеческого. Страх смерти против страха вымирания. Выбор ценою в жизнь. Надо верить в своего правителя. Надо верить в Бога. Иисус страдал за вас. Иисус умирал за вас. Умирайте за своих детей, как Иисус умирал за своих. Надо бороться за эту жизнь. Священным огнем сотворим жизнь, которую заслужило человечество. Так говорит диктатор. Поговаривали, что у диктатора есть сын, но разговоры эти были тайными. Молчи или гори.
– Эй ты, а ну иди сюда! – полицейский обратился к мужчине в обносках,
– Иду, – поднялся мужик и подошел к сотруднику силовых структур.
– Кто такой, где твоя жена?
– Жена умерла, сгорела в пожаре, выжил только я, документы все сгорели, теперь кто на меня взглянет, бабам подавай красавцев, а такой урод, как я никому не нужен. – Мужчина снял капюшон.
– Да уж, ты и правда урод. Нужно пройти процесс идентификации, согласно закону об установлении личности бездомных, все бездомные подлежат обязательной идентификации и присвоении специального регистрационного номера.
– У меня есть номер. 66-1189-31240.
– Покажите!
– Конечно, вот. – Мужчина протянул запястье, которое покрыто шрамами.
– Спасибо, – полицейский проверил, что-то в планшете, – Так, Игорь, вам уже 33 года. Я вижу, что Вам осталось 40 дней, до священносожжения. Так же я вижу, что у вас есть брат, на него будет возложен налог в размере двух тысяч гривен за вашу бездетную жизнь, либо вы можете оплатить этот налог самостоятельно, согласно закону о священносожжении бездомных и бездетных, часть первая, пункт второй. В случае если вы не явитесь на процесс священносожжения, то вашему брату будет выставлен штраф в размере четырех тысяч гривен и налог за вашу бездетную жизнь в размере двух тысяч гривен, согласно закону о священносожжении бездомных и бездетных, часть вторая, пункты три и четыре. Также вы будете объявлены изменником отца нашего Иисуса Христа, и на вас будет объявлена охота, после поимки вы будете приговорены к искуплению грехов и посмертному священносожжению, согласно закону о священножжении бездомных и бездетных, часть вторая, пункт первый и второй. Я достаточно емко объяснил ваши права?
– Разумеется, я знаю свои права. Могу я попросить у вас кое-что господин инспектор?
– Просите!
– У вас не будет сигареты для калеки?
– Возьмите. – Полицейский дал сигарету Игорю и ушел.
Мужчина закурил и лег спать.
Действие второе
НОЧЬ
Игорь готовится к радикальным мерам. Ему удалось выжить в огне, в который его сбросили, когда его жена забеременела. Ожоги по всему телу напоминали ему об этом. Как он выжил, сам Бог не знает. Да и что вообще Бог знает об этом мире, где быть святым, значит заставлять страдать других. Настроили алтарей для сожжения на налоги полученные с людей. А теперь устроили обычную скотобойню, живут себе в свое удовольствие, веруют.
После своего спасения Игорь знал, что притворяться бездомным не выйдет, процесс идентификации быстро вернет его обратно в огонь, а потому надо было что-то делать. Надо же поверить в такое, но блуждая в грязных и безлюдных переулках, Игорь наткнулся на мужчину, который был при смерти и просил отнести его на алтарь, иначе брату его будет худо. Игорь видел на его руке номер 66-1189-31240, все что было дальше – это уже закон самосохранения. Зажигалка, кусок жестяной банки, игла для шитья и нитка – набор инструментов для того чтобы стать бездомным под номером 66-1189-31240.
Теперь Игорь знал, что времени у него осталось мало. Жизнь бездомных ограничена, 33 года и 40 дней. За это время любой бездомный может накопить 2000 гривен, так установил диктатор. Очевидно, что бездомный, чей номер был присвоен Игорем, был без денег. Возможно, что его деньги забрал кто-то раньше. Одно хорошо: пока Игоря никто не тронет. Но времени мало, за эти остатки жизни надо найти диктатора и рассказать ему правду.
Игорь узнал, что его отец жив, нашел старые документы, когда трудился в центральной больнице в архиве. Да, полез туда, куда нельзя было, но выяснил, что у диктатора и правда был сын. Там даже данные ДНК были указаны. Видимо врач, который эти документы должен был уничтожить, не успел этого сделать и был сожжен. Никогда не знаешь, когда это случится. Невозможно просто не спать со своими женами, продукты пропитаны афродизиаками и другими средствами повышающими половое влечение. Анафродизиаки под строжайшим запретом. И дернул Игоря интерес выяснить, кто же этот ребенок диктатора. Хотел бы я вам сказать, что долгие годы поисков дали свой результат Игорю, но на самом деле он выяснил это за несколько дней, ведь проверку он начал с себя. И не прогадал. Совпадение стопроцентное. Сомнений не было, Игорь сын диктатора.
Надо ли было рассказывать об этом кому-то? Ситуация из настольного романа. Но Игорь решил, что это все не имеет значения, у него есть работа, он платит налоги, конечно, ему тяжело, но вдруг будет ещё тяжелее, его и так заставляют прыгать через костер. Но теперь, когда жизнь сошла на нет, осталось только жалкое выживание, теперь стоит отыскать отца и получить помилование. Не может же отец не любить своего ребенка. Но любит ли Игорь своего ребенка? Любит ли хоть один мужчина в этом мире своего сына? Любит. Возлюби ближнего своего, так гласит заповедь. В этом мире все живут по заповедям. Надо быть праведным. Надо верить в Бога. Надо рассказать диктатору.
Диктатор – отец этого мира. Он построил империю, которая способна выживать вечно, ей не грозит высокий уровень бедности, в казне всегда будут деньги. Этой империи не грозит истощение ресурсов, перенаселение, экономический кризис, безработица и многие другие проблемы. Люди живут в утопии. Все свободны и вольны делать что хотят. Так гласит манифест диктатора. Надо только быть праведником и соблюдать закон о защите от перенаселения. Диктатор спасет этот мир, спасет души грешников, которые потеряли веру в отца всевышнего и пустились в бесконечный блуд и разврат. Страдайте, как страдал Иисус. Умирайте, как умирал Иисус. Воскресайте, как воскрес Иисус. Воскресайте в ваших детях.
Диктатор находился в центральном доме правящей партии. Попасть в ЦДПП мог любой желающий, даже бездомный, однако добраться до диктатора кому угодно довольно сложно. Очевидно, что встретиться с ним – для Игоря задача практически не выполнимая. Но он решил любой ценой исполнить задуманное.
Дом правящей партии находится в центре города, на бездомных здесь поглядывают с недоверием. Удивляться нечему, в центре города живут обеспеченные люди, на их счетах миллионы, а то и миллиарды гривен. У таких людей нет проблем с налогами, а дети и жены им не нужны. Они легко могут откупиться от всего этого. Но самое ужасное, что все эти деньги они получают за верную службу диктатору, все эти деньги попали к ним из налогов простых людей. Но ничего удивительного, это простая схема государственного строя. Все уже давно привыкли платить налоги. Потому что сам Иисус говорил: заплати ближнему своему. Иов потерял всех своих детей, а потом не отвернулся от Бога, заплатил налоги и получил новых детей. Так устроен мир с далеких времен. Плати налоги – не будь грешным. Вот все эти истинные христиане смотрели с опаской на безбожников, которым не хватает веры для оплаты налогов, которые не готовы бороться за своего Бога, за своего диктатора. Эти центральные жители ходили в дорогих костюмах, ездили в дорогих машинах, ели дорогую еду, а самое ужасное – они имели чужих жен, имели огромное количество детей и никто ничего не мог им сказать, кроме диктатора. Потому что только диктатор имел право наказать таких высокопоставленных людей. Но он этого не делал. Нельзя наказывать тех, кто искренне верит в него.
На Игоря оглядывался каждый житель центра, все смотрели на него как на кусок дерьма, с одним только вопросом в глазах, какого черта он тут делает. Игорь шел неторопливыми шагами, едва поднимая свои стопы. Он медленно, но уверенно пробирался через всю эту интеллигенцию, медленно, но уверенно шел к своей цели. И вот бездомный и разбитый жизнью Игорь стоит перед огромным ЦДПП. Мужик в обносках посмотрел на вход, слегка приподняв верх капюшона, глаза его блестели на солнце, а слезы стекали по обугленным шрамам. Сегодня для него все решится. Он медленно пошел к входу.
Действие три
ДНЯ И НОЧИ
Игоря скрутила охрана, трижды ударив его дубинкой по голове, еще дважды в живот, пять раз по спине и по шесть ударов пришлось на руки и ноги. Он валялся, как загнанное животное в одном из кабинетов ЦДПП. В кабинете было пусто, только туша нашего горемыки. Не было ни столов, ни стульев, ни дивана, ничего, только дверь и туша. В кабинет вошел мужчина в форме. Следом за ним зашел парень в такой же форме, который поставил стул для первого мужчины, вышел и закрыл дверь. Мужчина в форме сел на стул. Он достал сигарету, закурил. Его взгляд устремился на тушу Игоря.
– Рассказывай! – обратился мужчина в форме к Игорю. В ответ прозвучал только кашель, несколько непонятных слов, снова кашель. Игорь отчаянно пытался встать, но руки и ноги не готовы были его удержать, и он падал снова и снова. Все это сопровождалось кашлем и слезами.
– Может ты не расслышал меня, тебе надо просто рассказать, какого хрена ты поперся туда, куда тебе не следует ходить?
– Надо! – сквозь кашель выкряхтел Игорь.
– Надо, знаешь ли, знать свое место, иногда надо присунуть женщине, иногда надо отлить или пожрать, надо верить в Бога, надо верить в диктатора, но вот ходить туда, куда тебе не следует – не надо. Так что я повторю еще раз свой вопрос, какого хрена ты туда сунулся?
– Диктатор. – Закашлялся Игорь, – диктатора надо найти.
– Допустим. А зачем тебе это надо? Ты террорист? Тебе надо убить диктатора? Тебе надо разрушить систему, которая существует уже более ста лет? Тебе надо начать революцию, чтобы безбожники вроде тебя пришли к власти? Да за одно твое существование тебя можно приговорить к смерти. А ты еще и закон решил нарушить. Ты знаешь, что все казни проходят через священносожжение? – мужчина в форме докурил, опустил свое лицо поближе к туше и затушил об руку Игоря бычок. – Все вы маленькие жалкие человечки думаете, что умеете думать, но на самом деле, вы даже представления не имеете о мире, в котором живете. Смотрите на поверхность и в итоге не видите самого главного, самой истины, которая кроется где-то глубже, куда способны добраться только избранные. Такой кусок дерьма как ты никогда бы не смог догадаться в чем истина, никогда бы не увидел саму идею задуманного, ведь ты смотришь только на форму, смотришь на то, что тебе показывают, ты видишь то, что тебе хотят показать, а потому ты даже на мгновение не можешь представить, куда ты попал и что тебя ждет дальше. А я расскажу. Тебя ждут шесть часов страданий, для того чтобы искупить свои грехи. После чего ты вряд ли уже будешь жив, но твое тело все равно отправят на алтарь сожжения. Но за те шесть часов, что ты будешь страдать, поверь, за них стоило прожить эту жизнь. Прибитый гвоздями к доскам, ты как пугало будешь висеть в поле, вороны будут питаться твоей плотью, а пиявки пить грешную кровь, каждый желающий сможет выпустить в твое тело стрелу. И знаешь что? Таких будет много. Никто не любит безбожников.
Прошло три дня и три ночи с тех пор, как Игоря приговорили к искуплению грехов и посмертному священносожжению. Мужчина в форме шел по центральному району. Время было позднее, небо уже почернело, звезд не было видно, впрочем, их никто не видел уже очень давно, они все скрылись за едким смогом, который оставался от алтарей. Фонари хорошо освещали путь служителя закона. Безлюдная улица навевала тоску на офицера. Он по привычке своей закурил. Пепел падал на холодный асфальт и сливался с ним в одно целое. Вдали по пеплу, оставленному алтарями, шел бездомный. Мужчина в форме решил исполнить свой долг. Он бросил сигарету на асфальт и затушил ее черным ботинком с массивной подошвой. Теперь он как солдат чеканил свои шаги, они стали уверенные и преисполненные решимости.
– Добрый вечер, – обратился офицер к бездомному – могу я узнать, где ваша жена?
– Добрый вечер, офицер, моя жена давно мертва. А я, знаете ли никому уже не нужен.
– У вас есть идентификационный номер?
– Разумеется. – Бездомный протянул руку, на которой среди шрамов был номер 66-1189-31240
– Этого быть не может, – офицер побледнел и схватил за руку бездомного
– Знаете, офицер, все дело в том, что вы думаете, что умеете верить, но на самом деле, вы даже представления не имеете о том, во что и в кого нужно верить. Смотрите на поверхность, на то что вам показывает и говорит диктатор, который совсем не тот, кем вы его считаете, все гораздо сложнее, но вы этого никогда не поймете, потому что я устал уже это объяснять, я уже устал умирать за вас.
Утро воскресения началось с землетрясения. Город пострадал не сильно, но во всех новостях говорилось, что диктатор погиб.
«Для торжества зла необходимо
только одно условие – чтобы
хорошие люди сидели, сложа руки»
Эдмунд Берк
Глава IV
Думать
Когда на улицах не оставалось жалких армяшек, мы с братьями принимались убивать их свиней и кур, а когда и эти заканчивались, тогда самые смелые мои братья отрезали мертвым свиньям члены и пихали в вагины мертвых армянок. Мы смеялись. Свиньям свиные члены – кричали мои братья. Я кричал вместе с ними.
Помню, как мы расстреляли женщин недалеко от Вана. Они визжали от страха, просили не убивать. Армянские мужчины, что были где-то поблизости, пришли на помощь своим свиньям. Тогда умерло немало моих братьев, чтобы отомстить мы разбомбили Айгестан. Но я знаю, что многие смогли выжить.
Для меня все поменялось, когда мы держали Ван в осаде. Я патрулировал западные окрестности. Мой брат Ак-Султан насиловал армянку. Единственный вопрос, который возникал в моей голове, что эта предательница делает здесь ночью. Но после того, как мой брат закончил, он не убил ее, а поцеловал и сказал, что проводит ее обратно.
Я надеялся, что Ак-Султан делает это для того чтобы проникнуть в город и убить лидеров восстания ночью, пока они спят. Но наутро все армянские свиньи были живы. Ак-Султан предал наше доверие.
Следующей ночью, та армянская свинья нашла отрезанный член моего брата, а после была изнасилована и убита. Как вообще она могла надеяться на что-то хорошее, если родилась уже обреченной.
Джавдет-бей верно полагал, что все эти армяшки предатели, так вот эта женщина использовала моего брата, за что обрекла его на позорную смерть. Весь ее народ был создан только для того, чтобы мы его уничтожили.
На второй неделе в осаде Вана, когда от дома отделяют долгие дни и ночи пути, когда промежность сводит от желания, начинаешь задумываться, что армянские женщины могут быть полезны. Так мы начали брать в плен женщин и убивать их только после того, как у них появлялась замена.
Я увидел ее привязанной к столбу, без одежды, всю в синяках и царапинах. Она уже не плакала, ее слезы закончились три моих брата назад. В ее глазах оставались только ненависть, отчаяние и что-то еще, но что – я не мог разобрать. Я принес ей воды, пока никто не видит. Я не хотел, чтобы она умерла раньше, чем наступит моя очередь. Она поблагодарила меня и попросила ее отпустить. Странно, обычно я бы рассмеялся над такой просьбой от армянки, но в этот раз я услышал ее, задумался, могу ли я это сделать. Могу ли я отпустить ее, помочь сбежать, сбежать с ней. Но зачем мне это? Она же армянка. Я ничего ей не сказал. Но следующие двенадцать часов я думал, что же это со мной не так.
Еще через два часа я услышал, что братья скоро приведут замену для этой свиньи. Я сказал им, что сам от нее избавлюсь, буду ее иметь до восхода солнца, пока она не задохнется в своих стонах.
Я увел ее на восток от лагеря. Когда я убедился, что мы достаточно далеко ушли, я спросил, как ее зовут. Астхик. Красивое имя. Она сказала, что это значит звезда. Я дал ей одежду, чтобы она укрылась. После я объяснил ей, что до утра не могу вернуться в лагерь и буду с ней, пока не взойдет солнце, а когда оно взойдет, то Астхик придется лежать здесь до его захода. Мои братья могут пойти и проверить ее тело, только так она может выжить. Она согласилась и на рассвете я ушел.
В обед ко мне пришел мой брат и сказал: «Давид, ты эту свинью недоимел, но я исправил твою ошибку, не переживай брат».
Я убил его. Убил его за ту армянку, братьев и сестер которой убивал и ненавидел. А теперь скажи мне Аллах или Бог, которому верит ее народ, почему моя звезда не дождалась ночи? Почему она погасла от рук моего брата? После ее смерти прошло три дня и три ночи, теперь придет и моя смерть, для этого сам Джавдет-бей приехал в лагерь.
На шею мне накинули веревку, я видел, как мои братья ненавидят меня, я слышал, как они кричат на меня, я слышал, как щелкнул механизм и почувствовал, как пропал пол под ногами, так заканчивается жизнь? Нет. Жизнь закончилась три дня и три ночи назад, когда Астхик не стало, а все что после это – только попытка придумать себе хоть какое-то объяснение всему, что происходит вокруг.
Об авторе
Александр Гречушкин. Свой творческий путь начал с поэзии, со своими стихами выступал на мероприятиях родного Саратова. Когда поэзии стало мало, ушёл в прозу и сразу решил воплотить мечту детства, стать частью литературного института. Поступил в литературный институт имени Горького. Увлёкся концептуальным искусством, в частности концептуальной литературой: поэзией Пригова, прозой Сорокина. Проза, которую сейчас пишет автор, это скорее эксперимент с формой, где содержание часто уходит на второй план.
