А пока убаюканные ещё вечернею дрёмой, цветы спят. Но спят, кажется, уже без сновидений, иногда вздыхая, видимо, томясь в необъяснимых даже для них, цветов, предчувствиях.
И вот – в самый непроглядный час, уж далеко за полночь, когда и тишина в сосновом бору стоит такая, что слышно: самые крупные росины, держащиеся на ворсинках лепестков уже едва-едва, хотят сорваться. И вот, наконец, скатываясь всё быстрее и быстрее со спящих бутонов, вбирая в себя те мелкие и мельчайшие росинки, что попадаются на пути, срываются и …
Дзинь! Дзинь!.. Разбиваются с самым хрустальным звоном…
Бутоны же, освободившись от веса крупных росин и от летящего от цветка к цветку перезвона, вздрагивают, и с них начинают срываться росинки поменьше и совсем малые.
– Дзинь! Дзинь! Дзинь! Слышится уже и рядом, и чуть дальше, и по всему бору! И вот уже кажется, всё вокруг наполнено этим нежнейшим звоном! Смотрите – и тут! И тут! И там! И там! И там! Вспыхивают лучики света из разбивающихся росинок. Если поначалу они одиноко гасли, то теперь, когда каждое мгновение по всему лесу с бутонов обрушиваются мириады волшебных капель, эти лучики образуют пускай едва заметное, но постоянное уже свечение! И свечение это с каждой минутой набирает силу! Оно обращается в свет! Рассказать о котором, пожалуй, сможет лишь самый искусный сказочник. Впрочем, вы и сами можете стать свидетелем этого чуда. Стоит лишь оказаться ночью в пору цветения удивительных, нежнейших цветов сон-травы в сосновом бору.
Я же, сколько себя помню, всегда знал, что происходит в этом лесу, и в долине этой, и даже в дальних лугах, которые намного дальше, чем дальняя бобровая запруда.
А решился рассказать Вам о тайне Лесного Сияния я лишь потому, что сейчас стоит то самое время, когда в нашем сосновом бору зацветает сон-трава. Сам в этом году я ещё не видел Лесного Сияния. Скорее всего, больше и не увижу его ни в этом году, ни в следующем…
Но, думаю, что с того самого золотого времени, при воспоминании о котором сердце начинает так часто биться, немногое изменилось в этих местах. Что и сегодня чудо Лесного Сияния начинается с той самой первой капли росы, что, сорвавшись с ворсинок венчика сон-травы, не смогла, разбившись о сухую прошлогоднюю хвоинку, сохранить в себе частицу вчерашнего ещё света. И это крохотное росяное сияние, освободившееся из своего хрустального плена, разрастаясь и делаясь всё невесомее, поднимаясь от земли, и стало Лесным Сиянием. На первых порах его мерцания хватает лишь на то, чтобы осветить растрескавшуюся от времени и могучести стволов сосен их темно-коричневую кору, которая всегда и есть один из признаков вековых деревьев. Но, поднимаясь выше, туда, где кора становится уже не такой грубой, морщины и трещины её разглаживаются, и стволы обретают бронзовую стать, сияние усиливается и, касаясь совсем тонкой, ранимой уже жёлто-золотистой кожицы (местами отслаивающейся золотистыми чешуйками, которые днём от своего же шёпота, трепета и солнечного света облетают), сияние набирает такую силу, что его стремление вверх, к небу, не остановить уже ни мощным сучьям, ни раскидистым, задумчивым кронам, как бы они ни смыкались там, кажется, уже под самыми небесами.
Кажется, когда те капли росы, что упали первыми, не успели ещё и истаять, а разрастающееся над бором свечение начинает уже тревожить безраздельное царство темноты. Звёзды, что с позднего вечера, вдоволь нашептавшись на своём звёздном языке, уснувшие в чёрно-бархатной глубине неба, начинали, поворачиваясь то синим, то белым боком к земле, перешёптываться теперь уже обеспокоенно. Ночное небо от этого шёпота, от разрастающегося сияния, начинает терять свою глубину и тайну. Вот и солнце ещё дремало бы в своей неведомой занебесной дали. Но – этот звёздный шёпот! Это набирающее силу свечение! Оно уже передаётся небесам, что ночью ложатся краешками своими на вершины могучих боровых сосен.
И вот чёрный бархат ночи всё больше и больше осыпаясь и выцветая, становится уже настолько невзрачным, полинялым, что самые яркие звёзды, и те бесследно исчезают в его пепельно-серой редине. Солнцу уже неуютно под недавно ещё непроглядными покровами. Его начинает знобить. У него появляется жар. Жар, от которого в той части неба, где солнце должно взойти, становится белёсо. Поначалу из сгустившейся над этой белёсостью синевы начинают обозначаться кромки облаков. Они из пепельно-серых обращаются в тёмно-синие, даже в фиолетовые, а затем делаются с налётом багровости (такими же облака бывают душными июльскими вечерами перед надвигающейся грозой). И вот невзрачная поначалу блёклость утверждается настолько, что взывает уже и к розовым тонам.
Наконец появляется едва заметная алая полоса, предвещающая рождение солнца. Она, опираясь на обозначенную ею же тёмную кромку леса, поднимает над собой, могучим – от одного края горизонта и до другого – алым выгнутым щитом, всё ещё наваливающуюся на неё, но с каждой минутой больше и больше теряющую могучесть, глыбу ночи.
Сколько бы раз вы ни становились свидетелем этих превращений, невозможно определить ни минуты, ни мгновенья, когда небо из предрассветного становится рассветным.
Краски неба, перетекая одна в другую, смешиваются, сгущаются, обращаются в медленные сполохи, довлеют и подчиняются, наливаются и исчезают, находятся на грани и исчезают…
Звучит симфония утреннего неба!
И апофеозом этой великолепной симфонии становится появление солнца!
Оно, смущённое великолепием, устроенным в его честь, появляется пока лишь краешком, в пелене неярких красок, ещё в плену ночной дрёмы и предутренних волнений. Но уже чуть позже, величественно забыв все недавние беспокойства, солнце явит себя во всё больше и больше разрастающейся короне лучей! Во всём своём великолепии!
И первыми же своими лучами восходящее солнце благодарно коснётся вершин соснового бора.
Вспоминай же, девочка!
Вспоминай!
Ведь мы же с тобой вместе были в том самом бору!
В том самом соловьином царстве!
Я показывал тебе перепачканную пыльцой божью коровку.
Я собирал с тёплых ещё стволов вечерних сосен наполненные памятью о солнечном свете золотые сосновые чешуйки и, подбрасывая их над тобой, кричал всему лесу, что ты самая солнечная! И мы смеялись! Мы были счастливы!
Потому что – золотые чешуйки!
Потому что – сон-трава!
Потому что – весна!
Потому что – ты!
… я, в том самом далеке, думал, что сделал всё, что нашёл те слова, после которых нельзя не поверить в сказку и не захотеть остаться в ней навсегда.
Вспоминай же, девочка!
Вспоминай!
Мы же были там вместе!
Или?..
Или всё это – только сказка?
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Ёмкин Г.М.
Книга "Мёд жизни" здесь и здесь