Начало очерка здесь Продолжение здесь
Размещением школ в вагонах руководил начальник эшелона, который затем сопровождал нас до самого Ленинграда. Сразу же после окончания посадки он назначил старших по каждому вагону. Затем собрал их и провел инструктаж о требованиях к пассажирам при следовании по зоне военных действий. Вот так теперь назывался предстоящий нам путь. В нашем вагоне старшим был назначен наш отец, и он рассказал нам об этих требованиях.
Следовало знать: если поезд дает протяжный гудок и останавливается, необходимо быстро покинуть вагоны и бежать подальше от железнодорожного полотна. Такая команда подавалась в том случае, если была вероятность бомбежки поезда. При взрыве где-то рядом бомбы или снаряда, надо было упасть на землю лицом вниз и закрыть голову руками. Затем следует добежать до воронки от разорвавшейся бомбы и спрятаться в нее. Второй раз в одно и то же место бомбы, по мнению военных, не попадают.
Если на поезд совершили налет истребители, паровоз подает короткие гудки и максимально ускоряет ход. Пассажиры должны, в этом случае, прямо в вагоне спрятаться под своими вещами. Можно под нарами или под какими-то другими предметами. Ну и далее, в таком же духе… Было, однако, даже такое требование: не допустить проезда в вагоне посторонних людей. Ими могли оказаться немецкие разведчики, пытающиеся таким путем проникнуть в Ленинград.
Ранним утром, 27 июля, когда еще мы все спали, поезд тихо тронулся с места в сторону Питера. Началось путешествие по местам, которые, судя по содержанию инструктажа, спокойной поездки нам не обещали. Сначала скорость поезда была приличной. Колеса ритмично постукивали на стыках и способствовали хорошему сну. Но вот движение стало все более замедляться. Казалось, поезд вот-вот остановится. Мы открыли широкую вагонную дверь и обомлели.
Все пространство от железнодорожной колеи до лесопосадок, что тянулись вдоль путей, было изуродовано воронками от взрывов и утыкано огромным числом неразорвавшихся авиационных бомб разного размера и разной окраски (голубой, желтой и даже розовой). Некоторые из этих бомб торчали прямо рядом с торцами шпал. Между неразорвавшимися бомбами высились горы развороченной взрывами земли. Это было пугающее зрелище. Ехали мы молча. Бомбовое пространство тянулось на расстоянии трех-четырех километров. Было такое впечатление, что мы едем через склад боеприпасов. Потом уже, когда мы пришли в себя, мы удивились столь большому количеству бракованных бомб у немцев, которые не взорвались. Но причину этого мы так и не узнали.
Какое-то время мы ехали в тишине и без приключений. Поезд держал приличную скорость. Мы позавтракали из тех запасов, что были приготовлены нашей школьной поварихой в дорогу. Появилось хорошее настроение, начали шутить. Но, начиная с какого-то разъезда, начались бесчисленные и длительные остановки. Наш директор Ольга Ивановна с каждой станции или разъезда, где нас не пропускали, звонила диспетчеру в Ленинград, требуя увезти детей из опасной зоны. Ничего не помогало.
Мы подолгу ждали, пока пройдут встречные эшелоны. Рыбинская дорога была одноколейной. И по ней никогда не ходило столько поездов, сколько скопилось на ограничивающих ее станциях. Особенно продолжительными были стоянки, когда мимо нас один за другим шли ремонтные поезда к местам, где эту дорогу бомбили. И мы хорошо понимали, что без их работы мы вообще не уедем никуда. И поминали их добрым словом, когда ход нашего поезда на перегоне замедлялся, и он бережно перевозил нас через только что засыпанные воронки от разорвавшихся авиабомб. Простаивая длительное время на этих остановках, мы натащили на нары большие охапки травы. Спать стало мягче. Но шел уже четвертый день путешествия. Горячая еда кончилась. Приносили только горячую воду.
На следующий день, после очередной ночной стоянки нас опять выпустили с разъезда. Ехали быстро. Это радовало. Но вскоре радость сменилась испугом. Паровоз начал не только ускорять ход, но стал давать частые тревожные гудки. Следовало понимать, что появилась воздушная угроза. Я стоял посреди вагона напротив открытых дверей. Но самолетов не видел. «Истребители!» – вдруг хором заорали ребята, сидящие на полу у левой по ходу двери, и стали показывать, куда-то вперед.
Я подошел к ним и увидел, что навстречу к нам, параллельно эшелону, почти рядом, летит друг за другом пара, истребителей-мессершмидтов. По правилам необходимо было куда-то прятаться. Но мы буквально остолбенели, не двигаясь, как завороженные. Я смотрел в упор на две стремительно приближающиеся боевые машины. Все застыли за нами, успев только встать с нар. Истребители пролетели мимо нас так низко, что нам были отчетливо видны лица пилотов. И я на всю жизнь запомнил взгляд этого человека, немецкого летчика, который вел первую машину. Мы встретились с ним глазами. Его очки были подняты на лоб, а кабина открыта и он смотрел на меня. Это была доля секунды. Но я запомнил этот взгляд на всю жизнь. Далее, выглянув, мы увидели, что вторая, ведомая машина начала делать правый разворот, судя по всему (а это нам рассказывали в школе), чтобы зайти поезду в хвост.
Кто понимал, что это значит, почувствовал непреодолимый страх. Что же? Конец? А чего еще можно было ожидать от двух боевых германских ассов, имеющих очевидное задание – парализовать железнодорожное сообщение на Рыбинкой линии? Почему бы им было не воспользоваться возможностью безнаказанно разделаться с еще одним эшелоном?
Но тут случилось что-то невероятное и до сих пор для меня необъяснимое. Командир звена – пилот первой машины два раза резко качнул крыльями. Дорога на этом участке была прямой, и нам самолеты были видны далеко. Второй пилот прервал разворот и пристроился к командиру в хвост. И они улетели.
Мы долго не могли говорить. Живы! Остались живы! Ведь если бы истребитель выполнил задуманное и прошелся над поездом с хвоста до локомотива, расстреливая нас через крыши вагонов из четырех пулеметов и одной скорострельной пушки, нас бы некому было хоронить. Как страшный фильм помню до сих пор эти секунды. Для нас все это прошло в одно мгновение. Перебирая в памяти увиденное, мы продолжали движение в сторону Ленинграда.
Минут через тридцать поезд прибыл на станцию Теребутинец. Вот тут-то железнодорожная ситуация «на нас отдохнула». Окончательно придя в себя после налета истребителей, мы простояли на этой станции более трех суток. Отец пришел с совещания вагонных старост и сообщил, что далеко впереди немецкие самолеты бомбят станцию Будогощь. Поэтому разрешено пропускать только восстановительные поезда туда и эшелоны с оборудованием заводов из Питера обратно, в сторону Рыбинска.
Мы болтались по станции, лежали на вагонных нарах. У нас окончилась последняя выдача черствого хлеба с чаем. Мы выпили воду даже в станционном колодце. Ведро приходило снизу с грязью. Ходили за водой в лесок, к ручьям. Потом кипятили ее в вагоне-кухне.
Мимо нас, без остановки, шло большое число поездов со шпалами, рельсам, щебенкой и путейцами, которые сидели прямо на платформах. Еще большее число поездов шло им навстречу, из Ленинграда. Длинные составы везли на платформах станки, мостовые краны, электродвигатели, котлы, турбины. Перевозилось оборудование больших и малых заводов на восток, подальше от линии фронта. Но в эшелонах переезжала не только техника. В вагонах ехали работники этих заводов с семьями. Помню – гармошка даже играла. Поезда-заводы шли непрерывным потоком. В каждом таком составе была платформа с зенитной установкой, которая предназначалась для защиты от авиации. Именно за этими поездами, в первую очередь, и охотились воздушные рейдеры Вермахта.
За три дня, проведенных в Теребутинце, мы измаялись невероятно. Как шутил потом мой отец: «натеребутинились досыта». Но как-то поутру, внезапно, прозвучал длинный свисток паровоза и эшелон двинулся дальше. И мы относительно быстро добрались до разъезда, который находился перед той самой станцией – станцией Будогощь, которую все время бомбили.
И…. нас опять остановили! И не только остановили. Была дана команда «покинуть вагоны и уйти в лес, не менее чем на 200 метров от путей». К станции приближались бомбардировщики. У эшелона остались только старшие по вагонам, в том числе и наш отец. Естественно, что мы очень переживали за него. Наблюдали за ним издалека, с опушки леса. Бомбардировщики шли сравнительно невысоко. Три машины клином. К счастью, для нас это обошлось испугом. Бомбардировщики прошли, но не стали тратить боеприпасы на отдельно стоящий эшелон. Зато полной мерой ударили вновь по ст. Будогощь, которая представляла собой важный железнодорожный объект. Мы отчетливо слышали эти разрывы и выстрелы зениток.
Через пару часов, когда начало темнеть, мы вернулись в вагоны, уже более ни на что хорошее не рассчитывая. Правда, вода на этом разъезде была. И были несобранные в перелеске земляника и черника. Несмотря на сумерки, мы пошли ее собирать. Хотелось хоть чего-нибудь пожевать. И, неожиданно, ранним утром проснулись от длинного, обнадеживающего гудка нашего паровоза. Это означало, что нам разрешено продолжить движение дальше. Это было почти невероятно! Шел 8-й день нашего путешествия.
Станция Будогощь, которую мы теперь проезжали с черепашьей скоростью, представляла собой зрелище, о котором можно сказать: «нарочно не придумаешь». При въезде, за входным светофором вверх колесами лежал паровоз. Справа и слева валялись разбитые вагоны. Огромные провалы в насыпи, по которой шел наш состав, были заложены шпальными клетками и по ним были проложены новые рельсы. А старые рельсы валялись вокруг, свернутые как гигантские пружины. На станции не было живого места. Земля была изрыта воронками. У станционных зданий отсутствовали окна и крыши. Но кругом работали люди. Шло восстановление транспортного узла. Проехав станцию с очень тихой скоростью, эшелон помчался к Питеру уже без остановок.
К вечеру этого дня, 3 августа мы прибыли в Ленинград. Нас высадили из вагонов на станции Навалочная, недалеко от Волковского кладбища. Около путей нас встречало какое-то начальство. Мы тепло попрощались с Ольгой Ивановной Зубриковой. Мы благодарили ее за стойкость и неутомимость. Уже не помню, на чем мы ехали домой, на Петроградскую. Но так или иначе, восьмидневное путешествие с препятствиями, а до этого более чем месячный «круиз» вокруг города Боровичи, окончились. Его финальная часть не раз ставила нас на грань (об этом смело можно сказать) между жизнью и смертью. Восемь дней мы находились в «зоне боевых действий». И нам крупно повезло, коль скоро мы выбрались из этого «круиза» целыми и невредимыми. Мы просто как бы родились заново. Спасибо и низкий поклон всем тем, кто помог нам в этом.
Наш родной город, как мы заметили по дороге домой, еще более ощетинился зенитными орудиями, ожидая налетов немецкой авиации. По пути домой мы заметили в небе много необычных предметов, похожих на воздушные шары в форме рыбы с хвостовым оперением. Это были аэростаты воздушного заграждения. Они появились над городом во время нашего отсутствия.
На следующий день к нам пришли наши знакомые и друзья родителей. Нам нелегко было общаться с ними. Они, естественно, хотели поподробнее узнать ситуацию за пределами города. Потому что даже не представляли себе того, что мы видели своими глазами. А мы по законам военного времени не имели права сообщать что-то выходящее за рамки официальных сводок. Об этом папу, маму, да и всех преподавателей и всю нашу группу школьников строго предупредило встречавшее эшелон городское начальство. Но и не рассказывать о том, что мы видели, было бы нечестным по отношению к нашим знакомым и друзьям. Люди должны были знать, что угрожает городу. Что было делать? Рассказывали! Понемножку.
В свою очередь мы услышали ужасные истории о судьбе школ и школьников, оказавшихся в районах Псковской и южной части Новгородской областей. Они оказались на территории, которую заняли германские войска. После этого нас не покидало ощущение, что мы еще легко отделались, совершив свой «круиз» по Рыбинской железной дороге. И вновь оценили значение приезда к нам в деревню «Каменный остров» нашего отца. Информация, привезенная им, позволила спасти не только нас, но целый эшелон ленинградских школьников. Ведь школы в районе г. Боровичи находились в полном неведенье о военной ситуации. И, реально, не имели в перспективе никаких шансов на спасение. Уже через двенадцать дней после нашего возвращения, мы узнали, отправляясь с Московского вокзала, что Рыбинская железная дорога и примыкающий к ней Боровичский район уже находятся под контролем окружающих Ленинград германских войск.
Окончание здесь
Tags: Страницы ИсторииAuthor: Тукумцев Будимир