Роман Фрэнка Герберта «Дюна» появился несколько позже «Властелина Колец». Он печатался по главам в журнале Analog Science Fiction and Fact, с 1963 по 65 годы. Отдельной книгой «Дюна» вышла в 1965 году, через десять лет после трилогии Толкиена. Разумеется, любители фантастики не могли не сравнивать два великих произведения, тем более что в них обоих действие происходит в тщательно прописанном огромном мире. Оба текста повествуют о событиях эпического масштаба, в которых участвуют яркие, хорошо запоминающиеся герои. У каждого из этих двух текстов собственная философия и теологическая концепция.
Как относился Толкиен к тексту своего коллеги? Не очень хорошо. «Дюна» ему откровенно не нравилась. И на то было множество разных причин. Толкиен — убеждённый католик, хоть и признававший свободу совести и право верующих идти к Богу своим путём. Естественно, базирующаяся на исламской основе культура мира «Дюны» была ему изначально чуждой. А политическому исламу, породившему в мире книги Герберта так называемый Батлерианский Джихад, Толкиен, как истинный англичанин, и вовсе относился крайне отрицательно. Ведь по сути, будущее «Дюны» — это мир победившего Усамы Бен Ладена и подобных ему фанатиков.
Но у Толкиена было много претензий и к самой книге как таковой. Об этом пишет современный английский литературовед, бакалавр Оксфордского университета, Мартин Тернер. По его мнению, Толкиен интересовался лишь историями, которые были хороши сами по себе, независимо от антуража. Причём истории эти должны были содержать надежду и нести добрые идеи. Смакование откровенного садизма и разврата Харконненов в «Дюне» Толкиена заведомо отталкивало. В текстах самого Толкиена, о каких бы ужасных вещах он не писал, нет кровавых подробностей, а тем более сексуальных сцен.
Истории Толкиена так или иначе повествуют о конечной победе добра и справедливости. Среди главных героев — не правители, не сильные мира сего, а простые хоббиты и бродяга Арагорн. Даже могущественный и мудрый Гэндальф, посланец валар, отодвинут автором на второй план. В то же время «Дюна» — история о правителях: власти, мести, коварстве и злодеяниях. Как пишет Тернер, Толкиен предпочитал Беовульфа, а не Макиавелли.
Но ещё существенней разница подходов этих двух писателей к выстраиванию мира. Толкиен критиковал К.С. Льюиса за небрежность и эклектичность в описании мира Нарнии. А для Герберта сам мир Дюны был лишь декорацией для приключений «Лоуренса Аравийского в космосе», как писали критики. Кроме того, Толкиен крайне тщательно относился к деталям придуманного мира, особенно к языкам тамошних народов. У Герберта этот аспект вообще практически не затронут, во всяком случае, по меркам профессора Толкиена.
Толкиен терпеть не мог разного рода нравоучения в художественном тексте. Поэтому его персонажи никогда не пускаются в рассуждения о добродетели. Если уж заходит речь о моральном выборе, то всегда говорят о вполне конкретных вещах. В крайнем случае используются аналогии и притчи. Поэтому организации типа «сестёр Бене Гессерит», которые в мире «Дюны» выступают с отчётливо морализаторских позиций, да и демагогия Пола Атридеса, вдохновлявшего своими речами фрименов, должна была вызывать у Толкиена отторжение.
Кроме того, в подобных эпических текстах невозможно не ощутить мировоззрение автора. Толкиен ортодоксальный католик, а философия текстов Герберта представляет собой вполне типичную для образованных американцев того времени смесь экзистенциализма, рационалистического скептицизма и того, что Тернер назвал «прото-Нью-эйджизм» (само мистическое течение «Нью-эйдж» оформилось несколько позже, а популярность обрело в 1980-е). Тут уже можно говорить о несовместимости на уровне картины мира в целом.
Ну и наконец, для Толкиена на первом месте — положительные персонажи, в том числе совсем негероического облика. Самый жалкий Голлум в его книгах имеет шанс на спасение. Отрицательные персонажи, даже самые могущественные и играющие заметную роль в повествовании, практически не прописаны. Читатель «Властелина колец» ничего не узнает о привычках и вкусах Саурона. А вот у Герберта, напротив, тщательней всего прописаны злодеи и негодяи. Не подвиги, а подлости. Не приключения, а интриги. Конечно же, Толкиен просто не мог бы, по складу своего характера и представлениям о правильном и должном, одобрить такую книгу.