Федор пришел домой почти пьяным. Александра стирала пеленки. Муж подошел к ней, обнял сзади.
- А где мой сын? – громко спросил он.
Александра выпрямилась, вытерла руки о передник. Она впервые видела Федора пьяным. Улыбнувшись, она взяла его за плечи, повернула лицом к двери спальни.
- Иди спать, Федя.
- Где мой сын? – повторил Федор. Его качнуло.
- Он спит, Федя. И ты ложись, - Александра подталкивала мужа к кровати. - Давай я помогу тебе раздеться.
- Все, Саня! Кончилась война, теперь заживем! Дом построим! Будет наш Георгий жить лучше всех!
- Да, Федя, так и будет! – поддакивала Александра, снимая с мужа пиджак, брюки, укладывая его в постель. Через минуту он уже спал.
Матрена пришла домой грустная. Она села у окна, где обычно сидела с вязанием, и застыла, глядя на улицу. Радость сегодняшнего дня смешивалась в ее душе с ощущением несправедливости жизни. Почему именно ей выпала такая доля? Конечно, она понимала, что не одной ей, только в их селе сколько вдов! И есть такие, что и понять не успели, что замужем – на следующий день после свадьбы забрали мужа, и не вернулся он. А Люба Иващенко замуж вышла перед новым годом, ждали первенца, да не дождался Николай, на фронт забрали. Матрена вздохнула. Она успела двоих родить, Федору было двадцать, когда забрали. Вместе с отцом уходил. Слава богу вернулся. Нога покалечена, неизвестно, перестанет ли хромать, но это неважно, главное – живой. Вот и внучок уже у нее есть.
Александра вошла в дом с подойником.
- Я подоила уже, мама, - сказала она, - и птицу покормила.
- А где Федя? – спросила свекровь.
- Александра улыбнулась:
- Спят оба там, в комнате. Жорика уже скоро кормить буду. Скоро проснется.
Из комнаты послышался плач младенца.
- Вот, уже голос подает!
- Не дай бог тебе провожать когда-нибудь сына на войну! – произнесла Матрена. – Не дай бог!
Александра ушла в комнату, откуда слышался голос сына. Матрена пошла вслед за ней, Федор лежал на кровати, раздетый, укрытый одеялом. Матрена подумала, что хорошая жена у него, заботливая.
- Пьяный пришел? – спросила она.
- Немного, - ответила невестка, улыбнувшись. - Он сразу спать лег.
- Так и отец его, - вздохнула Матрена, - если придет, бывало, выпимши, скажет мне: «Мать, я чуть-чуть, пошел спать!» и ложится. А утром извиняется...
- А где ж ты будешь спать, ишь как развалился!- Матрена с любовью смотрела на сына.
- Ничего, я на лавке.
Александра взяла малыша, перепеленала его, приложила к груди. Молока было много, сыну хватало и еще оставалось.
- А где младший, Витька, болтается? – строго спросила Матрена. - Целый день не видно! Голодный бегает, небось!
- Да прибегал он, попил молока с хлебом и опять убежал.
- Безотцовщина растет, - вздохнула Матрена. – И сколько их таких теперь!
- Ничего, у него Федя есть, Витек его уважает.
- Уважает...
Весна быстро переходила в лето. Дни становились все жарче. В огороде взошло все, что посадили. Уже подрастала редиска, выглядывая розовыми верхушками из земли, топорщился зелеными стрелами лук, выпускали вторые листочки огурцы, тыква...
Александра укладывала сына в плетеную из лозы корзину и полола взошедшую картошку. Малыш сладко спал, накрытый тюлевой накидкой от мух и от жарких лучей. Александра наслаждалась воздухом, солнцем, вспоминала, как год назад в такую же погоду они с Гришкой, закончив сев кукурузы, начали готовили трактора к уборке.
В лесополосе цвела акация, над ней летали пчелы и шмели. Она смотрела на Гришку уже не как на товарища по труду. Она любовалась его плечами, когда он, сняв рубашку, копался в двигателе. Его мускулы играли под кожей, а ей так хотелось потрогать их, вдохнуть запах его тела, прижаться к нему... Ее злило то, что он не смотрел на нее как на девушку. Он обращался к ней только если нужен был какой-то ключ или если он хотел обсудить какой-то приказ председателя.
Он часто кашлял, и Александре было очень жалко его. Она знала, что он комиссован после тяжелого ранения в грудь. Шрам был на полспины, он уже не был таким багровым, как вначале, уже побелел, остался лишь синий рубец посередине. Ей хотелось пожалеть его, поцеловать этот шрам, но он говорил с ней как со «своим парнем». Да ведь это было неудивительно: комбинезон, упрятанные под косынку волосы, мазут на руках, на лице... Как разглядеть в ней женщину?
Шура вспомнила, как была счастлива, когда Гришка вдруг по-другому посмотрел на нее. А те купания в конце августа... Она подошла к сыну. Она часто всматривалась в его личико, которое уже обрело свое собственное выражение, можно было найти черты родителей. Александра боялась, что когда-то проступят в нем черты отца, и тогда не скрыть ничего. Но свекровь уже находила в лице малыша сходство с погибшим мужем:
- Смотри, а бровки сдвигает, ну точь-в-точь, как дед Иван.
Или, когда Александра кормила его, свекровь, любуясь им, вздыхала:
- Вот так же и Федя жадничал, захлебывался даже, бывало.
Александре было стыдно в эти минуты, она чувствовала себя обманщицей, жалела о том, что сразу не сказала Федору. Может, все сложилось бы по-другому... А как по-другому? Гришка, видишь, какой! С девками всегда у него какие-то отношения, липнут они к нему. А Федор другой.
Он пришел домой после работы и сразу сказал:
- Наверно, в селе скоро свадьба будет.
- Кто же женится?
- Гришка. Его Верка все-таки захомутала. Девятого как увела к себе, так только одиннадцатого выпустила. Председатель уже рвал и метал. А сегодня идут на работу вместе, она его под ручку держит... И воркуют, как голубки.
Александра почувствовала, как шевельнулась в ней ревность, это удивило ее и испугало: вдруг Федор заметит? Но он уже плескался под рукомойником.
- Ну вот и хорошо, - произнесла Александра. – Вера очень хотела за него.