Люди лгут. Лгут родным, друзьям, знакомым, обществу. Но больше всего человек обманывает самого себя. Пишет и говорит одно, а думает и делает совсем другое.
Премьера новаторской оперы Рихарда Вагнера "Лоэнгрин" состоялась 28 августа 1850 года в Веймарском оперном театре. Пете Чайковскому тогда только исполнилось десять лет. Это сейчас музыкальная продукция распространяется среди слушателей со скоростью света, а в те времена, чтобы ознакомиться с новым произведением нужно было дождаться его живого исполнения. Или уметь читать ноты.
Во время гастролей Вагнера по России весной 1863 года Чайковский посещал его концерты в Петербурге, но знакомство с музыкой величайшего оперного реформатора началось гораздо раньше.
Чайковский всю жизнь впитывал Вагнера как губка.
Предлагаю послушать фрагмент из первого акта "Лоэнгрина". Рыцарь Грааля приплывает на помощь Эльзе Брабантской на ладье запряжённой лебедем; обещает ей защиту, пользуясь случаем зовёт замуж, но ... ставит условие: она не должна пытаться узнать его настоящее имя. В этот момент дважды звучит так называемый "лейтмотив запрета".
Неправда ли, знакомо? Чайковский использовал эту тему в своём первом балетном опыте - "Лебедином озере". И кто ему запретит? Имя главного персонажа балета - Зигфрид - обычное широко распространённое имя. Ничего особенного. Но также зовут и главного героя тетралогии Вагнера "Кольцо нибелунга". Совпадение?
Балет был поставлен на сцене Большого театра в начале 1877 года, а за полгода до этого Чайковский побывал на Байройтских торжествах и лично встречался с Вагнером во время ритуального посещения Мастера.
Там же в Байроте Чайковский приступил к сочинению симфонической поэмы "Франческа да Римини" по сюжету пятой песни "Ада" "Божественной комедии" Данте, позже признавая источник вдохновения:
Замечание, что я писал под впечатлением "Нибелунгов" очень верно.
Я сам это чувствовал во время работы. Если я не ошибаюсь, это особенно заметно в интродукции. Не странно ли, что я подчинился влиянию художественного произведения, которое мне в общем весьма антипатично?
Ну да, ну да ... Настолько противная музыка, что её влияние проявляется и в других сочинениях. Музыковед Аркадий Климовицкий пишет:
Так, в теме фатума, открывающей Четвёртую симфонию, угадываются очертания лейтмотивов "ковки меча" и "рога Зигфрида" (начальная фраза). Вагнеровские "тени" витают и вокруг другой темы фатума Чайковского - в Пятой симфонии. В том виде, как она звучит в медленном вступлении (реприза простой трёхчастной формы), в ней "дословно" воспроизведён самый характерный мелодико-гармонический оборот "темы судьбы", впервые появившейся в "Валькирии" (к ней же обращается в Пятнадцатой симфонии Д.Д. Шостакович). В том же виде, в каком эта тема фатума появляется во 2-ой части симфонии, она близка мотиву, открывающему заключительный монолог Брунгильды в "Закате богов".
Несомненно осознавая свою "подсознательную" зависимость от Вагнера, Чайковский решается создать некий антипод вагнеровским мистериям. Невиданному размаху многочасового действия он противопоставляет скромную простоту лирических сцен "Евгения Онегина". Долой богов и прочую мифологию, да здравствует бытовая камерность земной жизни.
Максимально отдаляясь от Вагнера по содержанию, Чайковский принимает на вооружение его систему лейтмотивов. Опера строится на интонационных комплексах Ленского, Татьяны и Онегина. Музыковед Борис Асафьев отмечает:
Эти центральные интонационные комплексы окружаются, чередуются, сплетаются друг с другом и с более или менее преходящими интонациями остальных действующих лиц (Ольги, Няни, Лариной) и бытовыми попевками (хор и пляска крестьян в 1-й картине) или образно-характерными мелодиями (поздравительная песенка француза Трике).
Всё как Вагнер прописал.
Условное начало мировой славы Петра Ильича датируется 1879 годом. Интересно в этом плане посмотреть на его взгляды относительно Вагнера. Открываем письмо адресованное Надежде Филаретовне фон Мекк от 5 мая 1879 года. Сначала Чайковский сообщает, что занят чтением партитуры "Лоэнгрина" Вагнера. Потом начинает его ругать. Обвиняет в падении таланта, лишении чувства меры, сочинении музыки не имеющей будущего и прочее. Зачем тогда он изучает его партитуру? Оказывается, с целью "посмотреть, не надо ли присвоить себе кое-что из его оркестровых приёмов", но тут же добавляет "я однако ж не намерен заимствовать у него ничего". Изучение вагнеровского наследия композитор образно называет "отрицательно-полезным".
Видимо с таким же настроением Чайковский посещал оперные спектакли: "Лоэнгрина" - четыре раза, "Тангейзера" - три раза, "Валькирию" два или три раза, "Золото Рейна" - два раза и так далее. Такая вот тяга к неприятной музыке.
Свою борьбу с Вагнером Чайковский продолжает в последней опере - "Иоланте". Произведение написано в качестве антитезы вагнеровскому "Тристану и Изольде". В основу либретто положен сюжет драмы Генрика Герца "Дочь короля Рене", переведённой на русский язык Фёдором Миллером и напечатанной в 163-ем томе "Русского Вестника" в 1883 году.
У Герца главного героя зовут "Тристан, граф Водемон". В опере Чайковского остался только Водемон.
Чайковский был одержим идеей воплотить сюжет, где любовники останутся живы в финале, надеясь произвести таким хэппи-эндом не меньшее впечатление, чем душераздирающая концовка "Тристана и Изольды" у Вагнера. Не получилось. Всё-таки для оперы страдание героев является краеугольным камнем, именно они вызывают ответную реакцию зрителя - сострадание. Об этом на канале есть статья - Сострадание в операх Чайковского.
В один вечер с "Иолантой" состоялась премьера последнего балета Чайковского - "Щелкунчика", в котором звучит и "вагнеровское", и "немецкое". Дело в том, что для европейского уха творчество Чайковского стало настолько близким, что его стали называть "шуманистом" и даже "вагнеристом". Далеко не лучшие эпитеты для самобытного русского композитора.
Но Чайковскому уже не нужно быть "как Вагнер", он стал ярчайшей звездой на музыкальном небосклоне. Вплетая стилистику Вагнера в ткань "Щелкунчика", композитор развенчивает всю "таинственность" и "непостижимость" его гармоний, а его попытка создать бесконечную мелодию в сцене "Роста ёлки", могла бы найти похвалу от автора "Нибелунгов" и "Лоэнгрина". Наверное.
Традиционная несмешная байка:
Эдвард Григ и его друг дирижёр Франц Бейер часто отправлялись порыбачить в местечко Нурдо-сваннет. Однажды на рыбалке у Грига внезапно родилась какая-то музыкальная фраза. Он вынул из сумки кусочек бумаги, записал её и спокойно положил бумагу рядом с собой. Налетевший порыв ветра сдул листок в воду.
Григ не заметил, что бумага исчезла, а Бейер незаметно выудил её из воды. Он прочитал записанную мелодию и, спрятав бумагу, принялся её напевать. Григ молниеносно обернулся и спросил:
- Что это?
Бейер совершенно невозмутимо ответил:
- Всего лишь мелодия, которая пришла мне только что в голову.
- Ну вот, а говорят, что чудес не бывает! - в великом изумлении сказал Григ. - Представляешь, ведь мне несколько минут назад пришла в голову точно такая же мелодия!
При подготовке публикации использованы материалы статей:
Бориса Асафьева и Аркадия Климовицкого.
Уважаемые читатели, подписчики и авторы! Все материалы канала собраны в каталоге публикаций. Сохраняйте ссылку, не раздумывая!