Настоятель Санта-Мария-делле-Грацие нервничал. Этот флорентийский франт, который не прижился при дворе Лоренцо Великолепного и был «рекомендован» оттуда миланскому герцогу, ломал его картину мира. И никак не мог закончить свою - ту, что поручили ему нарисовать в трапезной монастыря.
Леонардо работал над фреской «Тайная вечеря» (La Ultima Cena), мягко говоря, совсем неторопливо. Ходил туда-сюда, думал, размышлял. То писал с утра до ночи, то неделями не появлялся. А бывало зайдет, сделает два-три мазка кистью и опять «пропадет» неведомо куда.
Другое дело его монахи: утром ведро краски взяли, к вечеру забор покрасили; с рассветом к грядкам в огороде приступили, к закату отчитались. Все четко. Все по плану. А этот что?
Господи, дай терпения и мудрости!
Не дал.
Пришлось идти к Герцогу и жаловаться. Взывать к здравому смыслу и так, по-мелочи, вопросы житейские обсудить. Денег никогда много не бывает. А в его «богоспасительном» деле особенно.
Лодовико Моро (Лодови́ко Мари́я Сфо́рца) был человеком «утонченного нрава» и потому всячески привечал людей науки и искусства. Ему нравилось думать о себе, как о прогрессивном государе и соперничать с Флоренцией, «выписывая» себе лучших ее мастеров. Что касательно Леонардо, то никто не сомневался в его «божественном» таланте. Не зря под такую значимую фреску ему предоставили одну из стен в трапезной любимой церкви самого Лодовико и его молодой жены Беатриче.
Герцог повел разговор с Художником вежливо и, как умел, деликатно. Леонардо - натура тонкая. Тут понимать надо. Чуть топором задел и, считай все, сломал гению психику.
Леонардо молчал. Потом решил сделать то, что никогда не считал нужным делать по отношению к «зачинщику» конфликта - настоятелю. Он заговорил. О природе искусства и тех, кто его создает. О том, что «возвышенные дарования достигают тем больших результатов, чем меньше работают, ища своим умом изобретений и создавая совершенные идеи, которые затем выражают и воплощают руки, направляемые этими достижениями разума» (Д.Вазари)
В заключение прибавил, что написать ему осталось всего две головы: Христа и Иуды. Образец первой он, скорее всего, не найдет на земле, а вот для второй вполне подойдет та, что на плечах у торопливого настоятеля.
Герцог закатился от смеха. Он похлопал Леонарда по плечу и пожурил монаха. Последний смутился и в страхе вернулся в огород управлять подопечными. К Художнику он не только больше не подходил, но даже начал прятаться. Не дай Бог, тот запомнит его лицо и выполнит свое обещание. Ужас то какой, Господи!
А Леонардо… Ну что, Леонардо? Как всегда - вернулся к своим идеям и размышлениям.
Вскоре Иуда и другие апостолы «получили» свои головы, лица и фигуры, а лик Христа (по словам Вазари) так и остался незаконченным.
