Или, казалось бы, при чем здесь свадьба 1863 года
Подписывайтесь на наш канал! Ставьте лайки! Приветствуется репост материал в соцсетях!
О движении исторической реконструкции в последнее время говорят часто. Увы-увы… Не всегда в связи с радостными событиями. Мы же к этой теме обращаемся не специально, а ради того, чтобы добавить возрасту «исторической реконструкции» в России почти целый век. Это позволяет сделать письмо, которое в ноябре 1863 года было адресовано в один из российских модных журналов. И обнаружено нами в рамках работы проекта «Настольная книга старорежимной сплетницы»
Письмо интересно и само по себе. В первую очередь плохо скрываемым скепсисом «образованного автора» в отношении собственного же исторического прошлого. Однако оный не знал, что пройдет несколько десятилетий, и даже Императорская чета будет давать балы в «славяно-русском стиле». А во-вторых, надо отметить, что реконструкция в России началась именно как гражданская и обрядовая. Теперь у «отечественного движения» есть точно «задокументированная» дата рождения – ноябрь 1863 года.
Происшествие, которое составит предмет этой короткой заметки, довольно оригинально. Оно подходит, как раз, к духу вашего журнала и еще имеет кое-что. Это-то кое-что и интересно. На днях, в соседстве моём, праздновалась свадьба, нефантастическая, как свадьбы, рассказываемые рыцарем Пледа, а настоящая. Сосед мой А. Н. К-н выдал на днях свою племянницу замуж, и вся свадьба происходила в русских костюмах и
на русскую ногу. Славянофильство развито в этом доме давно, и все члены семейства уже лет пять, как адаптировали русский костюм, сохранив, однако, употребление французского языка и, одно время, французской прислуги; все остальное русское, разумеется, кроме кухни, вин и некоторых других мелочей.
Жених, молодой человек, средних лет, весьма кстати надел свой славяно-русский костюм, казакин из черного сукна, с стоячим невысоким воротником, по воле застегивающийся наглухо, на ряд маленьких серебряных или золотых пуговиц, посаженных на левом борту; талья довольно длинная и полы не собраны в сборку, как обыкновенно на русских поддевках, принятых некоторыми джентльменами. Костюм молодого есть полуофициальный костюм Ар — ских (архангельских?) мировых и акцизных учреждений. Синяя рубашка охватывала, довольно красиво, полную шею молодого. Синий цвет был официальным для рубашек. Другой цвет, т. е. красный, мелькал больше в передней. Заметьте, что жених - брюнет, а невеста - блондинка и оба очень небольшого роста.
Все прочие части туалета молодого гармонировали кафтану, как то, длинные сапоги, и проч. и проч. Перчаток не было: некоторые славянофилы щеголяют чистотою рук, умывая их часто, по древнему русскому обыкновению, а другие, вовсе не умывают, должно быть, тоже по какому-нибудь старому обычаю. Этих больше. Костюм шел к молодому в превосходстве.
Все приготовления к кануну свадьбы, как то девичник, и проч. совершались по старому русскому обычаю. Молодая венчалась в белом атласном сарафане, обшитом богатыми кованными золотыми галунами, с прекрасными старинными золотыми пуговицами, очень хорошей филигранной работы. На шее у неё были три нитки жемчуга, отлично подобранного, с замком, осыпанным бриллиантами и с портретом жениха, но, кажется, не в русском. Коса её была распущена и голова, по обычаю простонародья, прикрыта фатою из очень старинной материи белого цвета с золотыми цветами, может быть некогда прикрывавшая голову её пра-пра-пра-бабки. Поэтому, лица невесты, во время церемонии, не было видно. Пестрая линия дам, официальных и неофициальных, праздничные сарафаны любопытных баб, в этот день тоже приглашенных на праздник, представляли картину, хотя и оригинальную, но не переносившую изображение в ту старину, которую эта свадьба силилась олицетворить.
Мужчины в своих однообразных черных кафтанах не давали никакой пищи воображению, несмотря на то, что они ухарски расстегнули кафтаны и показали цветные рубашки. Но все это было жалко и печально. Мужики были, перед ними, господами; в них было заметно больше лихости и лица их красноречиво говорили: «На свадьбе надо гулять, а не тосковать». Свадьба кончилась, и за тем последовало торжество славяно-русское. За столом сидеть было неловко, потому что русский сарафан тяготил всех, кроме хозяев.
Молодая оставила родительский дом. На блестящий её костюм, с прибавлением кокошника, накинута была на голову шаль и богатая бархатная шуба. На другой день, обед у молодых; но новые костюмы лишь у молодой и её тетки. Остальные дамы остались в тех же костюмах и представляли вид гостей на ужине принцесс Петрова. И если бы кому-нибудь вздумалось на них вскрикнуть, они убежали бы, подобно тем злосчастным; но так как никто не кричал и не пугал, и музыки не было, то и обед кончился благополучно.
В этот день, молодая была в голубом атласном сарафане, затканном серебром и, почему то, на голове имела брюссельский вуаль сверх голубого же кокошника, вышитого серебром и бусами, хорошенькой формы. Обувь её составляли черевики или котики, одинакового цвета с сарафаном, вышитые золотом или серебром. Тетка была, как в первый так и во второй день, в бархатном сарафане, сначала в малиновом с золотом, а потом и синем с серебром; на голове её в оба дня, был надеть темный бархатный кокошник, богато вышитый золотом опалами и жемчугами. Это не сон, навеянный дымом лучины, а быль, нынешнего ноября 1863 года.
