…нет, надо бы снова обратиться к нему, пожаловаться, потому что она получилась какая-то… неправильная, что ли… раньше все прошлые были ровные, последовательные, вот я пишу и рассылаю какие-то письма, кому-то звоню, чему-то доучиваюсь, вот меня кто-то приглашает, вот я покупаю билет на поезд или на самолет, вот я еду, вот не доезжаю…
А эта какая-то неправильная, прерывистая, то я еду в город, то я ловлю чашки в «Горячашке», сгоняю на ночлег по клеткам, то экипаж любезно предлагает меня подвезти, требует за это половину моих сбережений, и я соглашаюсь, я даже не сомневаюсь, что в Таймбурге все и правда так дорого…
Прерывистая…
...жутковатая какая-то…
.
Ну, хоть бы спросила, что ли, где я был…
…нет, не спрашивает, обнимает меня, обволакивает, заставляет провалиться в прошлое… в настоящее прошлое, в то, которое было, где не получилось уехать, где хруст упавшего под ногу каштана, где запах уходящего солнца и уходящего лета, где газета, которую я держу в руках и еще не знаю, что там – Таймбург…
Она даже не спрашивает, что со мной.
Хотя прекрасно чувствует, что мне это все уже не нужно, что это уже все случилось, что Таймбург для меня – уже не панорама вечернего города на фото, а хлопанье чашечных крыльев, и кто-то орет, да ё-моё, чай будет, или нет, или это мне орут, или я ору – в зависимости от того, когда это случилось, в самом начале, или через несколько лет, когда я уже сам командовал «Горячашкой», и оттого ненавидел её ещё больше, пропади она, пропади, пропади, пропади, санэпидемстанция, налоговая, пожарные, задолбали с проверками со своими, и аренду задрали, и какая, к чертям, индексация, я на какие шиши им зарплату поднимать должен… А по выходным ходить, смотреть Таймбург, потому что Таймбург же, и надо смотреть, как туристы охают, ахают, они не знают, что значит на самом деле чистить клетку с крылатыми чашками, держать в узде изящные дома, подбирать корм для музыки, чтобы не умерла, проверять, чтобы поставляли самые свежие ноты…
…черт…
А ведь она даже не спрашивает, о чем я задумался, просто смотрит, просто обнимает, просто…
…не выдерживаю.
- Ты извини… что это… задерживаюсь…
- Да я понимаю, работа там, все такое…
- Да неужели не сердишься? Слушай, я счас обижусь, что совсем не сердишься…
- Зачем же сердиться… скучаю…
Меня передергивает. Понимаю, что не смогу её застрелить, просто не смогу, это у этого, с сеткой морщин на лице – отработанный материал, а у меня… то прошлое, в котором ничего так и не случилось, то мое прошлое, без которого не будет самого меня…
Поднимаюсь по лестнице.
Думаю, сколько я еще смогу жить на два прошлых, прежде чем сойду с ума.
Или я уже…
…очень может быть.
На две квартиры.
На два прошлых.
На две судьбы.
Хочу открыть дверь своим ключом, понимаю, что дверь уже отперта, - ага, ждет меня, знает, что я приду…
Крики в комнате.
И это не крики про чай, которого так и не дождались, это другое что-то. Врываюсь в комнату, спотыкаюсь об обломки мебели, клубок дерущихся тел на полу, даже не сразу понимаю, что их всего двое, даже не сразу понимаю, какого черта, кто напал на неё, пытается не то задушить, не то я не знаю, что, наконец, понимаю, что вижу их обеих, все вертится волчком, упавший мне под ноги каштан, клетки с чашками, кирпичная пыль на рукаве, «Горячашка», тающее лето, тающее солнце, опять музыку несвежую прислали, прожарьте её хорошенько, обещания себе, что завтра, завтра, завтра, обязательно, поеду, газета, про которую я еще не знаю, что там Таймбург, экипаж, который обещает подвезти меня за баснословную цену, и… и… и…
Стреляю.
Наугад.
Выпускаю всю обойму во что-то визжащее, истекающее… нет, не кровью – временем, катается по полу, царапает ковер, в бессильной злобе доламывает уже и без того разбитый журнальный столик…
…тает…
Все как в тумане, как во сне, не сразу собираюсь с мыслями, не сразу понимаю, что вообще происходит, кого из них двоих я убил, черт меня дери, одним выстрелом загубил то, к чему рвался так долго…
…присматриваюсь…
…дома на привязи, ноты на гриле, торговцы на перекрестке ловят улетевший чайник, а чайник-то из моей «Горячашки», ай-й-й-й, лови-лови-лови…
…обнимаю её, дрожащую, плачущую, глажу по годам, по вздрагивающим событиям, по датам, - потому что у неё нет волос, плеч, рук, только даты, события, годы, - утешаю, все, все хорошо…
.
…все хорошо…
Как-то странно, как-то неприлично, что все хорошо, ну не может быть так, чтобы после такого было все хорошо, все-таки сколько мы были с ней вместе, а потом я её убил, и хоть бы что-то поменялось в душе, или оно давным-давно поменялось, а говорят, неурожай чайных роз, это что ж теперь будет, из чего мы чай делать должны теперь, чем дальше, тем труднее…
Обнимаю её, проваливаюсь в мир летающих чашек и скрипок на поводке, - и снова все не по порядку, все кусками, кусками, кусками, вот я сижу в своем доме, в подвесном кресле, сделанном из луны, чтобы парило в воздухе, - а как я покупал дом, спрашиваю я у неё, - она не отвечает, она и не ответит, я сам должен копаться во всех этих событиях. Вот я спрашиваю у прохожих, где тут чайная, вроде чашечники там нужны были – мне говорят, что чайная была на Площади Времени, а сейчас, наверно, уже ускакала куда-то. Я думаю, меня разыгрывают, святое дело посмеяться над приезжим – я еще не знаю, что это правда, что чайная на самом деле бегает по городу, как и весь город, туда-сюда, но в основном пасется возле Площади, если постараться, можно найти. А вот я ловлю улетающие чашки, ай-й-й-й, окно закройте, нет, не успели, упустили, хозяин с нас теперь три шкуры снимет.
Я пытаюсь хоть как-то сориентироваться в событиях, например, найти, как так получилось, что «Горячашка» стала моя, - вижу вечер, какой-то суетливый, взбалмошный, луна зацепилась за старое дерево, вызвали пожарных снимать с дерева луну, - как раз напротив «Горячашки», у нас собрался полный зал, только и успевали бегать с чашками, на всех не хватало…
…полный зал…
…чашки хлопают крыльями…
…я вхожу в малый чайный зал, я вижу хозяина, спиной ко мне, старинный мушкет на стене, я взвожу курок, я выпускаю в него всю обойму…
…я с криками выбегаю в большой зал, - люди настолько увлечены запутавшейся луной, что не слышат меня, мне приходится повторять, повторять, повторять, да, да, убили, кто, не знаю, а задняя дверь малого зала была открыта, она выходила на неприметную улочку, кто-то вошел, кто-то убил его, кто-то убежал по извилистым ступенькам, затерялся в лабиринте города…
Отскакиваю.
В ужасе.
Она смотрит на меня, она тянется ко мне, она не понимает, почему я её отталкиваю, почему ору что-то нецензурное, да пошла ты вообще, почему бросаюсь прочь из комнаты, спотыкаюсь об остатки мебели, с грохотом лечу на пол, на четвереньках карабкаюсь к двери, что-то тянет меня назад, неумолимо, нещадно, затягивает, засасывает липкими паутинчатыми нитями времени, пусти-пусти-пусти-с-с-с-сука, бежать, бежать, бежать…
.
- …так вы её не убили?
- Не… растерялся как-то…
- И где она сейчас?
- Слушайте… не знаю… - обреченно смотрю на него, - а… а как её… найти?
Он не отвечает, он смотрит на меня так, что я уже понимаю – это мои проблемы, мое прошлое, я потерял, мне и искать, или не искать, или что…
.
…она была здесь.
Черт её дери, она здесь была, говорю я себе.
Снова проверяю щеколды на дверях, снова закрываю на ночь ставни, уже понимаю – не поможет, она все равно придет сюда сегодня ночью.
.
Она приходит.
Не сегодня ночью, и даже не завтра ночью – а когда я её совсем не жду, приходит, наваливается, заковывает сознание, утягивает в город, который заблудился сам в себе. На этот раз все становится еще более прерывистым, рвущимся на фрагменты, то я ловлю чашку, то чшка ловит меня, то я теряюсь в незнакомом городе, то сижу в своем доме в кресле из луны, со страхом жду, что нагрянет полиция, все-таки догадаются, что никто ни с какой улицы не заходил и не на какую улицу не убегал… Полиция не нагрянывает, а вот я еду в Таймбург, а вот я чищу клетку с чашками, а вот меня колотит и трясет, ё-моё, посетителей как звезд на небе, этот растяпа чашки достать не может, чер-р-рт, упустил, разлетелись все, вот идиотище… Хорошо хоть луна зацепилась за старое дерево, все смотрят, как её снимают, чая пока никто не требует… Так уже было много лет назад, когда… нет, нет, не вспоминать, иду в малый чайный зал, здесь еще одна клетка с чашками, надо бы их тоже гостям…
Шорох за спиной…
Показалось…
Легкий щелчок за спиной…
Грохот выстрела…
Еще успеваю обернуться, посмотреть на прыщавого юнца с мушкетом, какой-то приезжий откуда-то из ниоткуда, сейчас он побежит в зал… а вот я сам бросаю мушкет, бегу в зал, ору что-то, меня не слышат… а вот я сижу в лунном кресле, которое парит в пустоте… а вот я спрашиваю у прохожих, где «Горячашка», и думаю, что меня разыграли… как утопающий за соломинку, хватаюсь за каштан, упавший к моим ногам, тающее лето, пытаюсь поймать газету, про которую я еще не знаю, что там Таймбург – не успеваю, выстрел пробивает меня навылет, а еще надо поймать чашки…