16 марта 2020 года в Музее искусства Санкт-Петербурга XX–XXI веков открылась выставка «Мастерская в лицах» Анатолия Заславского, приуроченная к 80-летнему юбилею художника. Через день все государственные учреждения культуры закрылись на карантин. В ожидании второго открытия мы побеседовали с Анатолием Савельевичем о его мастерских, котах, студентах и работах.
Анатолий Савельевич, раз выставка называется «Мастерская в лицах», первый вопрос будет про вашу мастерскую. Как давно Вы в ней обитаете?
Многие картины, ну, не многие, но некоторые, серьезная часть, — это не в той мастерской, где я сейчас. Примерно с 1968 по 2004 моя мастерская была на Малой Охте, где сейчас ДК Громов, знаете?
Да, конечно! Прямо у них там были?
У них завод был, а я — напротив завода в огромном доме на Громова 6. Наверху, на 14-м этаже.
Вам выдали как художнику это пространство?
Ну как выдали... Тогда это было просто. Мы находили сами в жилконторе какой-нибудь…
Пустующее место?
На самом деле, там существовало большое пустое помещение 28 метров квадратных, в которых должны были якобы быть кружки. Этот дом должен был быть кооперативным домом, так что бы туда маленькие дети ходили и что-то там такое делали. Туда никто детей не пускал, но там, соответственно, сантехники или кто-то такие поселились, простые люди. А потом мы...
Выселили сантехников?
Ну не то чтобы мы их выселили, они там особенно и не были, там свалка была, как мне кажется. Мы заплатили деньги начальнику жилконторы и потом оформили через союз как нежилой фонд. Это действительно был совершенно нежилой фонд. Когда-то там был туалет, ванной не было, ничего не было такого. Погодите, а что же там было? Ну, ничего не было...
И когда Вы оттуда переехали?
Я там прожил 35 лет, почти всю свою творческую жизнь, поэтому вся моя жизнь, состоялась там... Но на этой выставке много работ из новой мастерской. У меня две мастерские: в той 28 метров, а эта большущая — в ней 109. Она в центре города на Большом Проспекте Петроградской стороны. Раньше можно было выглянуть на кухне в небольшое окно и увидеть площадь Льва Толстого с теми самыми красивыми домами. Забыл, как звать архитектора. И это была моя большая статья дохода, особенно, если кот Витя садился на окно, а там пейзаж. Это сразу продавалось.
А потом построили дом! Такой дурацкий дом... К сожалению, по всему проспекту таких понастроили. Застройщики любят так делать…
В той мастерской, действительно, была Нева, был мост один, мост другой, Александро-Невская лавра, весь город был. Но там было другое пространство. Сначала я скучал по нему, а потом — привык, потому что здесь много места.
К хорошему быстро привыкаешь.
А, да, да-да! Но вот потерял я это небесное пространство.
Следующий вопрос у нас как раз про кота. Его так много на ваших картинах. Нам сказали, что он знаменитый.
У меня сначала был первый кот, о котором я говорил, что он позировал на кухне. Это кот Витя. Вот это его последнее изображение предсмертное. Это был огромный кот, Витя.
...последняя картина с котом...
....последнее изображение кота Вити, да! Его взял Черешня, мой самый главный герой. У меня два таких персонажа, которые бесконечно повторяются: дочь Полина (можно сделать одну огромную выставку на одной Полине) и Валера Черешня, поэт.
А что с котиком-то случилось?
Тогда всю лестницу у нас покрасили какой-то нитро-краской, было лето. Да и он уже был в возрасте — 14 лет ему было.
Отравился?
Стал чахнуть, да. Надышался, видимо. А потом Бизя появился. Это вообще-то не мой кот, это моей жены, Ирочки. Она очень хотела кота, но у нее на них жуткая аллергия. Она побывала у Маши Тригоренко там был кот этой породы. Они с ней несколько часов провели, и не было никаких пятен, ничего. Вот Ирочка и решила, что это неаллергический кот.
А он сам приходит к позирующим? Интересно просто, Вы сразу планируете такой-то портрет с котом или..?
Да, он сам. Никогда не планирую. Он сам прибегает, и уже нет вариантов просто. Его посадить нельзя, он не будет сидеть. Сам прибегает и садится. Почти все портретирования в этой мастерской кот сам садился. Если он уходит, значит, он ушел. Но он потом опять возвращается. Вот это я нашел на помойке, кстати
На помойке?
Это не холст, а такая древесно-стружечная плита. Это на помойке, это тоже на помойке.
Кроме котов нас ещё очень притягивает картина «4 курс». Она занимает какое-то центральное место на экспозиции. Мы хотели спросить про ваших студентов. Это они в мастерской у Вас?
Да. Этот холст был в мастерской. Тот, кто там был до меня, его не взял. Холст стоял-стоял, а ко мне стали ходить студенты, потому что я не хотел идти в институт — далеко и неудобно. Вот они рисовали у меня.
Там были разные курсы, некоторые были вот такие, как этот: просто идеальный курс. Они так полюбили друг друга. Такая креативная у них учительница была. Может, вы её знаете, это Соня, Софья Вениаминовна Азархи. У нас там открылся факультет одежды, она с ними занималась упорно, беспощадно. Ну и на этом холсте... Я говорю: «Я вас напишу». И они по очереди мне позировали, и картина складывалась сама вот так вот неспециально.
То есть, они все были в разное время?
Да, и все были по-разному. Ну, какие тут идеи. Вот это диагональ, вертикаль. Вообще у меня идея, что картина рождается сама. Что автор здесь участвует как бы косвенно, подглядывает за этими движениями. И то что она так отсюда сюда, потом по диагонали на лестнице. Это моя дочь Полина, кстати, она тогда была на этом курсе. Вот она вот, значит, идет туда, а потом такой стрелой улетает набережная Фонтанки, на картине у меня там. Эти все движения, они все рождаются в процессе. И вот оно как бы движется внутри. Единственное было место, которое совершенно... Вот этот центр был ни к селу ни к городу. В общем, там самовар, который все пишут, такой кривой.
Да, вот это вот как будто немножко проваливается.
Ну в общем он тут как какую-то антитезу формирует. Короче говоря, это место, которое не получилось. Вообще у меня в каждой картине есть место, которое не получилось.
А Вас студенты часто пишут?
Меня? Меня не только часто, это у меня на всех курсах такое задание есть.
А как долго портретируемый Вам позирует? Ну вот, в целом. Вы прямо от начала до конца, или...
Нет-нет. Портретируемый мне позирует от силы 2-3 часа. Больше я не знаю, что с ним делать. Он потом мне не нужен, поскольку у меня образуется какая-то композиция уже, независимо от портретируемого, и он мне начинает мешать. Потому что...
Нервировать?
Начинают появляться какие-то акценты, которые я не учёл сразу. А потом двигаться в разные стороны очень трудно. В общем, мне нужен один сеанс, потому что потом я могу его переписывать, вот как этого Колю, много тысяч лет, но уже я его не прошу попозировать ещё.
Нам эта картина очень нравится. Николай как будто бы подпирает собой раму, он как бы нависает немножко. Ему мало места там?
Тут такая же сама собой рождается идея. Колю я уже писал до этого, за 20 лет, по-моему. За 20 лет до этого портрета я писал его с Полиной маленькой. А тут я его увидел и говорю: «Какой ты стал солидный! Мне надо тебя написать». А тот портрет купил Русский музей. Я говорю: «Давай я тебя напишу, опять купит Русский музей». Он сказал, что он согласен, только вместе с Раей, это его жена. А Рая – это полная пластическая противоположность Коли. Она маленькая женщина, преподает французский язык. И такая нежная, ну как... Я не то чтобы задумывал эту картину, я вообще ни одной картины не задумывал.
Он как рама для нее. Это очень красиво.
А потом я начинаю обострять это качество.
Вы когда говорите, что что-то не получилось, и перерисовываете. Вы перерисовываете недовольный чем? Именно цветом, как цвет не получился, и не отражает портретируемого, или в деталях художественных там линии или…
Цвет он, конечно, самое главное. У меня есть такая вот фраза, я ее говорю студентам: «Самое главное в живописи – это рисунок». А они говорят, что я постоянно говорю «цвет, цвет». Ну а что такое цвет? Это когда действительно 2-3 цвета какие-то. 2-3-4 цвета образуют пространство этой всей картины, которое ты узнаешь, как своё дежавю. Цвет – это самое главное.
Так вы часто изменяете из-за цвета?
Я его усугубляю, но это совсем другое. Или я уж перерисовываю всерьез. Перерисовываю я, в основном, чтобы подойти к последнему жесту. И он все время не до конца, не до конца, а сейчас... Мне вот сейчас тоже кажется, что эта рука здесь лишняя. То есть, она живет своей жизнью, она как бы мешает вот этому всему. Есть какие-то помехи.
Вот в живописи есть три композиционных составляющие — это тон, темный, серый, светлый. Из трех тонов можно сделать картину. Композиция тона, то есть темней-светлей. Потом есть композиция света. Красный и зеленый, допустим. Между ними происходят какие-то взаимоотношения, теплые-холодные. И все события — это взаимоотношения красного и зеленого. Можно сказать, тепло-холодные отношения, условно. А на самом деле, это дежавю. Композиционная составляющая — это цвет. А третья композиционная составляющая —это жест. Когда рука художника, она так фьюиить. Она работает как балерина. Ватто — это же сплошной жест. Кстати, из всех искусств больше всего к живописи подходит танец в плане жестов. Но бывает жест тихий свободный как у Ротко. Жест создаёт или динамику, или покой. В общем, 3 составляющих — тон, цвет и жест. Окончательным событием всегда является вот эта жестовая акция. Чтобы что-то такое сказать, совершить окончательный факт. Окончательное решение вопроса.
В начале Вы его не видите?
Нет, в начале я вообще ничего не вижу. Собственно говоря, чтобы понять это, надо начать рисовать. И в процессе рисования выкристализовывается ясность по поводу этого объекта.
Нам кажется, что Вам близка французская традиция. Боннар?
Ну, Боннар мне близок, да. Я могу сказать, что и Матисс тоже. Не потому что я им подражать хочу, а просто это по ощущениям и философии их. Об этом я могу рассказать лекцию.
Можно последний вопрос тогда? Такой наболевший в последнее время. Мы разговариваем с вами в закрытом музее. И закрыт он на карантин. Как вообще искусству существовать во время изоляции. Как ему быть?
Оно должно существовать примерно как фаюмский портрет, закопанное в гробнице. Где-то оно там есть, тайно. Может, оно хранит в себе какую-то ценность, а может и нет. Таинственная ситуация, а вдруг там что-то интересное.
Спасибо большое
