... Александра сидела на диване, не зажигая света в комнате. Она привыкла экономить во всем, еще с тех времен, когда с Федором решили построить свой дом. Дом решили строить большой, чтобы детям было где жить, а детей планировали троих – не меньше.
Экономила на себе, на Федоре. Изношенные вещи перешивала, штопала, ни один лоскутик не пропадал – все шло в дело. Сначала это делалось потому, что во всем был недостаток: была война, потом после войны, потом это вошло в привычку, стало нормой жизни... Экономила керосин в лампе – зажигала лампу, когда совсем темнело и невозможно было что-либо различить в комнате, а утром вставала до света, лампу зажигала, прикрутив фитиль, и тушила сразу, как только за окном начинало сереть. Хорошо было летом: светало рано и быстро, а зимой хоть и вставали позже, все равно день был короткий. Когда в шестидесятом провели электричество и поставили счетчик, она не могла терпеть, если в доме горело больше одной лампы. Федор поначалу пытался бороться с этим, потом махнул рукой.
... Девичник собрали накануне свадьбы. Пришли подружки, принесли подарки: Пашка принесла шелковую косынку, голубую, с белой каймой и розовыми цветами. Маруся – три носовых платка, с вышивкой на уголочках, сестры Тищенко подарили отрез сатина на юбку. Мать поставила наливку, пирожки с картошкой. Завели патефон, что Пашка принесла, с пластинками, стали танцевать, петь.
Мать смотрела на девчат с улыбкой. Раньше невеста плакать должна была на девичнике и на свадьбе, а теперь вот поют и пляшут. Да и то: ее замуж отдавали не по любви, родители сговорились, а ей только сообщили, кто будет ее мужем. Поплакала, поплакала, да и пошла. А Михаил-то оказался хорошим мужем: не бил, не пил, только по праздникам употреблял, и хозяин был хороший, плотник отменный. Ушел в город на заработки и не вернулся. Привезли его уже хоронить. Говорили, что сердце не выдержало труда большого... Бог его знает, как это случилось, а только заработанного им никто не отдал, сказали, что не было при нем ничего. Так осталась Фекла одна с четырьмя детьми.
У калитки послышались мужские голоса. Девки выглянули. У забора виднелись огоньки папирос, слышался разговор парней. Это был Васька с таким же пятнадцатилетним другом Андреем да шестнадцатилетним Юркой.
- Что это вы там делаете? - спросила громко Варвара. – Чего вам тут надо?
- Да ничего, - ответил за всех Васька. – Гулять-то выйдешь?
- Ой, смотрите, какие кавалеры пришли! – засмеялась Варька. – Вам мамка курить разрешает?
- А что нам мамка? – огрызнулся Васька. – Мы уже взрослые.
- Так уж и взрослые? А усы еще не растут?
- Растут! И не только усы! – за забором послышался дружный смех мальчишек.
- А что же еще? - не унимались девчата.
- А выйдите – покажем!
- Ах, охальники! – притворно грозным голосом прикрикнула мать. – Вот ужо матерям-то расскажу!
Мальчишки ушли, а девкам стало скучно. Какие-никакие, а все ж мужички. Они решили пойти в клуб. Собрались все, только Александра решила не ходить.
- Пойдем, Саня, - уговаривала ее Варвара, - ведь последний твой девчачий вечер! Муж-то потом не пустит!
Александра, подумав, согласилась. И правда – ведь последний девичий.
В клубе было много молодых девчонок, лет шестнадцати-семнадцати, как обычно, сидел с завклубом Федор. Скучала у стены Верка. «Интересно, где же Гришка?» - подумала Александра.
Федор, увидев ее, улыбнулся и встал из-за стола. Идя к Александре, он старался как можно меньше хромать, что ему удавалось плохо.
- Позвольте, девушки, забрать у вас подружку! – сказал он весело, глядя на Саньку ласковыми глазами.
- А вот не отдадим! – засмеялась Варька. – Она тебе еще не жена.
Федор взял Александру за руку:
- Пойдем прогуляемся?
В это время в двери показался Григорий. Увидев Александру и Федора, он сразу пошел в их сторону, не обратив внимания на то, как вспыхнула Верка при взгляде на него.
- Говорят, у вас свадьба завтра? – спросил он, глядя на Александру.
- Да, - ответил Федор, - приходи.
- А невеста приглашает? – не отводя взгляда, спросил Гришка.
- Конечно, - с вызовом ответила Санька и, повернувшись к Федору, сказала:
- Пойдем, Федя, погуляем! Да и домой пора, готовиться надо к завтрему.
Она взяла его под руку, и они вышли из клуба.
- Где ты был так долго? - подошла к Григорию Верка. - Я уж думала, что ты не придешь.
- А чего это ты думаешь про меня? – спросил Гришка, не глядя на нее.
- Ну Гриша! - капризным голосом проговорила она. – Ты чего?
- А ты чего? - Гришка глянул на девушку недовольно.
-Я обижусь, Гриша! – надулась Вера.
-Дуйся, - ответил Гришка, отходя, - глянь, сколько молоденьких подрастает. – Он махнул рукой в сторону девчонок, стоящих у стены, и пошел к группе мальчишек, усиленно дымящих папиросами.
-Ну-ка, молодежь, прекращай паровозить! А то мамкам расскажу – задницы вам надерут.
-Ага, - огрызнулся Юрка Казак, - мне уже шестнадцать. Пускай попробует!
-Как норму давать в поле, так мы взрослые, а как курить – так маленькие, - недовольно буркнул Васька.
Они не предлагали Гришке папиросу, знали, что ему нельзя – ранение в грудь задело легкое. А он вдруг обратился к Ваське:
-Ну-ка, дай папироску!
- Так тебе ж нельзя, - проговорил Васька.
-Поговори еще!
Васька взял «беломорину», размял ее пальцами. Подошла Верка. Она мягко взяла из его руки папиросу, отдала Ваське.
- Не надо, Гриша! Пойдем!
- Отстань! – сказал Гришка, высвободился из ее рук и вышел на улицу.
Девчонки у стены прыснули. Верка тряхнула головой и тоже вышла из клуба.
Утром Александра встала рано, как всегда управилась по двору. Мать уже хлопотала у печки – тесто на хлеб она поставила еще с вечера. Полпуда муки выписал председатель колхоза, еще выписал Александре как премию небольшого поросенка. Так что свадьба обещала быть богатой.
Выйдя из коровника, Александра вдруг почувствовала приступ тошноты, голова закружилась, она оперлась на стену. «Что это? - мелькнуло в голове. – Неужели?»