Александру обдало холодным потом. Сегодня же свадьба!
Утро было прохладное, чувствовался октябрь. День обещал быть хорошим. Листва на тополях уже потемнела, вишни стояли желтые, хотя листва едва держалась на них: малейшее дуновение ветерка вызывало настоящий листопад. Шелковица посреди серого перекопанного огорода стояла желтая, словно освещенная изнутри. На фоне чистого синего неба она выглядела праздничной.
Только вот настроение Александры было вовсе не праздничным. После того, как ее просватали, Федор был внимательным, ласковым, но не позволял ничего лишнего. Александра вспоминала жар объятий и ненасытность Гришки, и поведение Федора казалось ей холодным и непонятным. Как-то она попыталась разжечь его, но Федор, сдерживая учащенное дыхание, вдруг встал и отошел от нее.
- Не надо, Саша! Я не хочу, чтоб это было так, здесь. Ты ведь не кто-нибудь, ты моя будущая жена, моя любимая.
Александре стало стыдно, но закралось сомнение, может, она не волнует его как женщина? Гришка только прикасался к ней, и его нельзя было удержать. А может, наоборот – тому было все равно, как она себя чувствует, что с ней будет, главное – его желание?
- Ты не понял, Федя, - пыталась она оправдаться, - я ничего такого не хотела.
- А я хотел и хочу, но только не так.
Теперь все понятно – ее тошнит не просто так, и виноват в этом Гришка! Только ли Гришка? А она сама? Уж решила, что он женится на ней, поверила. Хотя он не обещал ничего...
Александра вошла в дом. Мать хлопотала у печки, сажая в нее хлеб, на столе стояла миска с мясом – поросенка заколол еще вчера сосед, дед Трофим.
- Санька, лука начисти! Да и картошки надо уже чистить. Варька придеть только к обеду.
Мать взглянула на нее.
- Чёй ты такая бледная? Приболела, что ль? Нашла, когда болеть-то!
- Не больная я! – проговорила Александра, - Так, что-то.
- Дак перед свадьбой всегда тревожно.
Мать вздохнула. Все же дочке повезло: сколько девок останется без мужей! А Саньке повезло. Федор, конечно, не красавец, хромой, но молодой, работящий, Саньку любит. Может, и будет счастлива... Вот Полька... Коленьке уже скоро три года, а ее все нет. Пишет, что замужем, что хорошо зарабатывает, что скоро, наверное, заберет сына. Наверное... Приедет ли на свадьбу сестры? Поезда уже ходят, уже немца далеко отогнали, войне скоро конец, говорят.
Александра начистила лука, картошки. Надо порезать мясо, но только взглянув на него, она снова почувствовала тошноту и выбежала во двор. Вдохнув свежий воздух, она перевела дыхание. Ну и что ж? Что теперь делать? Если кто и заметит, все же знают, что она идет замуж. А Федор? Может, он и не заметит.
В два часа придет Варькина подружка, Прасковья, Пашка, как ее звали подруги, будут одевать невесту, ее, Саньку. Хочет ли она замуж? Конечно, какая ж девка не хочет? Хочет ли за Федора? А кого же ждать-то?
Она вошла в дом. Мать уже посадила хлеб в печку, закрыла заслонку.
- Ох, надо было вчера хлеб испечь, а ну, как не удастся?
- Мам, когда ж это у тебя хлеб не удавался?
- Да и то правда! – Она перекрестила печку.
- Ну, теперича мясо надо порезать. Ты не всю картошку почистила?
- Да, еще немного надо. – Александра хотела, чтобы мать занялась мясом.
Из материной комнаты вышел малыш. Мать повела его к горшку, потом усадила за табуретку, которая служила ему столом, накрошила в миску хлеба, залила его теплым молоком, стала кормить его.
Открылась дверь, и в проеме появилась Пелагея.
- Ну, здрасте, что ли! – сказала она, остановившись на пороге.
- Наконец-то! – воскликнула мать. – Коля, мамка приехала!
Малыш смотрел на вошедшую равнодушным взглядом, потом подошел к бабке, прижался к ее ноге.
- Ну, сынок, иди ко мне! – Пелагея протянула к нему руки.
Малыш заплакал, потянулся к бабке на руки.
Пелагея выпрямилась, взялась за поясницу. Стало заметно, что она на сносях.
- Батюшки, да ты, никак, опять тяжелая? – воскликнула мать. – Что же ты так, Полька? Куды ж ты их плодишь? Муж-то где?
- Ну, сколько сразу вопросов! Дайте хоть раздеться! Да с дороги я, помыться бы, да поесть. Свадьба-то сегодня?
Она сняла пальто, присела на лавку у стола. Мать сказала:
- Вон чугунок с водой на печке, бери, мойся.
Пелагея открыла чемодан, стала доставать гостинцы. Матери на кофту ситец синий в белый горошек, Саньке бусы красные, сынишке свистульку, а Варьке чулки шелковые.
Помывшись, она стала доставать посуду для стола: тарелки, миски, стопки.
- Надо их протереть, где рушник? – Пелагея тяжело поднялась с лавки и пошла к сундуку.
-Давай я это сделаю, - быстро откликнулась Александра, - а ты порежь мясо пока.
- Ну давай!
В доме уже запахло свежим хлебом. Быстро поставили чугунки для картошки и для мяса. Достали льняные скатерти, которые ткала мать еще там, в родной деревне далеко от этих степей.
- Надо к Настасье идти, - сказала мать, - тарелок не хватит. Санька, сходи попроси, она обещалась.
Когда Александра вышла, мать снова спросила Пелагею:
- Так ты опять не замужем? От кого родишь? Чего соседям говорить-то?
- Да ничего не говори! Я больше не поеду никуда. Рожу и останусь тут.
- Когда тобе рожать-то?
- К новому году жду. Коля, иди ко мне! – позвала она сынишку.- Совсем меня забыл.
- Конечно, забыл, он меня мамкой зовет, - мать взяла мальчика к себе. Тот прижался к ней, настороженно глядя на Пелагею.