Все пишут мемуары, а те, кто еще не пишет — точат перья, чтобы рассказать внешнему миру, как оно было на самом деле.
Вся хорошая литература (осмелюсь сделать гипотезу) — это мемуары.
Я не говорю про мемуары маршала Жукова и трилогию Прежнева.
А вот Евгений Онегин, Идиот, Золотой Теленок, Герой Нашего Времени, Чехов, Платонов, Зощенко, Лимонов, Жванецкий, Довлатов, Бродский и т.д. и т.п.?..
Я не настаиваю и, возможно, и, скорее всего, ошибаюсь, не выдерживаю критики, не могу защитить свое мнение от умных аргументов, умных и гуманитарных, и спорить не буду со снисходительно улыбающимися литературоведами.
Но я, прости господи, думаю, что все хорошие тексты, даже Незнайка в Солнечном Городе, это таки мемуары.
Память, говорят, очень нетривиальная вещь... Она иногда сама по себе вдруг начинает работать как литература. Как генератор зачетных текстов... Сюжеты в памяти, реальные сюжеты, вдруг поражают своей литературностью, порой даже феерической. И возникает тревога, что все было не так... Что ты все придумал. Ты пристрастно уточняешь детали прошедшего с еще живыми участниками событий. Да... Все так и было! Да, но тогда это же надо как-то зафиксировать. Это ж факинг круто, чуваки!
А время, оно ж даже мавзолеи и крепостные стены не щадит...
Ло хаваль? (Не жалко?)
И начинают востриться перья. И Пушкин пишет мемуары про Руслана и Людмилу.
Лермонтов про Тамань, Эдичка про Елену, Довлатов про Марию, Бродский про полет орла.
А про что пишу я? ХЗ.
Про нас. Про то, как наш кот ученый все ходит по цепи кругом... Про то, как погибли мои деды...
Один в 41-м под Ржевом. Рядовой пехоты Арон Рисин. 35 лет.
Он все время думал о жене Фире и детях, успели ли они уехать из Белоруссии? Арон был крепкий, лысый, и молчаливый. Его убило осколком во время артобстрела, когда они переходили вброд какую-то мелкую речку. Куда и зачем они шли, Арон не знал. Да и не хотел знать. Он хотел одного... Получить письмо от Фиры, что они в безопасности, и немного поспать. Ни того, ни другого он не получил. Не успел.
Второй мой дед Михаил Зарецкий, голубоглазый блондин киношной внешности, 34 лет, был кадровым военным, старлеем, служил на границе с Польшей. 18 июня 1941-го он с семьей отбыл из расположения своей части в отпуск в город Речица Гомельской области. 22 июня старший лейтенант Зарецкий был срочно вызван обратно по месту службы.
Больше о нем ничего не известно. Официально числится пропавшим без вести.
Но я помню... Он сразу был убит. Как-только прибыл. С корабля на бал. В кипящее месиво. Его сначала ранило в плечо. Они начали отступать, но немцы обогнали их с фланга и взяли в кольцо.
Миша отстреливался, пока оставались патроны. Последней гранатой взорвал себя, чтобы не попасть в плен. О чем он думал в тот момент? О своих жене и детях, и о будущих внуках. Обо мне.
Никаких документов о его смерти бабушка Хася не получила и всю жизнь считала его живым. А то, что писем нет, так это ни о чем не говорит. Может, он писать не может. А может, он в тылу врага. А потом, наверное, за границей...
Память никогда не врет. Пусть даже такая память, как у меня. И все фабулы, все детали, цвета, запахи, обрывки мелодий, летающие улыбки родителей, брызги дождя из щелей сарая, парное молоко на рассвете, брови, бородки и родинки вождей на стенах внутри и снаружи школы, модные одноклассницы, недоступные, как Наталья Варлей...
Наши урыли канадцев!!! Три секунды Едешко с Беловым!!! Цигейковый воротник, «кулинария в желтом доме» (магазин) с котлетами из хлеба, с мозгами, хвостами и противнями с бычьей кровью, гололед, тополиный пух и желтая листва ковром.
Пишите мемуары. Как помните, так и записывайте. Это все правда.
