Толстой любил Чехова. Мог позвонить ему по новомодному телефонному аппарату и болтать ночь напролёт. На всевозможные темы.
Чехов отвечал ему взаимностью.
Но было нечто, что разделяло великих классиков и ставило по разные стороны баррикад.
Рассказ «Душечка» показался Льву Николаевичу шедевром. Героиня выходит замуж и принимает взгляды мужа во всем. Она говорит его словами, выражает по любому вопросу мнение, им прежде высказанное. Смотрит на жизнь сквозь призму его восприятия.
Схоронив мужа, погрустив, находит другого и меняется. Не рассуждает, не размышляет, не сравнивает прежнего мужчину с новым. Как Галатея, высеченная Пигмалионом по личным представлениям об идеале красоты и женственности, Душечка материализует мужские мечты. Готовит любимые им блюда, носит приятную ему одежду. И живут они душа в душу, до самой его смерти.
Она находит ветеринара. И начинает увлекаться лечением животных. Но он женат. И уезжает. Оставшись одна Душечка невероятно страдает. Сохнет и чахнет. У неё нет своих мнений. Она не читает книг, не общается с окружающими. Иногда только с кухаркой. И когда ветеринар приезжает с женой и ребёнком, начинает заниматься мальчиком и увлекается его делами и рассуждениями.
Толстой написал, что «целомудренная девушка подарила счастье тем мужчинам, за которых выходила замуж».
Он увидел в Душечке: «образец того, чем может быть женщина, чтобы быть счастливой самой и делать счастливыми тех, с кем сводит ее судьба».
Невероятно, но женщины дарили Чехову подарки за этот милый, но довольно оскорбительный рассказ.
То есть женщин не коробила идея, что у них может не быть ни мнения, ни мыслей, и счастливы они могут быть только при мужчине, который им с этим поможет.
А ещё Толстой терпеть не мог чеховских пьес. Однажды, встретив писательницу Лидию Авилову, он сказал, что очень любит Чехова, но не понимает, для чего он пишет пьесы.
Это же он сказал и самому Антону Павловичу при встрече. Чехов волновался, менял одни брюки за другими, собираясь к знаменитому графу:
«Боюсь Толстого. Ведь подумайте, ведь это он написал, что Анна сама чувствовала, видела, как у нее блестят глаза в темноте. Серьезно я его боюсь, - говорил он, смеясь и как бы радуясь», - вспоминал Бунин.
А вернувшись, рассказывал:
«Знаете, я недавно у Толстого в Гаспре был. Он еще в постели лежал, но много говорил обо всем и обо мне, между прочим. Наконец я встаю, прощаюсь. Он задерживает мою руку, говорит: "Поцелуйте меня", и, поцеловав, вдруг быстро суется к моему уху и этакой энергичной старческой скороговоркой: "А все-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы еще хуже!»
«Дама с собачкой», в которой герой Гуров сначала заводит адюльтер, а потом курортный роман переходит в глубокое искреннее чувство и любовники понимают, что оно - главное в их жизни, Льва Николаевича огорчила.
«И казалось, что еще немного — и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается». Этими словами в завершении рассказа, и самим рассказом, ставшим очень популярным, Чехов перевернул мнение, которое Толстой увидел в «Душечке». То есть прекрасное в самой любви, пусть она и разрушает сразу два брака. Это прозвучало как прямой вызов принятому Львом Николаевичем взгляду на жизнь.
К тому же Чехов высказал и другую крамольную мысль:
«Каждое личное существование держится на тайне, и, быть может, отчасти поэтому культурный человек так нервно хлопочет о том, чтобы уважалась личная тайна».
Ответ Льва Николаевича в его дневниковой записи от 16 января 1900 года:
«Люди, не выработавшие в себе ясного миросозерцания, разделяющего добро и зло. Прежде робели, искали; теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т. е. почти животные».
Но и Чехов уже разочаровывался во многих идеях Толстого — в свете темы адюльтера легко проследить, например, как менялось отношение Чехова к «Крейцеровой сонате». Сначала он счёл повесть значительной, хотя и отметил отдельные недостатки в письме Алексею Плещееву в 1890 году:
«Так, его суждения о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами».
Позже, в 1894-и, Чехов окончательно отвергает идеи Толстого, высказанные в повести «Крейцерова соната».
Антон Павлович пишет:
«Толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно… Во мне течёт мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями…»
Чехов не согласен с отношением Толстого к семье и браку, а вернее, с его морализаторским подходом к человеческой природе.
При этом, несмотря на идеологические расхождения, писатели остались в тёплых отношениях.
Время показало, что прав был всё-таки Антон Павлович.
Анастасия Розанова
