Бесполезно описывать чисто музыкальные достоинства при полном отсутствии недостатков. Достаточно пары слов: Ронни Монтроуз.
Первый среди равных в списке консервативных модернистов американского рока, таких как Рик Дерринджер, Джим Маккарти, Эллиот Рендалл, Стив Хантер и незабвенный Дик Вагнер.
Весна 2012 начиналась трагически, но для постаревшего мира это были уже маленькие трагедии. Первым пришло известие о смерти Дэйви Джонса – вокалиста The Monkees. Повертев трубку телефона, сделанного еще в ГДР, я положил её на место. Делиться печальной вестью стало не с кем – шестидесятые отступили слишком далеко.
Вскоре за ним последовал Ронни Монтроуз. Предложение помянуть закончилось фарсом. Мой ровесник приосанился и, повзрослев на глазах, отказался, потому что не знает, о ком речь.
Я тут же вспомнил, как он дергался под Rock The Nation, переписывая у меня первый «Монтроуз» за весомую советскую пятерку. Но говорить не стал. Пусть молодится человек.
Общество и его отдельные члены изменились настолько, что две недели спустя мне самому казалось, что оба ветерана скончались в одном сезоне, но в разное время.
Когда умирает звезда поп-музыки, в первую очередь вспоминаются не черты человека, а нечто символическое – фасон шляпы, логотип названия, диковинные туфли, мешавшие тебе в детстве разглядеть его лицо. Перед моим мысленным взором тут же возник конверт Warner Brothers Presents – третьей классической пластинки «Монтроуза», с древним ящером, несущим в передних лапах блондинку в позе Зои Космодемьянской.
Картинку обсуждали – она была известней музыки на диске. Но вскоре заговорили и о ней. И вот в какой связи. Монтроузу повезло – выпуск альбома совпал с выходом в советский прокат картины «О, счастливчик!». Что двигало американцем, когда он записывал песню Алана Прайса, понять было сложно. Имя и название Montrose твердо говорили о другой музыке. Первый альбом представлял собой получасовую мистерию хард-рока высочайшей пробы. Я спокойно мог прослушивать его три раза подряд.
«О, лакимена» любили. Десятки юношей и девушек, подойдя к пианино, принимались наигрывать вступление «до-до-до - фа-фа-фа» с блаженной миной на лице. Дальше, правда, следовала более сложная часть – с нею справлялись единицы. Говорят, её даже заказывают в ресторанах, между «Лебединой верностью» и лезгинками.
Версия Монтроуза также звучала по-кабацки. Не в плане халтуры, а в остранении повседневной атмосферы – человек не совсем понимал, о чем поют, зачем ему это поют, откуда знает, и – в конце концов – где он находится. Психоделическое состояние возникало без галлюциногенов. Многие прислушивались к песням зарубежных композиторов именно ради этого.
Обложка первого «Монтроуза» была оформлена оскорбительно скудно. Одно и то же фото с обеих сторон. К тому же черно-белое. На втором не было и такого.
Но в обеих не по-западному убогих картонках лежали сокровища. Красочная афиша спереди третьего и цветной групповой портрет сзади, компенсировали былые унижения. Как всегда, с опозданием.
В ту пору я внимательно следил за реконструкцией старого рок-н-ролла в качестве опоры дряхлеющих клише рока из трех букв. Персональными фаворитами в этом деле были Candy Store Rock и, конечно, Good Rockin' Tonight – первая завораживала зеркальным вывертом канона рокабилли, вторая представляла собой заочный монумент величию Van Halen.
Смущал только Twenty Flight Rock – он казался сыгранным для галочки, без вдохновения. Партия каждого инструмента звучала призрачно, как с того света, а голос Боба Джеймса напоминал кабацкого лабуха, получившего заказ на «рокешник» – любой, только бы не «Эй, моряк, ты слишком долго плавал».
Сэмми Хейгар спел бы эту вещь Эдди Кокрена совсем иначе, продолжив линию Мерриота и Долтри. От альбома веяло тлением полуфабриката, выдаваемого за готовый продукт. Аналогичное, в корне неверное, наваждение возникало от прослушивания Physical Graffity в неподходящем для таких ритуалов настроении.
«Уорнер Бразерз представляет» был скромным, но продуманным вкладом большого мастера в декаданс классического рока. Чем-то вроде Young Americans и Rock-n-roll Animal. Только его умышленная фальсификация не была столь очевидна, благодаря полному отсутствию имиджа у изготовителей. С этим следовало разобраться не торопясь.
Мысленно я выстраивал список «неудачных» адаптаций классики тускнеющими рокерами семидесятых – вот Heartbreak Hotel в подаче «Банды Джеймса», от которой к моменту записи остались рожки да ножки, чахлые версии Grateful Dead…
Постепенно рождалось целое направление – темпераментная музыка людей, уставших от самих себя.
Мне стал понятен символизм афиши с динозавром. Она зазывала на вечерний киносеанс, который всё равно будет отменен, а вместо фильма механик поставит музыку, и она будет идеально звучать в желтизне кинозала, при так и не погашенном свете.
Даже пустое место может внушать отвращение. Например, белый экран. Но и свято место пусто не бывает. Да и пойди найди его. В эпоху завозов и застроек пустота – дефицит.
За ширмою скромных обложек гениальный конструктор Монтроуз собирал и разрабатывал роскошных монстров, которые функционировали безотказно на земле, в небесах и даже в космосе.
Каждая из созданных им моделей готова служить матрицей для дюжины других. И ни один из его альбомов так и не побывал в горячей десятке хит-парадов.
Скромна и неприметна была его Gamma, подобно засекреченному производству новейшего оружия. Живописный дизайн фасада давал минимальное представление о том, что творится внутри.
На советском жаргоне такое предприятие именовали «почтовым ящиком», поэтому слова «почтовый ящик открываю я с волнением» звучали, как монолог шпиона. Но милые песенки здешних ВИА выглядят детским лепетом перед мощью Монтроуза. За такими шпионят люди покрепче.
Отрешенный, интригующе безликий, вокал Боба Джеймса запечатлен всего на двух дисках Montrose. Придя ниоткуда на смену грандиозному Сэмми Хейгару, этот голос слился с гулом небытия также незаметно, как возник.
Томми Пэттисон достиг еще больших высот развоплощения в проекте Gamma.
Будучи ярчайшим гитаристом, Ронни Монтроуз умел соорудить именно ансамбль с паритетным участием каждого музыканта, а не караоке для собственных «поливов».
Нельзя сказать, чтобы Gamma «гремела», но каждый её альбом представлял собрание замысловатых полотен в тени Van Halen и Night Ranger – двух могучих ветвей на древе Монтроуза.
Помимо стандартов ритм-энд-блюза большие музыканты охотно брали песни малоизвестных авторов-исполнителей. Благодаря Джонни Винтеру мы узнали, кто такой Ричард Супа. Шер помогла мне открыть Билли Фэлкона.
«Монтроуз с динозавром» завершает «Черный поезд», который придумал некто Кендалл Кардт.
Смешное совпадение с одной из самых безумных песен Яноша Кооша сегодня располагает только к скорби.
Черный поезд настиг Ронни Монтроуза почти в один день с эксцентричным венгром. Оба артиста мне безумно дороги, а наследие подлежит изучению.
Причиной смерти Монтроуза могло быть заболевание века, и все-таки он застрелился.
Думать об этом ни сейчас, ни восемь лет назад, не хотелось. Хотелось снова стать свидетелем детского спора о породе чудовища на обложке. Кто оно – тиранозавр, птеродактиль или просто дракон?..
А черный поезд тем временем приближался к следующей станции, чтобы забрать свежих пассажиров.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы