О группе заложников, которую выпустили из самолёта вместе с теряющей кровь Хромовой, на поле аэродрома уже ничего не напоминало. Однако перед глазами командира Боинга Лисицына все ещё маячили спины его пассажиров и спрятанные за масками лица бойцов оцепления в момент их встречи. И то, как к ним подлетают автобусы с открытыми дверьми, выскочившие из них бойцы на руках вносят бывших заложников внутрь машин, запрыгивают следом и мчатся к постройкам на краю аэродрома…
Летчик пошевелился в своем командирском кресле, посмотрел на руки.
Этими руками он недавно помогал перетащить Хромову к выходу из самолёта. Как результат, еще часть пассажиров в безопасности. И все это благодаря выкидышу, случившемуся у Хромовой.
Не было счастья, да несчастье помогло…
Лисицын сейчас был уверен на все сто, что жизни Хромовой ничего не угрожает. В сорокалетнюю тётку наверняка уже воткнуты иголки и сквозь них в ее организм закачивают литры крови нужной группы. Не было у летчика и сомнений, что давление у Хромовой стабилизировалось на приемлемом уровне, она почти наверняка пришла в сознание, перестав быть безвольной куклой из мяса и костей в натуральную величину. В худшем случае после осмотра врачом ее начали готовить к удалению матки в ближайшей по доступности операционной…
В общем, все идёт по плану.
Даже внутри кабины самолёта почти не чувствовался, настоящий и из головы, запах керосина в лужах на бетоне аэродрома.
Глядя на влажный бетон под Боингом, Лисицын неожиданно для себя вспомнил то, как в детстве возвращался с родителями из Одессы после трех недель отдыха на море.
То море было у него первым в жизни.
Запахи южного порта, живые бычки у волноломов, слезающая кожа на третий день пребывания на пляже, китовое мясо в консервах и мороженное брусками.
А еще шелковица прямо на улице…
Вот это все…
По какой-то причине их рейс задерживали. Они уже лишние два часа сидели на чемоданах в Одесском аэропорту. В последний день все перекупались и перегрелись на солнце. Про запас. И очень к вечеру пожалели об этом. В аэропорту было жарко и душно. Голова начала болеть не только у матери Лисицына, но и у него самого.
Хотелось пить…
Наконец их пригласили на посадку. Родители с облегчением выдохнули. Как-никак возвращались с моря, поиздержались, так что прямо из Москвы до деревни на такси денег уже не хватало - только на пол дороги. Но это, даже с опозданием, было теперь не критично – еще оставался предпоследний автобус в подмосковную деревню. С помощью такси на него явно успевали…
Они тогда вошли в салон Ту-154, расположились в креслах. Десятилетний Лисицын откинул перед собой столик и водрузил на него букет из десяти чайных роз. Еще живых. С безумным ароматом.
Разумеется, ароматом чайных роз…
Экипаж начал подготовку к взлету. Но взлета не последовало. Ни через двадцать минут, ни через тридцать.
Никаких объяснений…
Родители распрощались уже и с надеждой на последний подмосковный автобус и начали прикидывать, где лучше ждать восход солнца: в битком набитом душном аэропорту или на бодрящем воздухе московской автостанции.
За час до полуночи всех пассажиров попросили покинуть занятые места и переместиться в новый самолет.
Свеженький, извлеченный откуда-то из резерва самолет.
В разгар сезона на югах.
Самолет, в салоне которого под потолком даже висел туман.
Прохладный.
Особенно после духоты в воздухе над аэродромом.
Раскаленным под летним одесским солнцем аэродромом.
Заняв свое место в салоне, Лисицын снова разместил на откидном столике розы. Они уже начали вянуть. Но их аромат только усилился. Лисицыну казалось, что он смешивается с остатками тумана, медленно опускающегося с потолка.
И аромат чайных роз становится еще ярче и ярче.
Сперва на новом месте головная боль Лисицына отпустила. Вернее, она ушла куда-то на задний план. Затушевалась впечатлениями от перемещений по самолетным трапам и салонам. Однако режущая яркость аромата чайной розы вдруг вытянула боль наружу. И уже эта боль стиснула стальным обручем голову.
Боль адски пульсировала.
Лисицыну казалось, еще немного и его череп лопнет, выплюнув мозги наружу.
Он попытался поднять руки к голове.
Результат нулевой.
Он попытался стиснуть зубы.
Бессмысленная трата сил.
Возникло только чувство, будто его схватили за голову стальными клещами и начали тянуть.
Сперва вверх.
Потом, когда он застрял, его за голову дернули несколько раз то вправо, то влево.
Как застрявшую в грядке редиску.
Дерни чуть сильнее, и ему бы напрочь оторвали голову.
Так больно стало в шее.
Не повернуть, ни наклонить ее самому.
По лицу скользнуло что-то влажное.
Липкое, с вкусом крови.
Остатки сознания принесли Лисицыну воспоминание о том, что одна его знакомая… жена… летчика по отряду… как ее там… кажется, катька… танцевала у него кверху ногами… на руках танцевала… должна со дня на день рожать… двойню… мальчика и девочку…
наверное, так выглядит для новорожденного выход в мир… через боль… кровь… по родовому каналу… совсем недавно ты был в тепле и невесомости… и вот тебя хватают за голову… разворачивают… и тянут туда, где будут только боль и кровь…
Сейчас.
Вот он этот миг.
До этого было ничто.
Философское полностью.
И вот уже оно…
Сейчас!
Лисицыну хотелось обеими руками вытащить из себя аромат чайных роз, уколоться об их иглы и вздохнуть полной грудью.
Легкие ему не повиновались.
Не то что для крика. Даже для стона.
Боль в голове продолжала тянуть его наружу.
Тело, словно безвольная кукла из мяса и костей, следовало за головой…
И вдруг взорвалось.
Глаза открылись.
А горло наконец исторгло крик.
В глаза светило солнце из фонаря. Когда его убрали, Лисицын увидел перед собой незнакомое лицо. И это лицо, перед тем как исчезнуть из кадра, изрекло:
- Он в сознание. Я же говорил, что антидот на командире сработает быстрее, чем на стюардессах.
Новое лицо склонилось над летчиком со словами:
- Ваша фамилия?
- Лисицын.
- Номер военного билета?
- [sensored]
Лицо покосилось куда-то в сторону. Видимо получило нужный сигнал и спросило:
- Вы помогали при родах?
- Да, помогал.
- Куда вы, - лицо запнулось, - дели ребенка?
Лисицын непонимающе смотрел на вопрошающего.
Неужели Катька Макошь уже родила?
И он помогал ей в ее родах?
- Командир, куда ты дел выкидыш Хромовой? - пришел на помощь спрашивающему кто-то из его людей.
В голове Лисицына, наконец-то вздохнувшего полной грудью, совершенно не осталось аромата чайных роз.
Только железо крови, жирность керосина и резкий человеческий пот.
И пришло осознание того, что Лисицын находится где-то вне своего Боинга.
Лежа на спине.
И его спрашивают о пассажирке.
Сорокалетней дуре, которая...
- Все было на подносе с бинтами и ватой, - ответил Лисицын. – Григорова его потом сунула в контейнер для мусора, а я его в корме задвинул…