Знатоки творчества Владимира Семёновича Высоцкого хорошо знают строки:
Я за пазухой не жил,
не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не просился,
ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча
намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался —
может, мой бы обратно пришёл!
У этой песни, как и многих других, есть прототип. Николай Михайлович Скоморохов, дважды Герой Советского Союза, лётчик-истребитель, командир эскадрильи 31-го истребительного авиационного полка.
Получив боевое крещение в 1942 году младшим сержантом, Скоморохов прошёл всю войну, закончил её майором, дважды Героем Советского Союза, сбил лично 46 фашистских самолётов и 8 самолётов в группе (7-й результат в списке советских асов-истребителей), а также уничтожил на земле 3 бомбардировщика противника.
В боях за Будапешт сбил два самолёта из "бриллиантовой эскадры" противника.
Сам Скоморохов ни разу не был ранен, его самолёт не горел, не был сбит. Имел позывной «Скоморох».
Когда его самолёт поднимался в небо, гитлеровцы предупреждали своих лётчиков о серьёзной опасности.
Награждён орденами: Ленина, Красного Знамени (пять), Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, "За службу Родине в Вооружённых Силах СССР" 3-й степени; медалями и иностранными орденами. Автор нескольких книг.
"Захожу в атаку сверху. ФВ-189 растет, растет в прицеле – пора открывать огонь. Расходимся метрах в двадцати. Иду на косую полупетлю, не выпускаю «раму» из поля зрения. А она, развернувшись, ухитрилась пристроиться в хвост Евтодиенко. На полной скорости захожу фашисту в лоб, бью из всех трех огневых точек. От «рамы» что-то отлетает, она у меня на глазах вспыхивает. Но еще держится в воздухе. Начинает уходить, отбиваясь теперь от Евтодиенко. Видимо, немец решил, что я уже свое сделал, ушел в сторону.
Но я не выпускаю из своего поля зрения оба самолета. Снова завернул полупетлю, вышел прямо на «раму» и дал очередь по ее бензобакам. Клевок. Шлейф дыма. Удар о скалы.
Неописуемая радость охватила меня. Я что-то заорал во все горло, взвился свечой в небо.
А Евтодиенко, мой добрый командир и надежный товарищ, ходил в это время чуть в стороне и стерег меня. Он уже знал, что многие погибали именно в порыве беспечной радости от успеха в бою, и смотрел в оба.
А на земле он сказал Микитченко:
- Скоморохов уже сам может учить других воевать...»
В послевоенное время Николай Михайлович, закончив Военную академию им. М.В.Фрунзе, всю свою дальнейшую жизнь связал с ВВС. Командовал частью, соединением. 15 лет был начальником Военно-Воздушной академии.
Был участником парада в 1985 году, ему было предоставлено почётное право пронести по Красной площади Знамя Победы.
Погиб в 1994 году в автокатастрофе на 38-м километре Горьковского шоссе.
"…В 43-м году, во время великой воздушной битвы над Кубанью, был такой человек, летал в небе, — Скоморохов, Николай Скоморохов. Он сейчас жив, генерал-полковник, дважды Герой Советского Союза. Был эпизод, когда он сбил «бриллиантовую двойку»: это была знаменитая немецкая дивизия «Удэт», они все были кавалеры Бриллиантовых Крестов, лично награжденные Гитлером, настоящие асы.
И вот двое — двойка из этой эскадрильи — сбили друга Николая Скоморохова, его близкого друга. И тогда Скоморохов стал вылетать на индивидуальную охоту — поспит несколько минут и снова вылетает — искать именно тех двоих: он запомнил, что у них были за номера на фюзеляжах.
Он их нашел, достал и сбил обоих — в одном бою двух уничтожил. И один даже спрыгнул с парашютом, попал на нашу территорию, взяли его в плен. И он стал спрашивать: кто меня сбил? Ну а ему говорят: Скоморохов. Он говорит — это неправда, нас предупреждают, что: «Осторожно! Скоморохов в воздухе!». Но это было так на самом деле. И вот в память о погибшем друге Николая Михайловича Скоморохова я написал эту песню."
Владимир Высоцкий, Коломна Московской области, ДК им. Ленина 29.06.76 г.
Всю войну под завязку
я всё к дому тянулся,
И хотя горячился —
воевал делово,
Ну а он торопился,
как-то раз не пригнулся
И в войне взад-вперёд обернулся
за два года — всего ничего.
Не слыхать его пульса
С сорок третьей весны,
Ну а я окунулся
В довоенные сны.
И гляжу я ,дурея,
Но дышу тяжело:
Он был лучше, добрее,
добрее, добрее, добрее,
Ну а мне — повезло.
Я за пазухой не жил,
не пил с Господом чая,
Я ни в тыл не просился,
ни судьбе под подол,
Но мне женщины молча
намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался —
может, мой бы обратно пришёл!
Для меня не загадка
Их печальный вопрос,
Мне ведь тоже несладко,
Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:
«Извините, что цел!
Я случайно вернулся,
вернулся, вернулся, вернулся,
Ну а ваш — не сумел».
Он кричал напоследок,
в самолёте сгорая:
«Ты живи! Ты дотянешь!» —
доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом
возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там,
ну а я — до земли дотянул.
Встретил лётчика сухо
Райский аэродром.
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нём.
Он уснул — не проснулся,
Он запел — не допел.
Так что я вот вернулся,
вернулся, вернулся, вернулся,
Ну а он — не сумел.
Я кругом и навечно
виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
я почёл бы за честь,
Но хотя мы живыми
до конца долетели —
Жжёт нас память и мучает совесть,
у кого, у кого она есть.
Кто-то скупо и чётко
Отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой,
Как бетон полосы,
И на ней — кто разбился,
Кто взлетел навсегда…
Ну а я приземлился,
а я приземлился —
Вот какая беда…
