В царские времена деревни наши росли просто – как грибы.
Приходил, скажем, Пашка на берег быстрой рыбной реки (водою). Ладил шалаш для семьи, огородец для репы, хлевок для скота и птиц, затем бил печь, а сверху, за неделю до снега завершал избу. Вот и готово.
С годами и хозяйство развивалось, и выделялись в свои дома дети. Подселялось еще население в поисках воли и рыбы. Если с Пашкой ладило. Сбивалась пушная артель, которая обегала за осень-зиму окрестные сопки в поисках соболя.
Название возникшей деревеньке давалось от имени главы семьи, или его жены Авдотьи, или, не мудрствуя – во имя Троицы, в благодарность за рыбные места. Исключительные романтики помнили, из какой стороны вышли, и имя давали как у своего среднерусского гнезда. Мудрые перенимали местные названия.
Затем Пашка замечал, что рыб стало труднее доставать, за козами не набегаешься, репа измельчала, а сена хватает впритык. Так возникали выселки, которые проходили тот же путь развития. Сильные кочевали в верховья рек. Выселки в долинах, где мало плодородной земли и возвращались холода, не приживались. Одною рыбой и козою сыт не будешь.
Добавляли цивилизации в тайгу скрытники, которые нет-нет, да и ухолили «замирать», поскольку то Пасха с Благовещеньем совпадет, то старцу что привидится. То девица народит без мужа, и уйдет от осуждающего «обчества». Но чаще уходили они от налогов.
И жили такие поселения исключительно вне экономики. Хозяйство было ориентировано на прокорм семьи – т.е. натуральным было. Утварь, снаряжение, одежда и приспособления делались самостоятельно. Специализация может и была.
Царские слуги, естественно, пытались такие поселения упорядочить «в казне». Цель у попыток была одна – собрать налог, как бы он не назывался. То есть взять выдуманное с вольных рыб, обработанного надела земли, дыма, бороды и т.п. образом потешить оброком царя.
А нужда у царя была постоянной – то шведы грозят, то турки, то из гордого Амстердама прилетело, то город какой на болоте поставить. А тот дворовой, кто выдумает новый и пуще прежнего оброк народу, получал, например, губернаторство.
Сперва искала с кого налоги брать церковь, где в книгах записывались рождения. А затем с душ, домохозяйств, земли и промыслов брался налог. Нетерпимый, конечно, принимая во внимание ¾ недоимок. Но до ближайшей церкви было верст 500 – где им все речушки облазить. Да и вечный раскол тогда у них был – бога искали через обряды.
Потом поселения и пахотная земля искалась через ревизии лесной стражи. Новонайденные поселения платили копеешный налог, затем – полный. Отсюда не останавливающееся движение населения на Восток и Север.
Налаженный скрытный и самодостаточный быт деревень и выселок разладили купцы. Начали они с факторий. Потребление заразно. Товары понуждали крестьян увеличивать добычу меха и дичи. Необходимый припас требовал еще больших товаров для мена. Цены на мех искусственно занижались и давали купцу иной раз и десятикратный навар, кредит стоил на десятину дороже товара.
Но разрушили сложившийся уклад и быт крестьян-рыболовов-охотников-собирателей не купцы. Разрушила затея царя дарить казенные «заводы» (здесь – у золота) наиболее сноровистым «способным» промышленникам и купцам. Тем, кто возле него крутился, понятно. Вот регламент и похоронил устойчивые промыслы. А налоги прогнали.
После пришли Советы и специализировали деревни. Земледельцев собирали в общества, животноводов подтянули к кормам. Охотники оставались разбросанными по угодьям – ни одна деревня не пострадала. Диверсифицировали только промыслы, введя отгонное животноводство, звероводство, рыболовство, лесозаготовки с лесопилением и т.п. Советы не побоялись дать детям полное образование, научить их думать и привить лишнюю для подневольного труда, да и в жизни, лирику.
В 90-е убеждали нас, мол, капиталисты станут предпринимать втрое и заживете лучше вдвое – какой там – угробили и то, что было.
Была ли та жизнь северного крестьянина досоветской эпохи гармоничной – неизвестно. Застал такие поселения при Советах – не зная иной жизни, обильную еду диких лесов и рек ощущали жители подарком, ценностью считали умеренную жизнь в вере, а потребностями не заморачивались.
Единственно, ловишь себя на мысли, что ничего не меняется – ни цари, ни купцы, ни крестьяне. Да и тайга не вырождается от рубок и пожаров, только крепче становится, возрождаясь. Ждем послабления. Когда цари, купцы, чиновники и бичи выйдут в тираж. А выжившее население вспомнит корни, лирику и историю.
